Страница 10 из 14
– И как Наполеон подожжем ее со всех сторон.
– Да, это будет фантастическая картина! – усмехнулся Вильгельм.
– Только бы не повторить судьбу его армии…
Уж не осталось ни единой избы, не объятой пламенем. В начале деревни они превратились в пылающие остовы; в средине их апокалипсического похода пожарище залило деревянные стены домов ярко-оранжевой лавой огня. А там, где участь сожжения была в числе последних, в зияющих проемах окон и дверей с гулом, треском и воем рвалось наружу адское пламя. Пройдет несколько часов – и все выгорит дотла, останутся лишь основания разрушенных снарядами печей.
И еще долго над Большой Драгунской будет нависать черное смрадное облако, и ветры будут обходить обугленную с удушливо-горьким запахом землю. Потом этот дым нависнет и растворится над городом Кромы, уже пережившим не одну бомбежку. И он будет предвестником ожесточенной танковой схватки на его подступах, где за два дня батальон потеряет четыре «тигра», но и сам сожжет семь советских танков.
За эти бои капитан Иоганн фон Кестлин будет награжден Рыцарским крестом с дубовыми листьями, а лейтенант Вильгельм Зиммель Железным крестом 2-го класса. И каждый будет принимать поздравления и потом накоротке отметит это событие в своем по рангу кругу офицеров.
Глава восьмая
В обороне танкисты не засиделись. Вечером всех офицеров вызвали к комбату для получения задачи. Родин вернулся с совещания сосредоточенный и хмурый. Сразу построил экипажи взвода и сообщил новость, которую каждый солдат и офицер ждал в перерывах между боями: «Утром идем в наступление». По данным разведки немцы сосредоточили на направлении бригады танковые и пехотные подразделения, и сшибка во встречном бою будет серьезная. Как всегда, Иван распорядился, чтобы экипажи пополнили боекомплект, заправили машины горючим и НЗ не сожрали, хорошо зная, что все равно прикончат консервы и всё, что там положено. И чего жалеть, вдруг выпадет им судьба погибнуть.
Еще солнце не проблеснуло за горизонтом, а все экипажи уже ждали на своих местах. Боевые машины окутал сырой призрачный туман, кричала тревожно птица в сгоревшей рощице на пригорке, и от этих криков Сане стало не по себе. И как мерзлый туман, заползал куда-то под сердце, в подбрюшье неотвязный страх за свою короткую жизнь, в которой еще ничего не повидал. Но больше всего Сашка боялся неизведанного: смертельной атаки, первого боя, из которого так часто не возвращались молодые пацаны, и, что говорить, из-за своей неопытности, нерасторопности погубившие экипажи.
Под утро Саше приснился сон: железное чудовище, скрежеща гусеницами, крушит его хату, стены рушатся без звука, как будто сделаны из песка, в пылевом облаке все исчезает. Саня видит, как вдруг в этом облаке появляется бабушка Пелагея, она держит за руку братишку. Он хочет крикнуть, чтобы они убегали, спасались, но с ужасом понимает, что не может произнести ни звука. И тогда он машет им рукой, хочет броситься к ним, но его вдруг парализует, и он не может сделать ни шага. Стальная махина заслоняет бабушку и братика и исчезает бесследно в облаке дымы и пыли. Саня идет к этому месту и долго, мучительно ищет их среди развалин. Он кричит, зовет, его голос сорвался, и ему ужасно больно, что он не смог позвать их за собой. Слезы текут, он осязаемо чувствует, как они оставляют дорожки на густом слое пыли на лице…
Да и кто себя уютно чувствует перед атакой? Даже непробиваемый комбриг Чугун, сидя на башне командирского танка, раздавил какой уже по счету окурок о броню, раскрыл планшет и, не глядя, провел, как всегда, ладонью по сложенной карте, как бы передавая свою силу полю боя. На лице, сожженном в танковом бою в Испании, не отразилось ни одно из человеческих чувств. К фашистам были у него давние счеты. В глубинах памяти навсегда зарубцевались и первые победы, и первые поражения 1936 года. А сейчас бригада, по замыслу командования, должна уничтожить танковые подразделения из новых «Тигр I». И по этим же планам, о которых в бригаде никто не знал, в случае прорыва «тигров» ждали тщательно замаскированные батареи истребительно-противотанкового полка со своими 76-мм дивизионными пушками.
Командир роты Бражкин перед атакой мимолетно подумал о том, не зря ли он поставил этого придурочного сорванца Деревянко в лучший взвод роты. Подставит борт, трансмиссию сорвет, дорожку не почует, погубит Родина и весь экипаж… По опыту знал, что первые минуты встречного боя, перехваченная инициатива значат многое. А Родин в случае гибели командира роты должен замещать его. А двоим погибать… Совсем непродуктивные мысли лезли в голову. А бой тяжелый будет, и по карте местности он прикинул, где немчуру можно перехитрить и выйти во фланг, где в овражке подсунуться. Вот только вопрос, кто раньше на выгодные позиции выйдет, железный кукиш сунет под нос и скомандует: «Бронебойным!» А главная задача, цель атаки – овладеть селом Егорычи. От села только название осталось: прошлась по нему в обе стороны война огненным катком.
У командира взвода до начала атаки мысли одни и те же: «Как начнется бой? Не ждут ли их закопанные “тигры” за холмом или у рощи? И сколько их навалится? Не подведет ли в бою Деревянко? Может, Сидорского посадить на его место? Не выход… Учат в бою». Родин сцепил пальцы рук, чтобы унять дрожь.
Самое муторное время, время ожидания, гонишь мысли о смерти, о том, кто сгорит сегодня и не вернется…
Сидорский как всегда перед атакой достал из кармана сухарь, с хрустом в сырой тишине стал его грызть.
– Хрустишь так, что фрицы услышат! – заметил Руслик, он свернул самокрутку и сосредоточенно затягивался махрой.
– И вечный жор, покой нам только снится, – произнес мрачно Иван.
Сидорский доел сухарь, стряхнул крошки с ладоней и внес рациональное предложение:
– А не приговорить ли нам НЗ? А, командир?
В воцарившейся тишине было слышно, как жужжит поздняя осенняя муха, видно, почуявшая возможность получить свой кусок НЗ.
– А приказ, который запрещает брать без особого на то разрешения? – ответил Родин.
– В нашем народе есть мудрые слова: «Не оставляй на завтра то, что можно съесть сегодня!» – поддержал идею Руслик.
Воодушевившись, Сидорский задал решающий вопрос:
– А наш юный член экипажа поддерживает продуктивное, а вернее скажем, продуктовое предложение?
– Не могу отрываться от экипажа, – отозвался Деревянко. – Тем более, мой юный дикорастущий организм почему-то все время хочет кушать.
Сидорский, вдохновленный само собой разумевшейся поддержкой коллектива, продолжил:
– Командир, экипаж не против. Я бы даже сказал, выразил единодушную поддержку идее, выдвинутой из глубины народной массой…
Иван перебил:
– Сидорский, ну ты разошелся, прямо, как замполит… Хлебом не корми, дай потрепаться.
– Командир, открываем? – Руслик держал в руках два пакета.
Родин махнул рукой:
– Давай…
– Ура командиру! – выразил общий восторг Кирилл, тут же вытянул из-за голенища свой финский нож и вскрыл две банки с тушенкой. А Баграев раздал вытащенные сухари.
Через минут пять пустые банки, как отстрелянные гильзы снарядов, вылетели наружу, НЗ подействовало благотворно и успокаивающе.
И вот наконец-то в наушниках танкошлема Ивана Родина засвербил с хрипотцой голос Чугуна: «Я “Волга”, я “Волга”! Внимание всем: “Заря”! “Заря”!» Это позывной сигнал к атаке. Иван переключает тангенту внутренней связи, слышно или нет, надежный дубляж команды – сапогом слегка по голове рядовому Деревянко, это сигнал «Вперед!». Механик-водитель, поерзав, трогает танк с места, двигатель ревет, переключая передачи, набирает скорость. Саня чувствует, что страх ушел, остался холодный расчет. За бортом изрытая гусеницами, изувеченная воронками земля с пожухлой, местами выжженной травой.
Иван смотрит в перископ: впереди тот самый холм. Что за ним ждет, болванка прямой наводкой от фашиста или скоротечная дуэль? Три танка его взвода на предельной скорости, с надрывом дизелей влетают на гребень холма. Русская равнина открывается до горизонта: слева неровная синева кромки хвойного и березового леса, где-то очень далеко дым пожарищ, горят деревни, а прямо в двух километрах – село Егорычи. А по правой стороне на холме березовая роща, одинокая и беззащитная, порывы ветра раскачивают ветви.