Нью-Йорк 2140

В какой-то момент послеполуденной торговой сессии, от которой я отрывался, лишь чтобы поесть, окно чата в левом углу моего экрана мигнуло, и я увидел в нем сообщение от моего шанхайского друга-трейдера Си.

Привет, Повелитель межприливья! Видал, какой прокол был ночью, что случилось?

Не видел, – печатаю в ответ. – Где посмотреть?

ЧТБ.

Вообще-то Чикагская товарная биржа – крупнейшая биржа деривативов, это едва ли сужало поиск скачка, но, немного постучав по клавишам, я увидел, что прошлой ночью на ЧТБ здорово тряхнуло все цены. Примерно на секунду около полуночи – отчего казалось, что источником события был Шанхай, – каждый актив подешевел на два пункта – вполне достаточно, чтобы превратить прибыль по большинству из них в убытки. Но затем, спустя секунду, произошел столь же мгновенный подъем. Как комариный укус, замеченный лишь после, когда начался зуд.

Что за хрень? – написал я Си.

Вот-вот-вот! Землетрясение? Гравитационная волна? Ты, Повелитель межприливья, мне объясни!

Знал бы сам – сказал бы, – ответил я.

Трейдеры то и дело повторяли друг другу эту фразу, будто всерьез или извиняясь. В данном случае я и правда сказал бы, если бы мог, но я не знал, что вызвало прокол, к тому же меня на исходе занимали другие насущные вопросы. Свет в моем окне смещался справа налево, Европа уже закрылась, Азия готовилась к открытию, требовалось внести коррективы, завершить сделки. Я не относился к числу трейдеров, которые подчищали все в конце дня, но любил по возможности закрывать наиболее рискованные сделки. Поэтому сосредоточился на таковых.

Закончил я примерно через час. Пора было выходить в канал и, пока солнце еще висело над водой, вклиниваться в трафик, выбираться в Гудзон и двигать на север, выметая из головы все цифры и слухи. День прошел, в кармане доллар. Сегодня, по оценке программной панели в верхнем правом углу экрана, – около шестидесяти тысяч.

В четыре часа, когда я спустился в ангар, моя лодка уже была готова, и докмейстер улыбнулся и кивнул, когда я дал ему чаевые.

– Мой Франклин с «Франклинами»! – сказал он, как всегда. Ненавижу ждать.

Канал был перегружен. В финансовом районе плавало в основном либо водное такси, либо частные катера вроде моего, но были и старые большие вапоретто, которые рокотали от пристани к пристани, забитые освободившимися после трудового дня рабочими. Мне приходилось смотреть в оба и проскакивать в промежутках, срезать углы. Вапоретто, проходя друг мимо друга, чуть сбрасывали скорость, чтобы любезно уменьшить размер кильватерной струи, и тогда частные суда, наоборот, ускорялись. В час пик, находясь рядом, можно было промокнуть, но у моего «клопа» имелся прозрачный купол, который я при необходимости поднимал над кабиной. В этот день я направился по Малден к Чёрч, а потом по Уоррен-стрит вышел в Гудзон.

И очутился на большой реке. Темная вода помаленьку приливала на исходе осеннего дня, а полоска солнечного света, отражаясь, тянулась по всей ее поверхности ко мне. Высившиеся по ту сторону реки сверхнебоскребы Хобокена, черные под розовыми облаками, казались зазубренным южным продолжением Палисад[16]. Со стороны Манхэттена многие прибрежные бары уже заполнились людьми, которые закончили работать и приступали к отдыху. Причал 57 был востребован у моих знакомых, так что я зашел в пристань к югу от него, очень дорогую, зато удобную, привязал «клопа» и поднялся, чтобы присоединиться к веселью. Сигары, виски и вид на женщин при речном закате – в юности я видел закаты лишь в прериях, поэтому теперь пытался познать это все.

Едва я присоединился к знакомой компании, как к старому гуру дельта-хеджирования Пьеру Рембелу подошла женщина, чьи волосы в горизонтально падающем свете блестели, словно вороньи крылья. Она не сводила глаз с известного инвестора и старалась его очаровать. У нее были широкие плечи, сильные руки, красивая грудь. Выглядела она чудесно. Я пробрался к бару, чтобы взять бокал белого вина – того же, что пила она. В таких случаях лучше пройтись не спеша, обогнуть зал, убедиться, что первое впечатление верно. Ведь если знаешь, куда смотреть, можно столько всего понять! Или это просто мое предположение – сам-то я не знал, куда смотреть. Хоть и пытался. Какая она – дружелюбная, стыдливая, осторожная, расслабленная? Доступна ли для кого-нибудь вроде меня? Такие вещи по возможности лучше выяснить заранее. Не то чтобы это оказалось для меня пустой тратой времени, если бы я заговорил с миловидной женщиной в баре, это понятно, но мне хотелось узнать как можно больше, еще не подойдя, потому что под пристальным женским взглядом мне снесет крышу быстрее. Мне куда легче дается дневная торговля, чем оценка намерений женщины, но я в курсе этого и стараюсь, чем могу, себе помочь.

Кроме того, этот медленный подход позволял понять, нравится мне, как она выглядит, или нет. Поначалу мне нравятся все женщины. То есть я хочу сказать, они все красивы по-своему, и чаще всего я, когда прохаживаюсь по нью-йоркским барам, думаю: ого… ого… ого! Надо же, целый город красивых женщин. И это правда.

А для меня смотреть человеку в лицо – значит видеть его характер. Это и страшно, ведь мы все обнажены – не только буквально, в том смысле, что не закрываем лицо одеждой, но и образно, потому что наш истинный характер отражается на лице, будто на карте. Четкая карта наших душ – и, честно говоря, мне это кажется неуместным. Словно живешь в колонии нудистов. Должно быть, это такое следствие эволюции, но, когда я смотрю в зеркало, мне хочется, чтобы лицо у меня было покрасивее. А когда смотрю по сторонам, думаю: о нет! Слишком много информации! Лучше бы мы носили хиджабы, как мусульманские женщины, и показывали только глаза!

Потому что одни глаза ничего вам не скажут. Глаза – это просто капли цветного желе, они не показывают так много, как я когда-то думал. Расхожее мнение о том, что глаза – зеркало души и сообщают нечто важное, как по мне, простая игра воображения.

У этой женщины глаза были вроде бы карие, точно не разглядеть. Я встал у барной стойки, заказал себе белого вина и осмотрелся, блуждая взглядом таким образом, чтобы снова и снова возвращаться к ней. Когда она посмотрела в мою сторону – потому что все в баре смотрят по сторонам, – я разговаривал с барменом, моим приятелем по имени Энкиду, который божился, что он чистокровный ассириец и был известен как Инки, руки у него были покрытыми старыми зеленоватыми татуировками. Моряк Попай? Банка шпината? Он никогда об этом не говорил. Он заметил, что я делаю, и как ни в чем не бывало продолжил разливать выпивку, в то же время болтая со мной, дабы обеспечить блужданию моего взгляда подходящую легенду. Да, до верхней точки прилива еще три часа. Позднее я собирался улизнуть отсюда и, не включая двигатель, прошвырнуться к Статен-Айленду. Это было лучшее время суток – неясные звезды, огни на воде, убывающий прилив, освещающие ночь башни Статена, и мы едем-едем-едем и смотрим вокруг либо работаем, пьем либо общаемся. О, как же эта женщина была прекрасна! Царственная осанка, как у волейболистки, готовящейся оторваться от земли. И как бы невзначай – пронизывающий взгляд, прямо мне в лицо.

Когда она подсела к компании моих товарищей, я подскочил, чтобы поздороваться со всеми, и моя подруга Аманда представила мне тех, кого я не знал: Джона и Рэя, Евгению и Паулу; а царственную особу звали Джоанна.

– Приятно познакомиться, Джоанна, – сказал я.

Она довольно кивнула, но Иви заметила:

– Ну, Аманда, ты же знаешь, Джоджо не любит, когда ее называют Джоанной!

– Приятно познакомиться, Джоджо, – проговорил я, в шутку подталкивая Аманду локтем.

Джоджо улыбнулась. У нее была милая улыбка, глаза светло-карие, радужки такие, будто несколько оттенков коричневого поместили в калейдоскоп. Я улыбнулся ей в ответ и постарался совладать с этой красотой. Попытался сохранить хладнокровие. Так, сказал я себе немного отчаянно, это и есть то, что красивые женщины презирают в мужчинах, – вот именно этот момент, когда мужчины тонут в своем восхищении. Сохраняй спокойствие!

16

Ряд живописных утесов вдоль западного берега нижней части реки Гудзон.