Подлунное Княжество

— Выдвигаемся! — обратился он к девушке.

Света страдальчески вздохнула:

— А завтрак?

— Говорили вчера — ешь про запас! В седле перекусишь!

— Дай хоть причесаться!

— И так сойдёт. Не на приём к князю идём!

— Плевать я хотела на твоего князя.

— Тем более. Мы с Каурой тебя и лохматой потерпим.

— Ещё вчера бы, — Света подошла вплотную к Ратибору, — я с тобой после таких слов разговаривать бы не стала. Теперь же, зная, какой ты неотёсанный чурбан, я просто не обращу на них внимания.

— На дураков не обижаются, — поддакнул всадник.

— Особенно, когда кое-кто очень сильно под этого дурака закосить хочет… Спасибо за расчёску! — девушка чмокнула всадника в щёку и довольно быстро для новичка взобралась в седло. — Ты долго ещё там стоять собираешься?! — крикнула она, одной рукой ухватившись за луку седла, другую уперев в бок. Ни дать, ни взять — кефрийская десятница. Ещё пару дней и можно ей собственную лошадь раздобыть. Если только преследователи позволят прожить эти дни.

— Я впереди двинусь, — ответил он, ошеломлённый неожиданным поступком девушки. — Дорогу разведаю. Время пока терпит. Может тебе из мешка сыра достать или мяса?

— Только не надо из себя галантного кавалера корчить! — поморщилась девушка. — Князя здесь нет, а мы с Каурой уже привыкли, что ты спишь на грязной земле, ходишь в замызганном плаще и умываешься, как кошка — языком.

— А вот это неправда! — обиделся Ратибор. — Если озера или ручья нет поблизости, я и в луже могу вымыться или росой.

— Кожу бережёшь? — прищурила Света искрящиеся смехом глаза. — Надеешься под старость малолетнюю скоморошку соблазнить?!

— Дурацкие шутки.

— С кем поведёшься…

— Хорошее надо перенимать, а не ерунду всякую, — покачал головой всадник.

— А разве ты целиком не пример для подражания? — удивилась девушка. — Разве в тебе есть какая-то ерунда? Да сделай ты лицо попроще! — не выдержав, рассмеялась она. — Пошутить нельзя!

— Как бы к вечеру обоим плакать не пришлось, — буркнул Ратибор. — Пойду я, — произнёс он вслух. — Насмеёшься — догоняй. Шагах в ста держись. Есть захочешь, сама возьмёшь.

— Есть, товарищ командир! — отсалютовала Света и снова рассмеялась.

Ратибор выбрал узкую тропку среди доходящей до пояса травы. На глинистой земле чётко отпечатывались копыта и копытца: степная тропка часто использовалась живностью. Иногда попадался отпечаток, словно кто-то пытался вдавить в почву небольшую подушку. Перед вмятиной, как правило, четыре ямки поменьше: округлые, кое-где увенчанные царапинами выпущенных когтей. Никак старый знакомый — саблезуб — прошёл, разыскивая подходящую жертву. К счастью, копыта перекрывали следы хищника, говоря об их не первого дня свежести. Ещё большей удачей всадник считал отсутствие человеческих следов. Встречу с двуногими хищниками хотелось оттянуть как можно на более долгий срок.

Положение сложилось — хуже некуда! Наверное, всё Межмирье принялось охотиться за чужаком. Неужто Майку так револьверы понадобились? Он ведь и не видел их. Хотя, чёрт его знает, что наплели выжившие в бою наёмники. У страха глаза велики. Наслушался Дон о новом оружии и решил раздобыть во что бы то ни стало. А может и не Дон вовсе? Может и какая другая причина есть? Только гадать-то вот некогда! Разве у попавшего в облаву зверя есть время, чтобы не торопясь доискаться до причин и истоков того, почему по его следу несётся жаждущая крови свора. Да и будь тот гонимый зверь семи пядей во лбу, не найдёт он иной причины своей виновности кроме одной — он один, а потому и преследуемый, их много — они преследователи. Других объяснений быть не может, да и не к чему они.

Эх, в одиночку бы всё получилось бы гораздо проще. Водил бы загонщиков по степи, путал бы следы, скрывался бы перед самым носом, пока капризное Святилище не соизволило бы явить свой лик и не указало бы тропку уводящую из здешних, не особо гостеприимных мест. Но разве с попутчицей, что едва держится на коне и до сих пор считает, что вышла прогуляться в сад за высоким забором, удастся поиграть в салочки со смертью? Нет, здесь надо бежать, не оглядываясь, пока не упрёшься в тупик, или не найдёшь спасительную щёлку. Ещё эти странные перепады настроения, в которых невозможно разобраться. Сегодня вон целуется, а что завтра будет? В ступор впадёт? По башке чем-нибудь шарахнет? Сюда бы Малха — известного на весь Красоград сердцееда, он бы мигом во всём разобрался. Тот даже на кефрийку глаз положил, если бы не запрет князя — присушил бы амазонку. Все говорили: Малх в девках разбирается как цыган в лошадях. Ему ли, Ратибору, распутывать тонкие ниточки женского характера. И знал-то за свою жизнь только Злату, после её смерти ни на кого смотреть не хотел.

Уж, кажется, законное право победителей ворваться во вражеский лагерь, швырнуть визжащую то ли чью-то жену, то ли обозную шлюху на ещё не остывший труп мятежника, разодрать одежду… Ратибора от всего этого тошнило, в такие минуты он ненавидел своих товарищей.

А освобождённые от шаек Справедливого селения? Девки сами вешаются на шею молодым всадникам. После захода солнца в каждом укромном уголке разыгрывается незамысловатая пьеска из пяти актов: тайная встреча, горячий шёпот, звук поцелуев, страстные стоны и взаимные клятвы при расставании. Для Ратибора, когда он вместе с отрядом покидает город, отворачиваясь от залитого слезами лица и машущей руки той, чьих ни имени, ни черт он так и не запомнил, разыгрывается шестой акт пьесы. Акт, наполненный чувством стыда и отвращения к самому себе. Вскоре Ратибор начал избегать жаждущих любовных приключений селянок, предпочтя общество иссеченных шрамами ветеранов, проводящих время за бочонком браги и степенными разговорами.

— Иссох ты, парень, — вздыхал командир подразделения разведки, Сиггурд, глядя на своего заместителя. — Живёшь, словно взаймы. Эх, либо окончательно в тень обратишься, либо станешь славным воином.

Может и зря он тогда отказывался от жарких объятий и мимолётной любви. Глядишь, и узнал бы что-нибудь о созданиях, кои на него так похожи и в то же время совершенно другие. Может и не чувствовал бы себя сейчас, как неопытный рыбак, выбежавший на тонкий лёд; или как неуклюжий медведь, попавший в крошечную посудную лавку.

Трава становилась всё ниже и ниже. Она уже не качалась на ветру, убегая к горизонту жёлтыми волнами, а цепко стелилась по земле, образуя пружинящий буро-зелёный ковёр. Изменился и характер растительности. Стройный ковыль теперь образовывал редкие острова сухостоя, разбросанные по всему пространству, поросшему травой с мясистыми листьями и мелкими желтоватыми цветками. Деревья с кроной-зонтиком уступали место пузатым великанам со смешной метёлкой на макушке.

Ратибор оглянулся. Каурой изменения пришлись по вкусу. Лошадь то и дело, опускала голову, чтобы ухватить сочный лист и продолжала путь, хрустя зелёной мякотью. Света вертела головой, разглядывая изменившиеся окрестности. Заметив, что всадник смотрит в её сторону, она помахала ему рукой. Ратибор махнул в ответ, и собрался было присоединиться к спутнице (с исчезновением высокой травы отпала необходимость в головном дозоре), как его внимание привлекла группа странных животных.

До стада расстояние было не меньше выстрела из револьвера, однако всадник, никогда не жаловавшийся на зрение, сумел разглядеть здешних обитателей во всех подробностях. То, что это не хищники, догадался бы и младенец — большинство зверей, уткнувшись мордой в землю подобно Каурой, воздавали должное сочной траве. Несколько животных облепили пузатый ствол дерева, и что-то слизывали с коры. Двое — то ли самых сытые, то ли претендующие на место вожака — выясняли отношения в стороне от других. Крупные (выше человеческого роста) поединщики стояли друг напротив друга на мощных задних лапах, для верности ещё и подперевшись хвостом, их маленькие передние лапки мелькали в воздухе, стараясь задеть противника, а заодно отвести удар от себя. Всё это так походило на стычку двух подвыпивших простолюдинов, что Ратибор невольно улыбнулся.