Omniphobia

ТТ: Что?

Эти слова хлестнули словно пощёчина по лицу. Слишком резко и неожиданно поменялась манера разговора. Мне понадобилась пара мгновений, чтобы отбросить нахлынувшую злость туда же, куда отправилась тревога. И я снова смог успокоиться. Этот незнакомец знал меня. Но кто это был? Я не помнил ни за кем из своих знакомых такой манеры говорить.

ТТ: Что слышал.

ТТ: Вернее, прочёл.

ТТ: Хотя, конечно, какое тебе может быть дело до чужого мнения? Ведь ты всё знаешь лучше всех.

ТТ: Уж особенно касаемо своей дражайшей персоны.

ТТ: Кажется, я понял. Ты один из тех жалких чуваков, которые пытаются унизить через интернет, упиваясь чувством собственной важности и безнаказанности?

ТТ: Тогда спешу разочаровать тебя, чел - не на того напал. Хотя я понятия не имею, как ты узнал о том, что у меня есть брат.

ТТ: Унизить?

ТТ: Если бы я хотел унизить, то не стал бы взывать к твоему разуму.

ТТ: Хотя, это тоже бесполезно, когда ты считаешь себя выше остальных.

ТТ: Да и как будто можно вызвать хоть какие-то эмоции у такого сухаря, как ты.

Опять люди думают, что я не умею чувствовать. Этот неизвестный начинал меня по-настоящему злить. И, видимо, это было взаимно. Я снова откинул эмоции в сторону. Печатать почему-то стало чуть сложнее.

ТТ: Ха-ха, отлично. Ну окей - я сухарь. Что дальше? Может, ещё чего интересного про меня расскажешь?

ТТ: С большим удовольствием.

ТТ: Дальше - круче.

ТТ: Дальше - твоя маска безразличия, которой ты прикрываешь своё очень легко уязвимое эго.

ТТ: Которое ты даже от друзей и близких прячешь, отговариваясь, что якобы так лучше для всех.

ТТ: Копнем ещё глубже?

ТТ: С чего ты решил, что ты прав?

Но он был прав. Откуда? Откуда он это знает? Я никому не говорил ничего подобного...

Мне снова пришлось уводить эмоции в сторону, чтобы не запаниковать. Нельзя показывать слабость.

ТТ: С того, что это факт.

ТТ: Я знаю тебя.

ТТ: Знаю так, как никто, мистер Я-Боюсь-Людей-Но-Прикидываюсь-Мизантропом.

Ну окей - то, что я мизантроп, знали многие... Но я начал по-настоящему бояться. Страх зарождался комком где-то в основании позвоночника и медленно проползал холодными щупальцами по всему выжатому, как лимон, телу, которое всё ещё ломило.

ТТ: Я и правда мизантроп. И даже не прикидываюсь.

ТТ: Но с чего ты решил, что я боюсь?

ТТ: Потому что только трусу нужно прикрываться от окружающих.

ТТ: Иронией, безразличием, всем этим пафосом. И этими придурочными очками.

ТТ: Серьёзно, чел - очки как у Камины не сделают тебя таким же офигенным. Смирись с тем фактом, что ты просто куклоёб и неудачник.

Острая боль неприятно кольнула правый висок. Она мешала сосредоточится - зудела. Я невольно тронул висок пальцами, но затем продолжил писать ответ.

ТТ: А вот тут ты промахнулся.

ТТ: Но всё же интересно, откуда тебе всё это известно? Я не могу понять, знаю ли я тебя.

ТТ: Да, продолжай тешить себя тем, что ты прав, а я нет.

ТТ: Знаешь ли ты меня?

ТТ: Конечно.

ТТ: Хотя, может, и не хотел бы знать.

ТТ: Но увы.

Как же мешала эта боль и зуд. Противно - мысли путаются и не могут встать ровно. Я нахмурился и тронул эту точку пальцами.

ТТ: Тогда карты на стол, чел. Я хочу знать, кто из моего окружения так меня ненавидит.

ТТ: Кто ты?

ТТ: О, всё скучно до банальности.

ТТ: Ты бы и сам понял сразу, если бы хоть немного подумал. Кто ещё может ненавидеть тебя так сильно?

ТТ: Ответ прост.

ТТ: Я - это ты.

Я перестал печатать и вырвал то, что так неприятно зудело. На лице моём растянулась широкая улыбка, когда я поглядел на то, что лежало в моей ладони: горящий янтарным напуганный глаз на подвижном колене.

На меня смотрел Механик и широко ухмылялся, а я резко перестал чувствовать свои руки. Самого себя. Меня всего переполняла куча противоречивых эмоций, но у меня не было рта, чтобы закричать, рук, чтобы отбиться. Я мог только видеть. Но я не хотел видеть.

Если бы Механик мог – он бы рассмеялся. Но он не умел смеяться. Потому только его ухмылка стала чуть шире, и он разжал руку. Я падал вниз, пока глухо не стукнулся обо что-то щекой.

*

Он в порядке?

Может, стоит позвать врача?

Эй, мистер, вы можете встать?

Я приоткрыл глаза. Над городом нависало всё то же серое небо и тяжёлые тучи. Всё же хмурая была у Альбиона столица. Накрапывал мелкий дождик.

Кто-то обдал мой лоб тёплым дыханием, и я приподнял голову – меня растерянно обнюхивала серая лошадь, фыркая ноздрями. Я упал у её ног. Почему?

Кто-то помог мне встать. Это был кэбмен. Что-то спрашивал. Голова раскалывалась, как и раньше. Я не мог ответить – язык заплетался. Господь всемогущий, в такие моменты я и правда мечтал, чтобы голова моя могла отстёгиваться от тела. Тогда мне было бы легче килограмм на пять.

Простите, - смог проговорить я негромко. Язык плохо меня слушался, - вы не видели моего спутника?

Вашего спутника? – кэбмен выпустил меня из рук, я сделал несколько неуверенных шагов.

Да. Я был не один. У меня был спутник, - я никогда не мог бы забыть моего лучшего британского приятеля. - Джейкоб Инглиш. Где он?

О чём вы? Вы один, - голос кэбмена искажался, но я не обращал на это внимание. Пошёл вперёд по улице мимо растерянно смотрящих на меня зевак, собравшихся, видимо, поглядеть на того растяпу, что грохнулся к ногам лошади.

Нет. Инглиш был со мной, - упрямо проговорил я, раздвигая себе путь сквозь людей руками. - Мне нужно отыскать его.

Нужно найти его. Моего единственного друга.

*

Люди перестали обращать внимание на пошатывающегося человека, медленно бредущего по дороге. Пошли по своим делам одним нескончаемым потоком. Шли вперёд, а я продирался сквозь них.

Я не мог найти Джейка. Вглядывался в серые, смазанные лица и не видел никого, кто был бы мне знаком. Мне становилось страшно. Но не потому, что вокруг было столько людей, нет. Я боялся, что никогда не найду среди них того, кто может мне помочь. Потому, подгоняемый этим чувством, брёл дальше.

Людей становилось всё больше – просторная улица теперь была переполнена, и человеческая масса настойчиво давила меня со всех сторон. Мне это не нравилось – я не мог идти дальше. С каждым шагом мне приходилось отступать всё ближе к обочине дороги, чтобы не быть затоптанным безликой толпой. С большим трудом, но я выбрался на обочину. Повернулся к стеклянной витрине магазина. Внутри было пусто и темно. А в тёмном стекле я увидел своё отражение.

*

Моё лицо всё было испещрено язвами. По нему кто-то полз, но я не мог увидеть, кто это был. Они ели меня заживо, прогрызая в плоти глубокие дыры своими маленькими челюстями. Все чувства притупились, оставляя только жгучую режущую боль, от которой я не мог пошевелиться.

Я запаниковал, но не смог выдавить из себя ни звука. Просто судорожно схватился за остатки своего лица и начал в панике стягивать с себя слезающие куски кожи, стараясь, чтобы они, какие бы твари это ни были, не забирались слишком глубоко в плоть. Чтобы я остался жив.

Лицо слезало с меня как старая кожа со змеи – одним непрерывным куском. Будто я только что снял маску. Но боль я чувствовать перестал. С опаской я раскрыл глаза.

*

В руках моих был потускневший изорванный портрет какого-то юноши. С трудом я узнал в нём себя, но так и не смог угадать собственных черт – лицо казалось смазанным и тусклым, будто не до конца прорисованным. Но почему-то я всё равно был уверен, что на холсте написан именно мой портрет.

Над моей головой раздавался негромкий, узнаваемый тембр. Пел Синатра, но я не мог узнать ни мелодии, ни разобрать слов песни. Я осмотрелся – в жёлтом свете вокруг меня был коридор галереи. Но стены были пусты – на месте картин были лишь выгоревшие белые пятна. И только передо мной была пустая рама картины, из которой только что выдрали холст. Чернота за рамой дышала на меня холодом и сыростью, а в глубине поблёскивали тусклые нити, похожие на паутину. Я выпустил свой потрет из рук и холст упал на пол.