Подлунное Княжество

Когда пальцы Ратибора заполняли барабаны смертоносными посланиями, глаза всадника метались из стороны в сторону, подобно двум зверькам, попавшим в огненное кольцо. Он не терял надежды найти тот самый пресловутый выход, который даст хоть крошечный шанс на спасение. Ах, если бы всё происходило в лесу! Сколько бы сразу появилось возможностей запутать след и укрыться под самым носом преследователей! Здесь же только одиноко стоящие пузатые деревья, брызжущие соком из-под копыт Каурой листья и сухой ковыль. Ковыль! Не зря старшие всегда поучали — в чужой стране должно не только рот на диковинки разевать, а прежде всего обучаться надо. Сам же видел распаханные полосы вокруг степных городков. А для чего? Для того чтобы огонь не перекинулся на дома, когда жители, обороняясь от кочевников, поджигают степь. Здесь же островки сухостоя словно и созданы для того, чтобы устроить огненную западню чёрным клобукам.

Ратибор направил храпящую и тяжело вздымающую бока при каждом прикосновении лошадь к округлому пространству, поросшему жёлтой травой. Прикинул на глаз — в самом широком месте больше сотни шагов, в узком — ни менее пятидесяти. Каурая ворвалась в заросли сухостоя, безжалостно топча и ломая лишённые влаги стебли. Всадник оглянулся. Клобуки, словно привязанные невидимой, но очень прочной нитью, послушно последовали за своими жертвами. Свист и гиканье разбойников заглушили и топот копыт, и треск ковыля. Ратибор улыбнулся. Изгиб губ всадника не сулил ничего хорошего преследователям.

Когда Каурая достигла середины высохшего пространства, он натянул поводья. Разгорячённая лошадь возмущённо заржала, вставая на дыбы и рассекая передними копытами пространство перед собой. Мелькавшие в воздухе ноги животного не успели коснуться земли, а Ратибор уже выпрыгнул из седла.

— Садись нормально! Ноги в стремена! За луку держись! — завопил он, срывая голос и страшно выпучивая глаза. — Быстро! Быстро!

Света со скоростью мухи, пережившей первые заморозки, принялась выполнять приказ. Губы её приоткрылись. Всадник увидел уже появившийся хвостик вопроса или возражения — слушать было некогда.

— Молчи! — гаркнул он, одновременно помогая девушке занять подобающее положение в седле. — Всё потом! Держись! — Ратибор, что есть силы, хлопнул по крупу лошади. Каурая ещё не отойдя от прежней скачки, рванулась с места. Избавившись от значительной части груза, животное развило скорость, ненамного уступающую коням клобуков. Ратибор облегчённо вздохнул.

— Я тебя догоню! — закричал он вслед. — Не бойся!

Света безуспешно пыталась оглянуться. Освоив езду шагом, сейчас она чувствовала себя ничуть не лучше, чем в тот миг, когда первый раз оказалась в седле. Девушку то подкидывало вверх, то ударяло о спину Каурой, она начинала угрожающе клониться то в одну, то в другую сторону. Ратибор мысленно просил всех известных ему богов помочь его возлюбленной удержаться на спине Каурой, у которой, судя по всему, открылось второе дыхание.

Не меньше двух полётов стрелы отделяло всадника от чёрных клобуков. Замысловатые проклятия, дикие клятвы, малопонятная божба, а то и просто нечленораздельные вопли — всё то, что присуще охваченной преследованием шайке двуногих, кои уже переступили черту человеческого — заполнили степь. Ратибор нарочито бестолково метался из стороны в сторону, кружил на одном месте, спотыкался, чтобы своим видом, видом обезумевшей от страха жертвы, вытеснить из душ и мыслей преследователей всё кроме безумной жажды крови. Убедившись, что налитые кровью глаза преследователей прилипли к его якобы объятой ужасом фигуры, всадник принялся осуществлять свой план.

Кони клобуков почти уже достигли края зарослей. Ратибор рванулся в противоположенную сторону. Сухая трава больно стегала по лицу, цеплялась за ноги, жёлтые метёлки соцветий коварно кидали за шиворот колючие семена. Всадник старался ни на йоту не сбавлять скорость. Сейчас от расстояния между ним и преследователями зависело всё. Ратибор выскочил на свободное пространство, когда кони клобуков, не знавшие себе равных на степных просторах, но пугающиеся всего, что поднимается выше колена, только добирались до того места, где всадник небезуспешно пытался изображать перепуганного паренька. Он принялся спешно шарить по карманам. В живот ударяли заморозки, а ноги становились ватными, когда пальцы в очередной раз натыкались на пустоту или какую-нибудь совершенно бесполезную сейчас безделушку. Проклятие! Огниво, от коего в данную минуту зависело всё, словно сквозь землю провалилось!

Чувствуя, как волны паники в душе поднимаются до критической отметки, всадник сунул руку под рубаху. Чёрт возьми! Ведь сам пришивал крючок на внутренний карман, чтобы огниво случайно не выпало. Выдирая с мясом самодельную застёжку, на аккуратное открытие которой сейчас уже не было времени, всадник вытащил заветный мешочек. Дрожащими пальцами, потом зубами разодрал ставший ни с того ни с сего чересчур мудрёным узел. Падая на колени, срывая кожу на большом пальце, крутил рельефное колёсико, выбрасывая в траву один за другим снопы искр.

Пламя охватило сухостой с первого раза. Ковыль вспыхнул подобно пороху. Вечно голодный оранжевый зверь метнулся по жёлтой траве, окружая клобуков. Ратибор, не видя результатов своей деятельности, всё продолжал метать в ковыль искры, пока в его уши не ворвались дикое ржание лошадей и крики разбойников, а лица не коснулся жаркий язык пламени.

Упав на спину, всадник откатился в сторону, и наконец-то глянул на произведение рук своих. Бездымное, яростно ревущее, безжалостное пламя охватившее участок сухостоя рвалось к небесам. Из недр его, леденя кровь и заставляя шевелиться корни волос, неслись слившееся воедино ржание, крики боли, вопли ужаса. Уже полностью придя в себя, Ратибор вынул револьверы и отошёл в сторону.

Первых коней с опустевшими спинами, вырвавшихся из огненного ада, всадник только проводил взглядом. Лишь на взгляд определил их число. Что-то около десятка. Первый удар оказался удачным. Теперь стоило ожидать самых хладнокровных и опытных, коим даже в горящем чреве удалось справиться с обезумевшими животными и которые обязательно выберутся наружу, охваченные не меньшим пламенем. Пламенем ярости и жажды мщения.

Сколько их уже, готовых схватить жертву, замучить, убить, разделить между собой то, что найдётся в карманах и в кошельке, выскочило из-за стены огня? Двое, пятеро, восемь, пятнадцать? Ратибор не считал. Не имел такой привычки. Любил, чтобы во время боя голова оставалась ясной. О количестве нападавших мог судить лишь потому, что по одному разу пришлось перезаряжать барабан каждого из револьверов, когда на нажатие курка оружие отозвалось не смертоносным грохотом, а возмущённым щелчком.

Запах гари, пороха, палёной шерсти и крови вызывал тошноту и лёгкое головокружение. От топота уносящихся в степь, оставляя на земле мешки плоти, недавно бывшие их хозяевами, коней и от грохота револьверов всадник совершенно оглох. Однако каким-то внутренним, особо чутким слухом ему удавалось расслышать, как хрустят кости летящих с конских спин на землю клобуков. Как потрескивают под оранжевыми языками волосы и кожа их сообщников, не сумевших вырваться из огненного плена.

Жалости Ратибор не испытывал. Скорее брезгливость и отвращение, кои известны городскому золотарю. По сути дела, сейчас всадник занимался тем же самым, что и представитель вышеупомянутой профессии. Только отбросы в его случае были куда более мерзкие и тошнотворные, по сравнению с содержимым самой запущенной выгребной ямы. Всадник жалел лошадей. Очень хотелось верить, что не одно из благородных животных не погибло в огне и все унеслись в степь, отделавшись подпалённой гривой и жутким испугом. От его выстрелов кони не страдали. Ему не стоило большого труда ловить на мушку только нелепо размахивающие руками фигуры разбойников, головы коих были обмотаны шарфами и платками, давшими имя всей шайке.

Всадник удостаивал мимолётным взглядом уже упавших клобуков. Как говорилось ранее — раны от его зарядов не бывали лёгкими, и если уж встреча с раскалённым свинцом не обрывала цепь совершённых ими преступлений, то вряд ли кто из уцелевших разбойников захотел бы испытывать судьбу, нападая на человека, схватить коего оказалось не так легко, как казалось в начале.