Страница 8 из 13
Темная улица, на которой, озираясь, стоял Гренгуар, не была безлюдна. По обеим ее сторонам медленно тащились чьи-то безмолвные фигуры. Они походили на гигантских насекомых – червяков и гусениц, потому что их тела располагались низко над мостовой и как бы стелились по земле.
Гренгуар нагнал гусеницу, которая ползла медленнее других. Это оказался калека, который передвигался, подпрыгивая на руках. Поэт хотел было заговорить с ним, чтобы спросить, как вы браться из лабиринта улочек, но калека забормотал какую-то тарабарщину, и Гренгуару пришлось искать другого собеседника.
Следующий собеседник оказался колченогим, одноруким и настолько изувеченным человеком, что сложная система костылей и деревяшек, на которые он опирался, придавала ему сходство со складным стулом. Он тоже не смог ничего внятного ответить Гренгуару и только постукивал многочисленными деревянными подпорками.
В этот момент поэт почувствовал, что кто-то дергает его за рукав. Он обернулся. Рядом стоял бородатый слепой еврей очень низкого роста и протягивал Гренгуару вытянутую ладонь. Возле него сидела большая собака-поводырь, к ошейнику которой был привязан ремень, другим концом закрепленный на запястье нищего.
– Друг мой, – развел руками Гренгуар, – на прошлой неделе я продал последнюю рубашку. Я не могу дать тебе милостыню, мне самому впору ее просить.
Гренгуар повернулся к нищему спиной и решительно зашагал прочь. Однако и слепой прибавил шагу. Через пару минут поэт заметил, что безногий калека и однорукий инвалид спешат за ним, громко стуча костылями и деревяшками по мостовой. Гренгуар испугался и бросился бежать. За ним побежали слепец, однорукий и безногий.
Некоторое время Гренгуар петлял незнакомыми переулками. Вокруг него все возрастало количество инвалидов, паралитиков, хромых, безруких, кривых и покрытых язвами прокаженных. Одни выползали из-за углов, другие из подвалов.
Далеко впереди полыхало ровное зарево. Видимо, там горел праздничный костер. Бесчисленные нищие шли к этому огню со всех сторон.
Гренгуар попробовал повернуть обратно, но было уже поздно. Целая армия бродяг преградила ему путь. Неожиданно встав на ноги, безногий нахлобучил на голову Гренгуара свою круглую железную чашку, в которую он собирал подаяние, а слепец заглянул ему в лицо сверкающими зрячими глазами.
– Где я? – спросил потрясенный поэт.
– Во Дворе чудес, – был ответ.
Гренгуар затравленно огляделся. Он не раз слышал об этом месте, но никогда не бывал здесь. Двор чудес считался своего рода человеческой помойкой Парижа, где негодяи всех национальностей, просившие милостыню днем, ночью превращались в разбойников с большой дороги.
Двор чудес представлял собой обширную площадь неправильной формы. На ней горели костры, вокруг которых сидели люди. Слышался пронзительный смех, хныканье детей, ворчание женщин.
– Отведем его к королю! – послышалось из толпы.
Сильные руки калек грубо подхватили Гренгуара и поволокли его вперед. Камзол поэта, и без того дышавший на ладан, от такого непочтительного обращения окончательно порвался в клочья.
В дальнем конце площади возвышалось одноэтажное здание, оказавшееся таверной Двора чудес. Нищие втолкнули своего пленника в низкую закопченную дверь. Гренгуар отряхнулся и опасливо огляделся.
Вокруг большого костра, пылавшего на широкой круглой каменной плите, были кое-как расставлены трухлявые столы. На столах поблескивали кружки, мокрые от вина и браги, а за кружками сидели пьяные завсегдатаи таверны с раскрасневшимися от вина и жары лицами. Всюду слышались раскаты грубого хохота и непристойные песни. Толстый весельчак чмокал обрюзгшую полураздетую девку. Солдат снимал тряпицы со своей искусственной раны и разминал здоровое крепкое колено. Нищий рисовал себе язвы на ноге, окуная тряпицу в посудину, полную бычьей крови. Неподалеку начинающий припадочный брал уроки падучей у опытного эпилептика, который учил его, как, жуя кусок мыла, вызвать пену на губах. Здесь же страдающий водянкой освобождался от своих фальшивых отеков.
Около костра копошилось несколько детей. Один ребенок плакал и кричал, потому что был голоден, но никто не обращал на него внимания. Другой карапуз молча сидел на высокой скамье, свесив ножки под стол, доходивший ему до подбородка. Третий с серьезным видом размазывал пальцем по столу оплывшее со свечи сало. Четвертый сидел в грязи прямо на земле. Его едва было видно из-за котла, который ребенок старательно скреб куском черепицы.
Возле костра возвышалась бочка, а на ней, словно на троне, восседал человек в лохмотьях. Это оказался Клопен Труйльфу, король Арго, предводитель парижских бродяг и нищих. Гренгуара поставили прямо перед ним.
– Кто такой? – небрежно, сквозь зубы, процедил король.
– Я тот, кто сегодня утром… – запинаясь, начал Гренгуар.
– Имя! – перебил его Клопен. – Назови свое имя! Не мямли!
– Пьер Гренгуар, – покорно ответил поэт.
– Итак, Пьер Гренгуар. Перед тобой три могущественных властелина. Я, Клопен Труйльфу, король Алтынный, властитель парижского Арго. Желтолицый старик, у которого голова обвязана тряпкой, – Матиас Спикали, герцог египетский и цыганский. Толстяк, который нас не слушает и обнимает потаскуху, – Гильом Руссо, император Галилеи. Мы твои судьи. Мы обвиняем тебя в том, что ты проник в царство Арго, не будучи его подданным. Значит, ты преступил наши законы и будешь наказан. Если ты не вор и не нищий, какого черта тебе здесь нужно?
– Я заблудился! – нашелся Гренгуар. – Я автор…
– Хватит болтать! – отрезал Труйльфу. – Тебя повесят. Закон, который вы, порядочные граждане, применяете к бродягам, бродяги в ответ применяют к вам. Если закон жесток и несправедлив, это ваша вина. Надо же хоть раз в жизни полюбоваться на гримасу порядочного человека в пеньковом ожерелье!
– Опомнитесь, господин Труйльфу! Я Пьер Гренгуар, поэт, автор мистерии, которую утром представляли в большой зале Дворца правосудия.
– Так это ты! – всплеснул руками Клопен. – Я ведь там был! Столько времени потерял, слушая твою дребедень! Приятель, если ты докучал мне утром, это еще не повод, чтобы миловать тебя вечером!
Не слушая Гренгуара, который всеми способами пытался оправдаться, король нищих стал вполголоса совещаться с цыганским герцогом и вдребезги пьяным галилейским царем, как поступить с пленником.
– Молчать! – крикнул Клопен толпе.
Все разом смолкли, ожидая его приговора. По знаку своего короля, подданные Арго встали полукругом, в центре которого оказался сникший Гренгуар.
– Наверное, неохота в петлю лезть, а? Вот тебе средство выпутаться, – хихикая, произнес цыганский герцог. – Хочешь примкнуть к нашей братии?
– Конечно, хочу! – с готовностью воскликнул Гренгуар.
– Ты согласен вступить в братство коротких клинков? – спросил Клопен Труйльфу.
– Да, – ответил Гренгуар.
– Ты признаешь себя членом общины вольных горожан? – задал вопрос император Галилеи.
– Да.
– Бродягой?
– От всей души.
– Имей в виду, – заметил Труйльфу, – ты все равно будешь повешен. Разница заключается в том, что тебя повесят порядочные люди, но повесят не сегодня, а попозже, более торжественно, за счет славного города Парижа, на отличной каменной виселице, которая стоит на Гревской площади.
– Это утешает, – проговорил Гренгуар, не зная, радоваться ему или плакать.
– Чтобы стать нашим братом, – продолжал Клопен, – надо доказать, что ты на что-нибудь годен. Попробуй, обшарь чучело.
– Как вам будет угодно, – кивнул Гренгуар.
Клопен махнул рукой. По его знаку несколько человек притащили передвижную виселицу. На веревке бродяги подвесили чучело, наряженное в красную одежду и увешанное множеством колокольчиков и бубенчиков. Перед виселицей поставили колченогую скамью.
– Влезай! – скомандовал Клопен.
Гренгуар взобрался куда ему было велено и принялся балансировать на шатком сооружении.
– Теперь, – продолжал король Арго, – зацепи правой ногой левое колено и стань на носок левой ноги. В таком положении ты должен дотянуться до кармана чучела, обшарить его и вытащить оттуда кошелек. Если сделаешь все так, что ни один колокольчик не звякнет, – твое счастье: ты станешь бродягой.