Страница 14 из 17
– Вот оно, значит, как, – вздохнул он сквозь кольца синеватого дыма. – Ну, спасибо. Кто ж ты такая?
Девушка не ответила, да гость и не ожидал ответа. Склонившись над охотником, он ощупал его лоб, шею, руки и удовлетворенно промурлыкал свое "семпервивум": жар начал утихать.
– Ну, брат, будь гостеприимным хозяином, – весело сказал человек, вешая плащ на спинку стула. – Тебе чертовски повезло… невероятно, судя по всему, повезло, так что с тебя – хлеб и соль, а также мясо, вино и прочее. Пойду проверю твой погреб; надеюсь, ты не обидишься. Эх, Харст, Харст! как же тебя угораздило…
Последние слова он произносил, уже спускаясь по короткой лестнице в погреб охотника.
Спустя несколько минут бледнеющая луна озарила еще более странную, чем ранее, картину: у окна за небольшим столиком расположился ночной гость с неизменной сигарой, зеленой пыльной бутылкой и большой тарелкой снеди, в основном – мясной. Мигающая свеча безуспешно соперничала с синей завесой сигарного тумана; тихо дышало – частью за столом, а частью на столе – семейство Харста, и среди всего этого раздавалось негромкое мурлыканье:
– Семпервивум, семпервивум, семпервивум…
Солнце довольным золотым котом нежилось на ярком дереве харстовой гостиной, и озорное синичье племя возмущенно стучалось в откинутые ставни в поисках обычного полуденного угощения – крошек хлеба и мяса – когда чуть заметно дрогнули губы Лансеи. Сон слетел на них слабой улыбкой и растворился в блеске играющих с капелью желтых лучей.
Она потянулась навстречу теплу, стирая с глаз последние тенета забытья, и только тут увидела у окна завернутую в плащ человеческую фигуру.
Лансея была всего лишь женщиной, а следовательно – существом слабым и почти беззащитным. Поэтому, несмотря на присутствие гостя (возле которого почивала пустая бутылка и кучка костей на подносе, щедро посыпанная сигарным пеплом), она в первую очередь прислушалась к дыханию мужа, ощупала его лоб – прохладный, хвала богам – погладила по голове спящую Риаленн и только после этого сняла со стены тяжелую узорную сковороду гномьей работы.
Очень гномьей работы, ибо грубость выплавки и, особенно, резьбы вполне заменял более чем изрядный вес – если на фунты мерять, так не меньше семи будет.
– Эй, – Лансея встряхнула незнакомца за плечо. – Вы кто? Чего…
Из складок плаща появилась заспанная физиономия гостя с легкими следами греха винопития.
– Привет, Ланси, – как ни в чем не бывало произнес он. – А сковородка зачем? Ай-яй-яй, сковородкой – меня? Ай-яй-яй…
– Феликс! – изумилась Лансея. – А как…
– Очень просто, – объяснил незнакомец, которого, как оказалось, звали Феликсом. – Я ночью явился, вы все спите, вымотались, верно. Ну, я и того… залез. Навыки еще не потерял, – похвалился он, чуть смутившись, а потом густо покраснел.
Даже слишком густо.
– Странно… почему мы не проснулись? – хозяйка выглянула в окно на собачью конуру, из которой торчал самый унылый на свете нос. – Он лаял? Ой, он же некормленый…
– Лаял! – с жаром подтвердил Феликс. – Еще как лаял! Это вы сами засони, а он настоящий сторожевой пес! Чуть пятки мне не оторвал!
Лансея по-девчоночьи прыснула в кулак:
– Ну-ну!
– Сковородку-то повешай обратно, – посоветовал гость, переводя разговор на дела насущные. – Да как Бурку покормишь, помоги мне отвар один приготовить. Я Харсту ночью жар снял, а теперь подкрепить надо его силушку. Ишь, замотали как! Кокон паучий, а не человек. Да, кстати: кто это у вас тут гостит?
– Это не гостит, – улыбнулась хозяйка. – Это долгая история, Феликс. Пусть спит, не трогай. Дочь она приемная у нас. Риаленн зовут. Потом расскажу, а сейчас – спасибо тебе на добром деле, да только раз уж пришел, помоги с печкой, а я на скорую руку обед приготовлю. Идет?
– А как же не идет! – деловито хмыкнул Феликс. – Ладно, иди уже, корми псину свою разнесчастную, а то скулит на весь Роглак.
Дверь закрылась, и тут же до ушей нашего героя донеслись звуки потрясающей собачьей свалки, хоть в ней и участвовал всего один пес: Бурка по-своему выражал восторг по поводу долгожданного появления любимой хозяйки.
– Ишь ты, как оно закручено, – усмехнулся гость.
Феликс был одним из многочисленных сыновей известного утрантского вора Одмунта. Последний был славен тем, что в расцвете лет проявил необычную для грабителя мудрость, а именно – распустил (разумеется, щедро одарив напоследок) свою шайку, выкупил у пролена Зирда новехонький бревенчатый дом, отдал в городскую казну треть оставшихся денег – словом, после всего этого утрантские газеты прямо-таки на руках носили и маслом мазали сию добродетельную личность. Венцом действий Одмунта стала женитьба на дочери того самого Зирда, что вывело бывшего вора на извилистые тропки градоуправления: купеческая деятельность тестя открывала очень много дверей.
Однако не прошло и десяти лет, как Утрант осознал, что поменял, так сказать, шило на мыло. На улицы вышла новая банда Одмунта, самому старшему из которых только-только исполнилось восемь, а младший еще не совсем уверенно держался на ногах. Потомки превзошли отца: сам Одмунт начал воровать восемнадцати лет от роду.
Когда банда выросла до двенадцати человек, причем более дружной и слаженной работы, как говаривал Одмунт, ему еще видеть не приходилось, отец решил взять сыновей под крыло, пока их не взяли под арест, а потому созвал сорванцов одним осенним вечером на семейный совет.
Редкой силы непогода взяла Утрант в двойные клещи: выл ветер, обрывая с падубов редкую листву; хлестал в окна ливень; ветви, точно живые, царапали стены дома, стучались: впустите! Возле горящего камина сидел старый Одмунт, по левую руку – его ненаглядная Хтония, а перед ними расположились – кто на полу, кто на скамейках – малолетние бандиты всех возрастов. Пожалуй, одна-единственная черта роднила их: волосы по-отцовски были заплетены в косу. Потому что если кто и подобрался к тебе сзади так, что за волосы может схватить, значит, не вор ты, а так – ветреница в проруби, гвоздь в хлебе, в общем – полная несуразица. Зато в правильно уложенной косе легко пряталась пара отмычек.
– Дети мои, – тихо проговорил Одмунт, – я виноват перед вами. Вы получили от меня не дар, но проклятие. Вы уже чувствуете на плечах его тяжесть. Дальше будет только хуже. Но я прошу вас в этот вечер, прошу как отец: победите меня в себе. Возьмите верх над желанием красть.
Ветер взвыл за окном, бросил в стекла горсть мокрого опада. Одмунт тяжело поднялся с кресла, подошел к окну, всмотрелся в темноту и улыбнулся. В последнее время он стал улыбаться гораздо чаще, чем в былые времена, когда Одмунт Беспощадный властвовал в городе и не было замка, на который у него не нашлось бы ключа.
– Я предлагаю вам больше, чем прозябание, – продолжил он, обернувшись. – Пусть каждый из вас выберет себе дело, которое будет ему по душе. Я устрою вас подмастерьями, и со временем опыт перейдет в счастье. Так бывает всегда. Не опускайте руки во время неудач, не останавливайтесь перед препятствиями, просто верьте в себя и, главное, работайте. Много работайте – на себя и над собой.
В углу раздалось всхлипывание: Хтония не могла представить себе дом без этой разношерстной компании. Одмунт подошел к жене, обнял ее за плечи, потерся не слишком бритой щекой о ее волосы.
– Не плачь, – шепнул он. – Так надо. Ты же не хочешь видеть их за тюремной решеткой.
– Ага, – всхлипнула Хтония.
– Дети мои! – громогласно возвестил Одмунт. – Три дня вам на решение. Постарайтесь за это время не набедокурить. Ищите свое дело, вот вам мой отцовский наказ. На четвертый день встречаемся здесь же, и чтобы все были в сборе. Понятно?
– Понятно, – ответствовала погрустневшая банда.
– А раз понятно, значит – всем ужинать и спать. Да хранят нас Четверо!
Феликс выбрал дорогу врачевателя и честно исполнил завет отца: ни разу не вспомнил об ушедших днях. От прошлого остался лишь чудесный набор отмычек, длинный кинжал да еще сапоги, коим сносу не было. Что сталось с остальными, он не знал до тех самых пор, пока до Утранта не долетела весть о поимке одиннадцати разбойников, наводивших ужас на караваны Серебряных Путей. Тогда Феликс выпросил у мастера четыре дня сроку, гнедого коня и денег на дорогу – в счет двух месяцев работы – и стрелой полетел к Неуксу, где должна была состояться казнь.