Страница 6 из 27
– Не дозволит, если найдёт меня! – со стыдливой насмешкой произнесла девушка. – Я никогда не вернусь туда, откуда пришла. Ведь я и днём и ночью только и думала о тебе. О тебе, несчастном узнике, бедном казаке. Я всегда считала казаков огнедышащими чудовищами, только и подстерегающими мирных несчастных людей.
– А я и сейчас боюсь до тебя дотрагиваться, прознав, что ты не моего поля ягодка! – сказал Архип.
– И тебя смущает это?
– Ещё как.
– Теперь пойдём, но только поддерживай меня.
Прихрамывающую, крепко опирающуюся на его плечо девушку Архип повёл к выходу из леса.
Двигались медленно. Ания словно не спешила побыстрее оказаться в тепле.
– Не могу больше, устала! Посидим немножечко, Архип? – И девушка, не снимая лыж, как на табурет, села на пенёк, сложив на коленях руки.
Казак присел напротив на ствол поваленного дерева. Над лесом сгущались сумерки. От румяного разгорячённого лица Ании клубился пар, инеем оседая на ресницах, на прядях чёрных волос, на бровях. В лисьем полушубке и в лисьей шапке она походила на красивого юношу.
– Я хочу на всю жизнь остаться с тобой, Архип! – сказала она. – И сделаю всё, чтобы так и было!
– Это великая жертва! – рассмеялся Архип, но сразу же стал серьёзным. – Всё это так невыразимо благостно, так чудесно, что я едва осмеливаюсь всему этому верить. Но ежели Господу было угодно, чтоб мы нашли друг дружку… Разлука с тобою для меня была бы невыносима! Сейчас мы поселились здесь. Но эдак долго не могёт длиться.
– Давай не будем сейчас думать о плохом! – воскликнула Ания полным невыразимого счастья голосом. – Пока будем довольствоваться тем, что имеем. Согласен, Архипушка?
– Нет, не согласен! – неожиданно возразил он, хмуря брови. – Не можно нам во грехе проживать. Постыдно это. Что скажет твой батюшка! А сродственники?
Ания рукой зажала ему рот.
– Не нарушай радости этого счастливого часа, Архип! – сказала она укоризненно. – Отец, конечно, начнёт меня разыскивать, но его поиски не могут длиться вечно!
И, гордо подняв голову, она прибавила:
– Я приму христианство и возьму себе другое, православное, имя! А твоя любовь даст мне силы сменить жизнь в роскоши на жизнь простой казачки. С этой минуты я твоя невеста, согласен, Архип?
Против этого Архипу нечего было возразить. Он лишь подался вперёд и поцеловал Анию в её красивые манящие к себе губы.
В то время, пока Архип и Ания забавлялись прогулкой по зимнему лесу, Амина прохаживалась промеж торговых рядов на ярмарке Менового двора. Она внимательно разглядывала товар и делала кое-какие покупки.
Непутёвый сын покойного Ермека Садык уже давно не давал о себе знать. И Амина считала его без вести пропавшим. Она от всей души надеялась, что Садык где-то сгинул в чужих краях, и потихонечку страх перед ним оставил её. Она давно уже собиралась переехать в Оренбург, но, сама не зная почему, откладывала переезд на более позднее время.
Своё желание съездить в Оренбург на ярмарку она ни с кем не обсуждала. Просто ей захотелось развеяться. В город она выехала ещё ночью. А утром она уже прогуливалась по ярмарке, наслаждаясь лицезрением людей, снующих, как муравьи, повсюду.
Огромная площадь с одной стороны граничила с изгородью сада, а с другой – с огромной огороженной площадкой, на которой высились множество омётов сена. Вдоль изгороди дикорастущего укутанного снегом сада стояли привязанные коровы и верблюды, лошади, овцы и козы. Разноплеменной торговый люд волнами переливался по площади, бурлил и кипел, как в котле.
Много раз Амина проходила мимо скуластых кайсаков, зимой и летом одетых в меховые шубы и малахаи, стоявших у рядов с вонючими овечьими, конскими, воловьими шкурами, ароматным сеном, привезённым из степи, мимо весёлых бородатых казаков, слонявшихся толпами между рядов и больше потешаясь над угрюмыми азиатами, чем что-то покупая. Их жёны, голосистые и крикливые казачки, с шутками да прибаутками зазывали покупателей к своим рядам, предлагая на выбор мёд в бадьях, топлёное масло, сметану, творог и много всякого разного, на чём только глаз покупателя остановится хоть на мгновение.
Тут же суетились пронырливо-бойкие торгаши-татары. В засаленных бешметах они скупали и перепродавали всё, что только можно купить, – от собольих шкурок до рванья, годного лишь для переработки на бумагу.
Чего только не наслушаешься, на что не насмотришься на оренбургском базаре!
Вот толпа цыган с неподдельным азартом на все лады нахваливает лошадь, пытаясь втолковать хохочущему казаку, что продаваемая ими тощая кляча на самом деле игривый, сытый конёк!
Вот мужик продаёт корову, рядом с ним ещё один пытается распродать десяток крикливых гусей.
В посудном ряду торговка в коротком полушубке подкидывает на руках горшки и кричит, зазывает покупателей.
Рядом с ней бондари, пропахшие скипидаром. Перед ними кадушки, сделанные из лиственницы. Схваченные железными обручами бадьи, что прослужат сто лет, как бондари заверяют.
На ярмарку зашёл караван. Тяжело навьюченные верблюды шли медленным шагом. Животные остановились. Люди, разминая затёкшие ноги, сошли с сёдел и тут же приступили к разгрузке привезённого товара.
Купив несколько беличьих шкурок и пару норковых, Амина остановилась у большой, подвешенной на шест шкуре бобра и погладила мех рукой.
– Бери, бери, красавица, – тут же подоспел торговец. – Недорого возьму.
– И сколько же она стоит?
– Десять рублей, – заулыбался торговец.
– Дорого, – поморщилась Амина и отвернулась, собираясь перейти к другому ряду.
– Постой, да разве это деньги для тебя? – прозвучал откуда-то сбоку до боли знакомый голос.
– Не может быть! – прошептала Амина и, обернувшись, увидела Садыка, улыбка которого была до ушей, а глаза восторженно сияли.
В это утро Нага чувствовал себя неважно. Голова трещала, во рту было сухо, а внутренности выворачивало наружу. Организм срочно требовал опий, но его как раз и не было, как, впрочем, и денег.
На базаре Нага быстро смешался с пёстрой многоязыкой толпой оренбургских бездельников, гуляк, продавцов, покупателей, ростовщиков, разносчиков.
Чтобы не привлекать к себе внимания, шёл неторопливо, как и все здесь. Нага искал цыгана Вайду.
Он подошёл к пятачку, где толкались цыгане, эти вольнолюбивые, удалые, азартно крикливые, ловкие и весёлые короли торга. Он хорошо знал цыган и без затруднений различал, кто из них есть кто.
Вот богачи. Они кучкуются у запряжённых в шикарные кибитки троек. А вот и беднота, промышляющая коновальством, лужением медной посуды. Они толпятся чуть в стороне. И тут же идёт торг. Оглушительное хлопанье бичей, звонкие удары ладоней о ладони торгующихся до седьмого пота, кричащих, словно бранящихся, чубатых белозубых мастеров купли и продажи лошадей.
Нага поманил к себе одного из цыган:
– Вайду не видел?
– Сегодня нет, – ответил тот. – Он с вечера на Гостиный двор собирался. Дело там какое-то у него.
– Жаль, – прошептал Нага, чувствуя, как тошнота снова подступает к горлу.
– Чего жаль? – не поняв, переспросил цыган.
– Мне нужен опий, – болезненно поморщившись, сказал Нага. – Найди мне его.
Цыган посмотрел на его бледное заросшее щетиной лицо:
– Это не по мне. Ищи эту отраву у кого-нибудь другого.
Он развернулся, чтобы уйти, но был остановлен окриком Наги:
– Найди мне опий, я заплачу.
– Ты хочешь сказать, что у тебя деньги есть? – саркастически ухмыльнулся цыган.
– Денег нет, но есть вот что.
Нага извлёк из кармана массивный золотой перстень с крупным изумрудом и показал его цыгану.
– Ему цены нет, – сказал он. – Но я отдам его тебе за пятьдесят рублей.
Глаза цыгана алчно сверкнули, и он протянул руку:
– Дай, я покажу его кое-кому.
– Веди меня к нему, – зная цыган, возразил Нага. – Или давай деньги и неси его кому хочешь.