Подлунное Княжество

— Ты, я вижу, малый не дурак, но и дурак не малый, — усмехнулся Ратибор. — Ты сейчас с три короба мне наплетёшь, лишь бы в живых остаться. Это не сделка, а баловство одно: мой товар налицо, а твой — одно название.

— Я разве похож на человека, добывающего хлеб ложью? — обиделся клобук. — Мы в княжеских отрядах не служили, но честное имя блюсти умеем. На том и стоим.

— Откуда про отряд всадников знаешь?

— Мы про тебя много чего знаем. Одно слово, и тоже знающим человеком станешь.

— И имя твоё не пострадает?

— Ни в коем случае. Тот, кому твоя жизнь нужна, слишком дешёво тебя оценил. Мне… гм… посреднику между вами, теперь свою шкуру выкупать приходится. К тому же, ребят своих я потерял… Пока новых соберёшь, натаскаешь… В убытке я… Прежний договор считаю недействительным, не о наживе думаю, о том, как в живых остаться. Не продешевишь, парень. Что тебе моя жизнь? Взамен много чего получишь. Во-первых, узнаешь, кто тебе ямы копает. Не наугад убегать станешь. Во-вторых, вещицу одну приобретёшь. Мне она без надобности.

— Чёрт возьми! Я думал с татями встретился, а здесь прямо купеческое братство! — Ратибору стоило огромных усилий, чтобы одним махом не оборвать рассуждения кровавого коммерсанта.

— А ты думал! — распухшие губы попытались сложитьсясь в улыбку. — Жизнь человеческая — товар надёжный.

— Сколько же вам за деревню заплатили?

— Какую деревню?

— Новые Вешенки.

— Напомни, будь другом, это которая из двух? На болоте или на дороге?

— Так вы не в одной душегубствовали?

— А что поделать? Ты, брат, недёшево стоишь. Пришлось немного мужичьё пощипать. Они всё равно, что твои воробьи — одного пристукнешь, на его место пятеро слетится… К тому же — девки у них! Славно повеселились. И в нашей работе есть приятные стороны, братишка. Не только прибыль.

— Я тебе не братишка, скотина!

Разбойник почувствовал, как лезвие ножа вспарывает глотку. Струйка крови обжигающим ручейком побежала по коже.

— Постой, господин хороший! — захрипел он. — Лишнего я наболтал. Не знал, что ты из-за пары хат да десятка хамов так расстроишься. Не губи! О себе подумай!

— Я о воздухе здешнем думаю, — процедил Ратибор. — Как дышать станет легче без подобного дерьма.

— Пощади! Я всё скажу!

— Пощадить? Ты слово такое знаешь? Вспомни, гадина, сколько раз ты его слышал? Смеялся в ответ. Хамы говоришь? А ведь хамы те не за себя просили, за детишек своих. Умоляли всё забрать: жизнь, кошель на чёрный день припрятанный, лишь бы ребятишек уберечь. Богами тебя заклинали! Или не было такого! А старосту из Вешенок помнишь? А девчонок его, кои, может, только по этой весне первую ленту в косу вплели да на суженного погадать собирались? Ты их пощадил?! Подохни же, мразь, вместе со своими тайнами!

Резким движением всадник полоснул по горлу татя. Фонтан крови, стремясь вырваться из творившего зло тела, ударил в небо. Ратибор отпрянул в сторону, не желая замараться даже каплей той погани, что текла в жилах разбойника. Брезгливо скривив губы, он оттолкнул прочь забившееся в судороге тело. Клобук хрипел и булькал, силясь что-то сказать, смуглое лицо заострилось и посерело, в глазах застыло удивление. Разбойник так и не понял в чём он ошибся, предлагая Ратибору выгодную для обоих сделку.

Всадник ждал, пока последняя капля жизни из тела торговца чужими жизнями перейдёт в степную землю. Когда-то и этот негодяй качался в колыбели, бегал за бабочками, плакал, когда любимый щенок вывихнул лапку, попав в хомячью нору. Почему, набравшись сил, он принялся безжалостно жечь чужие колыбели, рушить чужие судьбы, наслаждаться чужой болью? Кто внушил ему мысль о бесценности собственной жизни и о тарифах на право существования для всех остальных?

— Ты с ума сошёл?!

Чёрт возьми, слишком часто этот голос заставал его врасплох! Что за упрямая девчонка?! Снова, вместо того, чтобы спокойно дожидаться в укромном месте лезет на рожон. Нет, если что-то и представляет опасность, то это не клобуки, не их таинственные наниматели, не диковинные звери, а дьявольская настырность спутницы. Такое упорство да на хорошее дело!

Ратибор отвернулся от трупа, собираясь пусть не грубо, но довольно жёстко отчитать девушку. Увидев Свету, он невольно улыбнулся. Ей как-то удалось заставить Каурую вернуться назад. Сие действие можно смело называть великим подвигом. Притороченный к седлу походный мешок сейчас выглядел более лихим наездником, чем распластавшаяся по спине животного девушка. Если она ещё не вцепилась в гриву зубами, то, скорее всего, из-за своей нерушимой в любых обстоятельствах привычки к чистоте.

— Сейчас помогу! — всадник поймал косящуюся на мертвецов лошадь за поводья. — Давай руку!

— Не прикасайся ко мне! — девушка отпрянула, словно ей подсунули кусок раскалённого железа. — Убийца!

— Не понял.

— Я всё видела! Видела, как ты его зарезал!

— И что? — Ратибор не понимал сути проблемы.

— Что?! — Света безуспешно пыталась слезть с лошади. — Что?! Помоги же наконец!

— Ты сама отказалась, — Ратибор снова протянул руку. — Не торопись. Осторожнее.

— Оставь меня в покое! — коснувшись земли, Света толкнула всадника и отпрыгнула в сторону. — Чудовище!

— Что за муха тебя укусила?

— Муха?! Я всё видела! Как ты того человека зарезал! О, господи! — она заметила, что труп зарезанного был не единственным. — Что ты устроил?!

— Ах, вот оно что! — губы всадника исказила злая ухмылка. — Госпожа вида крови не переносит! Я и забыл совсем! Прощения просим! В следующий раз я смиренно буду дожидаться, когда мне снесут голову, чтобы не оскорбить взора вашего таким несимпатичным зрелищем.

— Что ты несёшь?! — Света старалась отвести глаза, не смотреть на трупы, но это было невозможно. Мёртвые тела лежали повсюду. — Он на земле был. А ты… Ты… Никогда бы не поверила!

— Бедный паренёк! — Ратибор втянул воздух сквозь сжатые зубы. — Отдохнуть прилёг, а я, зверь кровожадный, на него накинулся. Да ещё остальных — агнцев безобидных — перестрелял. Только зачем вот они гнались за нами? А? Подожди! Понял! Доброго утра пожелать хотели! Ай-ай-ай! Что же я, душегуб, устроил! Младенцев невинных обидел! Только зачем праведники эти вчера деревню вырезали?! Нечаянно! А потом ещё одну! Этот несчастный юноша мне сам рассказал. Но с тем, что я натворил это шалость безобидная! Так ведь?!

— Нет, — девушка почти уткнулась лицом в седло, голос её звучал глухо и безжизненно, пальцы нервно теребили край походного мешка. — Я не знала… Но ты… Нельзя так. Они бандиты, а ты…

— А я гораздо хуже! — отрезал Ратибор, можно было бы и прекратить ссору. Беда в том, что в словах Светы всадник видел зеркальное отражение своих недавних мыслей и переживаний. От этого раздражение становилось только сильнее. — Они когда-нибудь, когда награбят вдоволь, перестанут убивать, а я нет! Они станут почтенными купцами, даже, может, купят боярское звание, начнут преследовать других, не особо удачливых разбойников, поддерживать порядок в городах и весях, нянчиться с внуками. Но я, я всё равно останусь той дубиной, что висит над ними, что заставляет их просыпаться в холодном поту и нанимать дюжих охранников. Я тот, кто накажет за убитых и ограбленных раньше, защитит тех, кто может ещё оказаться у них поперёк дороги. Кто дал мне право? Кровь, взывающая к отмщению, страх людей перед этими бешеными шакалами! Сознание того, что я вижу разницу между плохим и хорошим! Быть живым — хорошо, не задевать других — хорошо, не делать зла, если уж не можешь сделать добра — хорошо. Всё остальное — плохо, и должно быть наказано! Очень строго наказано!

— Перестань, — на глазах Светы стояли слёзы. — Ты сам не понимаешь, что говоришь. Всю жизнь убивать! Это страшно. Ты про меня подумал? Каково мне это слушать?

— Если бы я про тебя не думал, я бы этого не говорил! Я, прежде всего, думаю о тебе! О твоей безопасности!

— Такой ценой?

— Покой — вещь дорогая.