Страница 4 из 5
Профессор изучает историю болезни человека, от которого Шарику были пересажены железы. Это «Клим Григорьевич Чугункин, 25 лет, холост. Беспартийный, сочувствующий. Судился 3 раза и оправдан: в первый раз благодаря недостатку улик, второй раз происхождение спасло, в третий раз – условно каторга на 15 лет. Кражи. Профессия – игра на балалайке по трактирам. Маленького роста, плохо сложен. Печень расширена (алкоголь). Причина смерти – удар ножом в сердце в пивной». Борменталь замечает, что впервые в жизни Преображенский растерян и не знает, что предпринять.
Чем дальше, тем больше Шарик донимает всех обитателей квартиры Преображенского. Он лузгает семечки и бросает шелуху на пол, постоянно играет на балалайке, повсюду ходит со Швондером – самым близким своим другом. Теперь Шарик – «человек маленького роста и несимпатичной наружности. Волосы у него на голове росли жесткие, как бы кустами на выкорчеванном поле, а лицо покрывал небритый пух. Лоб поражал своей малой вышиной. Почти непосредственно над черными кисточками раскиданных бровей начиналась густая головная щетка. Пиджак, прорванный под левой мышкой, был усеян соломой, полосатые брючки на правой коленке продраны, а на левой выпачканы лиловой краской. На шее у человека был повязан ядовито-небесного цвета галстук с фальшивой рубиновой булавкой».
Профессор, стараясь держать себя в руках, требует одеваться прилично, «окурки на пол не бросать… ни одного ругательного слова в квартире! Не плевать! С писсуаром обращаться аккуратно. С Зиной всякие разговоры прекратить».
«Что-то вы меня, папаша, больно утесняете, – вдруг плаксиво выговаривает Шарик. Филипп Филиппович краснеет: «Кто это тут вам папаша? Что это за фамильярности? Чтобы я больше не слышал этого слова! Называть меня по имени и отчеству!» Шарик заявляет, что профессор не должен притеснять его. Пес не просил превращать его в человека и не давал своего согласия на операцию, значит, профессор не имеет права попрекать его «помоечным» прошлым.
Шарик требует оформить ему паспорт с пропиской в квартире Преображенского. Филипп Филиппович неуверенно возражает, что ведь Шарик – «неожиданно явившееся существо, лабораторное». Но тот непреклонен. Он желает именоваться Полиграфом Полиграфовичем Шариковым. Под руководством Швондера, от которого, вероятно, и исходит идея о выдаче документа для прописки, Преображенский с Борменталем составляют Шарикову удостоверение личности. Филипп Филиппович интересуется у Швондера, нет ли в доме свободной комнаты – он согласен ее купить для Шарикова. Швондер отвечает, что комнаты не предвидится. Профессор в отчаянии, его нервы совершенно расстроены. Он не ведет прием, не отвечает на звонки пациентов, не знает, как избавиться от Шарикова. С другой стороны, профессор чувствует, что ради своего научного любопытства создал и себе и близким людям огромное количество проблем, а хорошего пса «зарезал».
Шариков ненавидит котов и, едва заметив какого-нибудь, с собачьей яростью набрасывается на него. При этом он разбивает все вокруг и устраивает дикий беспорядок. Прислуга в отчаянии. В квартиру пробирается какая-то старуха, которой «говорящую собачку любопытно поглядеть». Старуху выгоняют. В погоне за очередным котом Шариков защелкивает замок в ванной, где из кранов льется вода, которую Шариков не может самостоятельно закрыть. «Борменталь, Зина и Дарья Петровна сидели рядышком на мокром ковре, свернутом трубкою у подножия двери, и задними местами прижимали его к щели под дверью, а швейцар Федор с зажженной венчальной свечой Дарьи Петровны по деревянной лестнице лез в слуховое окно… волна хлынула в коридорчик. В нем она разделилась на три потока: прямо в противоположную уборную, направо – в кухню и налево в переднюю». Общими усилиями воду собирают. Профессор расплачивается с Федором за помощь, а тот просит еще оплатить разбитое стекло в квартире этажом ниже (его разбил Шариков в погоне за очередным котом). Все сходятся на том, что Шариков – исключительно наглое и нахальное существо. Федор советует дать ему «по уху». Филипп Филиппович, уже не столь уверенно, как раньше, возражает против насильственных методов воспитания.
Борменталь, видя, что профессор устал от бесконечных замечаний Шарикову, принимается сам обучать Шарикова хорошим манерам – закладывать за воротник салфетку перед едой, есть вилкой, пить меньше водки, поскольку это вредно. «Вот все у вас как на параде, – откликается Шариков, – салфетку – туда, галстук – сюда, да «извините», да «пожалуйста-мерси», а так, чтобы по-настоящему, – это нет. Мучаете сами себя, как при царском режиме». Профессор обдумывает, не пора ли в качестве дальнейшего обучения дать Шарикову почитать «Робинзона». Тот рассказывает, что зачитывается перепиской Энгельса с Каутским, причем «не согласен с обоими». Шариков выступает за то, чтобы «все поделить», чтобы один человек не жил в семи комнатах в то время, как другой скитается по помойкам. Профессор, поскольку речь зашла о равенстве, напоминает Шарикову, что накануне отказал тридцати девяти пациентам в приеме, и требует, чтобы Шариков отдал ему деньги, которые Преображенский недополучил в результате его хулиганства. «Вы стоите на самой низшей ступени развития, – кричит Филипп Филиппович, – вы еще только формирующееся, слабое в умственном отношении существо, все ваши поступки чисто звериные, и вы в присутствии двух людей с университетским образованием позволяете себе с развязностью совершенно невыносимой подавать какие-то советы космического масштаба и космической же глупости о том, как все поделить».
Борменталь с Шариковым уезжают в цирк, предварительно удостоверившись, что в заявленной программе представления нет котов.
«Филипп Филиппович вынул узкую банку и стал, нахмурившись, рассматривать ее на свет огней. В прозрачной и тяжкой жидкости плавал, не падая на дно, малый беленький комочек, извлеченный из недр Шарикова мозга. Пожимая плечами, кривя губы и хмыкая, Филипп Филиппович пожирал его глазами, как будто в белом нетонущем комке хотел разглядеть причину удивительных событий, перевернувших вверх дном жизнь в пречистенской квартире».
Шариков, получив документы, наглеет еще больше. Профессор решает дать в газете объявление и снять Шарикову комнату. Но тот отвечает, что «не дурак – съезжать из такой роскошной квартиры». Шариков демонстрирует бумаги из домкома, из которых следует, что ему положена «площадь в квартире номер пять у ответственного съемщика Преображенского в шестнадцать квадратных аршин». Филипп Филиппович неосторожно замечает, что «этого Швондера в конце концов застрелит. Шариков в высшей степени внимательно и остро принял эти слова, что было видно по его глазам». Борменталь по-немецки, чтобы Шариков не понял смысла их разговора, предостерегает профессора от высказываний, которые могут быть использованы против него. Преображенский угрожает перестать кормить Шарикова – ведь в бумагах не сказано ничего по поводу питания.
Доктора обнаруживают, что Шариков украл из кабинета профессора два червонца, напился и явился домой в невменяемом состоянии в сопровождении «двух неизвестных личностей, шумевших на парадной лестнице и изъявивших желание ночевать в гостях у Шарикова. Удалились означенные личности лишь после того, как Федор, присутствовавший при этой сцене в осеннем пальто, накинутом сверх белья, позвонил по телефону в 45 отделение милиции. Личности мгновенно отбыли, лишь только Федор повесил трубку. Неизвестно куда после ухода личностей задевалась малахитовая пепельница с подзеркальника в передней, бобровая шапка Филиппа Филипповича и его же трость». Поздно ночью профессор и его преданный ассистент, которого Преображенский когда-то взял к себе полуголодным студентом, выучил, выпестовал и никогда не бросал в щекотливой ситуации, обсуждают случившееся. Борменталь приходит к выводу, что другого выхода, кроме как убить Шарикова, нет. Профессор признает, что был неправ, затевая эту операцию. «Можно привить гипофиз Спинозы или еще какого-нибудь такого лешего и соорудить из собаки чрезвычайно высокостоящего человека. Но на какого дьявола? – спрашивается. Объясните мне, пожалуйста, зачем нужно искусственно фабриковать Спиноз, когда любая баба может его родить когда угодно… Кто теперь перед нами? – исключительный прохвост… Клим Чугункин – две судимости, алкоголизм, «все поделить», шапка и два червонца пропали – хам и свинья…» Однако Преображенский по-прежнему против убийства Шарикова, он советует своему молодому ученику: «На преступление не идите никогда, против кого бы оно ни было направлено. Доживите до старости с чистыми руками». Борменталь называет Шарикова «человеком с собачьим сердцем». «Нет, – отвечает Филипп Филиппович, – сейчас Шариков проявляет уже только остатки собачьего, и коты – это лучшее из всего, что он делает. Весь ужас в том, что у него уж не собачье, а именно человеческое сердце. И самое паршивое из всех, которые существуют в природе!»