Страница 7 из 9
Крик Ункаса, спустившегося к реке, стал сигналом нового нежданного бедствия. Невдалеке от утеса виднелась легкая пирога разведчика; она неслась по реке, управляемая невидимым пловцом. В суматохе одному из гуронов удалось угнать лодку со всеми запасами Соколиного Глаза, на которые так рассчитывал разведчик.
– Да… – пробормотал разведчик, садясь на выступ скалы. – Три ружья теперь не опаснее сброшенных оленьих рогов!
– Наше положение не может быть так безнадежно! – воскликнул молодой майор. – Гуроны далеко, мы успеем укрепить пещеры и помешаем им высадиться на остров.
– А какими средствами, спрошу я вас? – задал вопрос Соколиный Глаз. – Стрелами Ункаса или слезами девушек? Вы молоды, богаты, у вас много друзей, и я понимаю, что в ваши годы тяжело умирать. Однако, – прибавил он и перевел взгляд на могикан, – не следует забывать, что мы с вами англичане. Покажем жителям лесов, что, когда наступает их последний час, белые так же бесстрашно проливают свою кровь, как краснокожие!
Дункан оглянулся. Чингачгук в гордой позе сидел на обломке скалы; он положил на камень нож и томагавк, снял с головы орлиное перо и приглаживал единственную прядь волос. Лицо индейца было спокойным; его темные глаза постепенно теряли воинственный блеск и принимали выражение бесстрастия и готовности к смерти.
– Чингачгук, брат мой, – сказал Соколиный Глаз, – сегодня мы бились вместе в по следний раз…
– Пусть жены гуронов плачут над своими убитыми! – твердо ответил индеец. – Великий Змей могикан свернул свои кольца в их вигвамах! Он отравил их победные клики плачем и стонами детей, отцы которых не вернулись домой. С тех пор как растаял последний снег, одиннадцать воинов из племени гуронов уснули навеки, и Чингачгук помог им в этом.
– Пусть они ищут своего умершего соплеменника среди рыб, – эхом отозвался молодой Ункас. – Пусть гуроны плывут, словно скользкие угри. Как гнилые плоды, они падают с ветвей деревьев, а могикане смеются.
– Ого! – пробормотал Соколиный Глаз, который с глубоким вниманием слушал речь туземцев. – Как говорится, не в бровь, а в глаз. Хотя вряд ли их насмешки услышат гуроны. Но я белый, а потому мне подобает умереть смертью белого, то есть без брани на устах и без горечи в сердце.
– Да зачем же умирать? – произнесла молчавшая до сих пор Кора. – Бегите в лес! Мы и так уже слишком многим обязаны вам.
– Конечно, – принялся вслух рассуждать Соколиный Глаз, покосившись на отважную девушку, – если бы мы поплыли вниз по реке, течение скоро унесло бы нас на расстояние, где гуроны уже не смогут нас достать. Но человеку лучше умереть со спокойной совестью, чем до конца жизни мучиться раскаянием. Что мы ответим Мунро, когда он спросит, почему мы бросили его дочерей?
– Пойдите к нему и попросите для нас помощи.
– Это весьма разумное предложение. Чингачгук, Ункас! Вы слышали, что сказала черноглазая девушка?
Чингачгук в знак согласия махнул рукой. Потом, засунув за пояс свой нож и томагавк, медленно подошел к краю скалы. Он постоял минуту, затем бросился в воду, нырнул и скрылся из поля зрения.
Разведчик задержался, чтобы сказать несколько слов Коре.
– Если вас уведут в леса, заламывайте по пути ветки кустов и деревьев и старайтесь двигаться так, чтобы оставался широкий след.
Кора кивнула головой. Соколиный Глаз на мгновение повис на скале, разжал руки и очутился в воде. Струи сомкнулись над его головой, и он исчез. Девушка обернулась к Ункасу, чтобы поторопить его.
– Ункас останется, – спокойно ответил молодой могиканин, не сводя глаз с красивого лица Коры.
– Это только усложнит ситуацию, – твердо произнесла она, опуская глаза под взглядом могиканина и смутно угадывая свою власть над ним. – Спешите к моему отцу, и станьте самым верным из моих гонцов. Просите у Мунро денег для выкупа. Я… я очень прошу вас…
Неслышными шагами Ункас пересек скалистую площадку и скользнул в бурный поток.
Кора повернулась к Хейворду.
– Я знаю, что вы тоже хорошо плаваете, Дункан. Здесь от вас не будет пользы. Мне будет легче, если я буду знать, что вы спаслись.
– А ей?
Дункан не тронулся с места, только долгим нежным взглядом посмотрел на Алису, которая с детской беспомощностью прижималась к его руке.
Кора перестала уговаривать Хейворда. Обняв сестру, она повела Алису в пещеру.
10. Магуа возвращается
Дункан завалил ветвями вход в пещеру и замаскировал его. Позади этой хрупкой преграды он повесил одеяла: таким образом во внутреннюю пещеру не проникал свет.
– Мне не по душе обычай туземцев покоряться несчастью без борьбы, – пояснил Дункан, продолжая укладывать ветви. – Наше правило: «Пока я жив, я надеюсь». Мне кажется, оно больше соответствует характеру воина. Так что попытаемся сопротивляться достойно. Вас, Кора, я не стану уговаривать. Редко встретишь более мужественную женщину. Прошу вас только поддержать бедняжку Алису…
– Я спокойна, Дункан, – ответила Алиса. – Постараюсь не быть обузой для вас.
– Вот теперь вы говорите, как подобает дочери Мунро, – широко улыбнулся Хейворд, любуясь девушкой. – И поверьте, для меня вы никогда не были и не будете обузой.
Кора поспешно отвела глаза в сторону. Дункан смутился, отвернулся, потом сел посредине пещеры и сжал пистолет. Воцарилась глубокая тишина. Свежий утренний воздух проникал в пещеру. Минуты тянулись бесконечно, ничто не нарушало покоя.
Давид Гамут сидел в стороне, совершенно безучастный к происходящему. Луч, заглянувший в отверстие пещеры, осветил его изнуренное лицо и упал на страницы томика, который певец все перелистывал навязчивым движением, точно отыскивая там песнь, наиболее отвечающую моменту.
Кора предостерегающе подняла руку, приложила палец к губам и вопросительно посмотрела на Хейворда. Поразмыслив, майор решил, что большого вреда от пения Давида не будет.
– Рев водопада заглушит голос, – сказал Дункан Коре. – Кроме того, пещера поглотит звук. Пусть он отведет душу. И сам успокоится, и нас отвлечет от грустных мыслей.
Давид послушно прокашлялся. У него был приятный голос. Тихие рокочущие звуки которого наполнили узкую пещеру, полилась чарующая мелодия. Кора облегченно улыбнулась, а Хейворд отвел напряженный взгляд от входа в пещеру, глядя то на Давида, то на Алису. Глаза последней светились восторгом. Дункан подумал, что в общем Давид не так и плох; встреться они при других обстоятельствах, Хейворд считал бы певца хорошей компанией. Его тонкий вкус и потрясающее чувство музыки были заметны даже такому далекому от искусства человеку, как молодой офицер. Хейворд поймал себя на том, что не вслушивается в слова священного гимна. Однако впервые он понял значение слов «душа радовалась»: Дункан полностью отдался во власть музыки и его не смущало, при каких странных и опасных обстоятельствах на него снизошло это просветление.
Сочувствие слушателей тронуло Гамута. Певец сделал новое усилие, и полились протяжные мощные звуки. Вдруг снаружи раздался страшный крик. Певец замолк, растерянно оглядываясь на Хейворда.
– Мы погибли! – крикнула Алиса, прячась за сестру.
– Нет-нет! – ответил ей шепотом Хейворд. – Крик донесся с середины острова. Это дикари нашли своих убитых товарищей. Они не знают, где мы прячемся. Нам надо только постараться не обнаружить себя.
Слова Дункана не пропали даром. Девушки собрались и стали молча ждать развития событий.
Вскоре послышались завывания и улюлюканье, потом с разных сторон зазвучали голоса индейцев; сначала они доносились издалека, потом стали приближаться к пещере. Хейворд понял, что их убежище обнаружено, и последний луч надежды погас в его душе.
Однако настроение майора вновь изменилось к лучшему, когда он догадался, что индейцы остановились у камня, на который Соколиный Глаз положил свое ружье прежде, чем исчезнуть в бурных водах реки. Майор прислушался. Он понимал не только отдельные слова, но и целые фразы, произнесенные на канадском жаргоне, в основу которого положен французский язык. Хор голосов повторял на все лады: «Длинный Карабин», «Длинный Карабин»!