Страница 11 из 26
Пока прелат набирал в грудь воздуха, граф Рафаэль воспользовался моментом. Бросив на архиепископа взгляд, явно говоривший о существующем между ними соперничестве, граф произнес с укором:
– Победа при Яффе воистину велика. Но не будет нам прощения, господин архиепископ, если мы не упомянем о величайшем из достижений государя в Святой земле. Благодаря его стараниям христианские паломники вновь могут посещать священный город Иерусалим. – Расплывшись в улыбке, де Гоц поманил к себе стоявшую рядом женщину. – Могу я представить тебе мою супругу, графиню Маруссу? Мы хотим предложить тебе быть нашим почетным гостем во время пребывания в Рагузе.
– Госпожа, – промолвил Ричард.
Он поцеловал ей ручку, и дама вспыхнула румянцем и захихикала, потому как король умел проявить галантность, когда хотел – не даром ведь он вырос при дворе своей матери в Аквитании. При виде графини все его опасения рассеялись – граф не взял бы с собой жену, если замышлял какую-нибудь пакость. Удача в очередной раз оказалась на его стороне: надо же было потерпеть крушение в единственном, наверное, на всем побережье Адриатики месте, где легенда о Львином Сердце перевешивала враждебность немецкого императора или французского короля.
Рагуза рыцарям Ричарда пришлась по сердцу. Они даже в шутку жалели, что он не согласился остаться и сделаться местным королем. Для ноября климат тут был куда мягче, чем в их родных краях, да и приятно было ходить по твердой земле, а не по норовящей уйти из-под ног палубе. Сам город был богатым, а улицы его были чище, чем в любом другом, какой им доводилось видеть. Имелись тут общественные бани, где путники смыли грязь, накопившуюся за минувшие семь недель. У них появилась возможность постирать и починить одежду, приобрести все необходимое на оживленных рынках Рагузы, которая вела бойкую торговлю с соседями по Адриатике. А самое приятное, население было очень гостеприимное и встречало их как героев.
Даже общение оказалось не таким затруднительным, как они опасались. Хотя официальным языком Рагузы являлась латынь, горожане разговаривали также на различных итальянских и славянских наречиях, а еще на диалекте, известном как «старый рагузский». Ричард, его капеллан Ансельм, Фульк и Балдуин де Бетюн латынью владели свободно. Прочие знали лишь крохи этого языка или не знали его вовсе, но Рагуза некоторое время находилась под властью Сицилии, и часть ее жителей усвоила французский, бывший в ходу при сицилийском дворе. Петрос купался во внимании, потому как понимал звучавший на улицах города итальянский, и на его услуги толмача был огромный спрос. Большую часть дня моряк проводил в легком алкогольном дурмане, потому как рыцарям нравилось коротать время в местных тавернах, а тамошние посетители охотно угощали их выпивкой, чтобы послушать истории о крестовом походе. Жизнь в Рагузе была намного приятнее корабельных будней, и путешественники наделись, что пиратам нескоро удастся отремонтировать «Морского волка», а Ричарду потребуется время, чтобы занять денег и исполнить данный им обет.
Однако в этом адриатическом раю таился змий. Ричард строго велел своим людям держаться подальше от местных женщин. Умом они правильность этого приказа понимали, но некоторые из рагузанок были уж очень красивы и обольстительны. Поэтому рыцари весьма обрадовались, когда Петрос обнаружил, что портовые таверны предлагают не только выпивку. Ричард и Балдуин были приглашены на обед к архиепископу Бернарду, тамплиеры соблюдали воздержанность, согласно уставу ордена, зато Варин и Гуго де Невилл собрали вокруг себя такую компанию, что пошли шуточки насчет оптовых скидок на услуги.
Морган поначалу колебался, но потом успокоил совесть мыслью о том, что леди Мариам поняла бы его, учитывая сложившиеся обстоятельства. Варин вовлек и юного Арна, смутив парня громогласным заявлением, что ему давно пора узнать, куда полагается вкладывать меч. В портах вроде Рагузы Георгиос держал своих людей в узде, чтобы пираты могли заглядывать сюда и в будущем. Но кое-кому из его парней удалось ускользнуть и присоединиться к рыцарям, поэтому в расположенную у гавани таверну «Полумесяц» ввалилась многочисленная и шумная толпа.
И с изумлением обнаружила, что сводничество в Рагузе – ремесло женское. Разбитная рыжеволосая красотка лет сорока с улыбчивыми губами и холодными глазами приказала подручным выставить из заведения всех сторонних посетителей: по ее прикидкам мужчины, столь долго болтавшиеся в море и лишенные дамского общества, щедро заплатят за предоставленную им привилегию. Начался торг, но когда владелица позвала самую молодую и смазливую из своих шлюх, парни сочли заломленную цену вполне разумной. И тут Морган узнал нечто, что охладило его пыл не хуже ведра воды. Пока он восхищался синеокой и русоволосой девчонкой – ему хотелось найти кого-то совершенно на смуглую с раскосыми глазами Мариам, бывшую наполовину сарацинкой, – сводня обмолвилась, что Людмила тут новенькая, куплена у работорговцев не далее как прошлым летом.
Невольничьи рынки на Сицилии, Кипре и в Святой земле ввели Моргана в оторопь, потому как во владениях анжуйской династии про них давно позабыли. Но в качестве рабов там продавали сарацин, язычников. А эта девушка выглядела бы своей в любом европейском городе. Озадаченная его вопросом, сводня рассказала, что Людмила родом из Далмации, как и большинство прибывающих в Рагузу рабов, и признала, что она христианка. Но тут же добавила пренебрежительно, что далматинцы придерживаются греческой православной, а не римской веры, поэтому ее христианство выглядит сомнительным. Но только не для Моргана, который пришел в ужас от обычая рагузцев порабощать собратьев по Христу. Он вежливо отказался от услуг Людмилы, решив про себя, что в противном случае окажется до некоторой степени причастен к рабству девушки.
Сводню это удивило, а затем и оскорбило, но она старательно скрыла обиду. Изумление спутников валлийца перешло вскоре в веселье, и Морган знал, что еще много недель будет страдать от их насмешек. Но под его миролюбивыми манерами крылась стальная воля, и он остался непоколебим. Пока друзья будут развлекаться наверху, он подождет их в таверне, сообщил валлиец, и парировал их остроты своей, выразив уверенность, что не успеет даже соскучиться. Парни хохотали и сыпали грубоватыми шуточками, затем начали выбирать себе подружек из предложенных им женщин. Тут настал черед Арна удивлять всех: оруженосец заявил, что не считает правильным совокупляться с рабыней, а поэтому подождет вместе с Морганом.
Даже Морган поначалу удивился, но обрадовался союзнику и отбивал наскоки на Арна до тех пор, пока их товарищи не удалились со шлюхами на второй этаж.
В общем зале таверны Морган заказал вина и выбрал столик в углу. Оба молча выпили, но валлиец чувствовал, что у Арна кроется что-то за душой, и после нескольких кубков неожиданно хорошего вина парень набрался храбрости и разговорился:
– Сэр Морган, если я доверюсь тебе, ты пообещаешь ничего не рассказывать остальным?
– Если хочешь, Арн. Этот твой секрет имеет что-то общее с отказом пойти наверх с одной из потаскух?
Арн посмотрел на него как на провидца, но валлиец догадывался, что за нежеланием парня кроется нечто большее, чем отвращение к рабству, – Морган и сам был достаточно молод и помнил, как силен зов плоти в столь юном возрасте.
Арн кивнул, затем опустил голову, уткнувшись взглядом в свой кубок.
– Я солгал, сэр Морган. Солгал королю и всем вам, – признался он, покраснев так сильно, что даже уши сделались пунцовыми. – Я сказал, что мне исполнилось шестнадцать, но это не так. Я родился на Михайлов день лета Господня одна тысяча сто семьдесят восьмого.
– Так тебе всего четырнадцать?
Арн снова кивнул:
– Когда я поступал на службу к своему австрийскому господину, мой дядя сказал ему, что мне четырнадцать. На самом деле мне тогда было двенадцать, но я был крупным для своего возраста, да и без меня дяде пришлось кормить на один рот меньше…