Страница 10 из 11
О том, что Наполеон отправил Александру секретный договор, мы уже знаем. Но договориться с самим русским царем после бегства с Эльбы было просто невозможно. Александр посчитал поступок Наполеона личным оскорблением, а такое он не прощал.
Англичане? Рассчитывать на их благосклонность по меньшей мере наивно, но император всё равно попытался. Он лично написал послание к принцу-регенту, но тот даже отказался его читать. Кэслри ответил представителю Наполеона Коленкуру:
«Я вынужден сообщить Вашему превосходительству, что Принц-Регент отказался получать данное письмо, адресованное ему, и одновременно дал мне указания передать письма, адресованные мне Вашим превосходительством, в Вену для ознакомления и рассмотрения Союзными Монархами и полномочными представителями, там собравшимися».
Готов ли был Наполеон «поступиться принципами»? Конечно! В апреле он дважды посылал эмиссаров в Вену, к человеку, который не раз и не два его предавал. Которого он сам, вернувшись в Париж, объявил изменником публично. К Талейрану. Некоторые из его соратников возмутились. Наполеон ответил: «Никого лучше в этом деле я не знаю». Очень в стиле императора. Вот уж кто умел и прощать, и забывать. Часто выходило боком. И в битве при Ватерлоо он отчасти станет заложником своего всепрощенчества.
Что же до Талейрана… Он, конечно, любил деньги, а император предлагал ему, ни много ни мало, миллион золотом. И даже работы на двух хозяев не чурался. Но в оценке ситуации Талейран никогда не ошибался. Если и предавал, то потому, что чувствовал – пора. А сейчас… Зачем?! Потому он и сказал посланцам Наполеона, что с ним случалось крайне редко, чистую правду: «Вы пришли слишком поздно. Император ошибся во времени».
Однако самой болезненной неудачей для Наполеона стали, конечно, дела австрийские. Еще на Эльбе он думал, что именно Австрия может стать его союзником. Ведь император Франц, как-никак, его тесть, дед его внука. Как же он сильно заблуждался! И насчет императора Франца, а больше всего – относительно своей горячо любимой жены, Марии Луизы.
Еще когда монархи в Вене собирались подписывать декларацию, объявлявшую Наполеона вне закона, обсуждался и «семейный вопрос». В большой политике мелочей не бывает. Австрии было сказано, что заключение договора напрямую зависит от того, какую позицию по отношению к мужу займет принцесса австрийского дома.
Всё оказалось донельзя простым. Затея Меттерниха удалась – в конце сентября 1814 года Мария Луиза и граф Нейпперг стали любовниками, зимой она перестала отвечать на письма Наполеона. Союзники хотели гарантии? Они ее получили. Мария Луиза пообещала, что она ни при каких обстоятельствах не вернется во Францию.
Наполеон продолжал забрасывать жену письмами, он был уверен, что вот-вот увидит и ее, и сына. Письма уже не доходили до адресата. Наконец посланец императора, де Монрон, сумел попасть в Шенбруннский дворец и встретился с Меневалем, секретарем Марии Луизы, человеком глубоко преданным Наполеону.
Меневаль рассказал ему ВСЁ.
Императора решили пощадить. Об измене жены – только неясные намеки. Когда он понял, что жену и сына он не увидит? Точную дату никто не назовет.
11 апреля Наполеон попросил свою сестру Гортензию сопровождать его в поездке в Мальмезон, дворец, где жила и умерла его первая жена, Жозефина. Они провели в Мальмезоне весь день, Наполеон был задумчив и меланхоличен. «Старуха», как называли гвардейцы Жозефину, приносила императору удачу, при ней он никогда не проигрывал…
Около получаса он провел в комнате, где умерла Жозефина, в одиночестве. Потом попросил Гортензию сделать копию портрета бывшей жены и – уехал.
13 апреля в правительственном Moniteur опубликовали доклад министра иностранных дел Коленкура. В нем сообщалось о том, что его попытки вступить в мирные переговоры с европейскими державами успехом не увенчались.
Глава третья
«Армия Севера»
«Впечатлительная, болтливая и, вследствие всего этого, подверженная панике, подозревающая в измене своих военачальников, боящаяся этой измены, способная на героические усилия и бешеные порывы, более пылкая, экзальтированная, рвущаяся в бой более, чем какие бы то ни было другие армии времен Республики и Империи, – такова была армия 1815 года. Никогда Наполеон не имел орудия войны более могущественного и в то же время более хрупкого».
Анри Уссе, конечно, больше писатель, чем историк, но, может, именно это и позволило ему создать столь впечатляющий, а главное – очень точный образ последней армии императора. «Армии Севера», так она называлась.
Веллингтон, который, как мы знаем, не очень любил рассуждать о Ватерлоо, тем не менее сказал однажды: «У Наполеона никогда не было в распоряжении столь отличной армии, как тогда». Тут герцог прав и не прав одновременно. «Армия Севера» имела и сильные, и слабые стороны, но главное – она не могла быть другой.
Маршан в воспоминаниях пишет, что Наполеон, только вернувшийся в Париж, намеревался сразу же напасть на армии союзников, находившиеся в Бельгии, а потом, дескать, решил отложить кампанию на пару месяцев. Поверить в это трудно. Говорить император, разумеется, мог всё что угодно, но между словами и даже не делами, а реальными намерениями разница большая.
Только одно можно утверждать с уверенностью – он хотел мира, но к войне готовился. По-другому и быть не могло. Насколько успешно он подготовился? Тут мы снова вступаем на зыбкую почву предположений.
Есть две противоположные точки зрения. Первая. Наполеон провел колоссальную работу, она достойна восхищения. Вторая. Наполеону далеко до революционного Конвента, он действовал нерешительно, потому и не мобилизовал те ресурсы, которыми Франция обладала. Истина, как обычно, посередине. Наверное, можно было сделать больше, но, учитывая, в каких условиях он находился, Наполеон получил от нации только то, что мог получить. Как он этим воспользовался – другой вопрос.
«Превосходством своим над всеми войсками в мире французская армия обязана конскрипции». Так говорил император. Конскрипция – массовый набор в армию на основе всеобщей воинской повинности; вот то наследие Революции, которое Наполеон высоко ценил и умело им пользовался. Но едва ли не самая популярная реформа Людовика XVIII – отмена конскрипции и демобилизация. Уставшая от войн Франция восприняла ее «на ура». Император и хотел бы вернуться к прежним порядкам, но понимал – нельзя. Не то время, не те настроения. Какие тут сравнения с Конвентом? Всеобщий энтузиазм 1793-го против апатии 1815-го?
Конскрипции больше нет, и вот что получает император. Королевскую армию – автоматически. По состоянию на 1 апреля это порядка 220 тысяч человек всех родов войск, включая офицеров. Авторитетный исследователь наполеоновских войн Шаррас считает, что при желании император мог в короткое время призвать на службу 360 тысяч человек, из них до 250 тысяч – боевых солдат. Но это рассуждение из серии «а Конвенту бы удалось…».
Наполеон лишен возможности объявить всеобщую мобилизацию, он вынужден маневрировать. Да, можно пойти на небольшую хитрость. Он уже призывал в армию конскриптов 1815 года, в 1814-м. Если сейчас причислить их к категории «отпускников», то они должный пойти в армию.
Это 120 тысяч потенциальных солдат! Но и в 1814-м были проблемы с призывом, а сейчас их еще больше. Эффект от меры есть, однако совсем не такой, какого ожидал император.
Вообще-то пресловутые «отпускники» – хороший резерв. Они, а также солдаты, вышедшие из госпиталей, и дезертиры дают еще 80 тысяч военнослужащих.
С офицерами проблем нет. Те, кто отправлен королем из армии в отставку, жаждут вернуться. Но солдаты… Их собирают чуть ли не «поштучно».
Что есть еще? Национальная гвардия. По сути – вооруженное ополчение, или милиция. К такой гвардии Наполеон всегда относился скептически. Так же, по-видимому, к ней относился и король, который не отменил ни одного из революционных декретов, касавшихся Национальной гвардии.