Sputnik

— Ты слышал?

Джеймс сразу же разжал руки. Прислушался, насторожившись. В два шага пересёк раздевалку, взглядом приказав Наташе замереть.

Беззвучно опустил ручку. Потянул на себя, открывая дверь.

Коридор был пуст.

— Может, сквозняк, — предположил он все ещё настороженно, закрывая дверь.

Наташа побледнела. Облокотившись о шкаф, вжалась в него спиной, чувствуя стук сердца где-то в горле.

— Надеюсь.

***

На следующий день Наташа пришла на свою тренировку с Солдатом на четверть часа раньше обычного и все это время не знала, куда себя деть. Она переодевалась так медленно, как могла, несколько раз перевязывала волосы, чтобы потянуть время и успокоить бешено бьющееся сердце.

Минуты тянулись невыносимо долго.

Когда она зашла в зал, Джеймс был уже там. Разогревал руки, хоть ему, в принципе, и не требовалось. И не повернулся, хоть и слышал шаги. Никогда не поворачивался.

Слишком рискованно. Лишний взгляд мог выдать. Особенно после того, что было в раздевалке.

Сквозняк или нет? Наташа не знала. Надеялась на шалость ветра, обман слуха, на что угодно, только бы не лишние глаза. Это означало бы конец, финал. Отстранение в лучшем случае, ссылка — в худшем. И в любом случае — потеря всего, что имело в жизни значение.

— Разминайся, — сказал Джеймс отстранённо, наконец, обернувшись.

Романова вновь услышала тон Солдата в его голосе.

— Хорошо.

Они не могли начинать, пока не появится Зеленов. Не задаст вопросы, не спросит о состоянии, готовности к тренировке. Он обычно приходил к самому началу, даже немного заранее, но почему-то именно в этот раз впервые за все время задерживался.

Напряжение в воздухе было таким плотным, что, казалось, можно было разрезать его ножом.

Когда дверь зала наконец распахнулась через несколько минут, и вместо подполковника Зеленова вбежало полторы дюжины солдат в полной экипировке, Наташа испуганно растерялась. Замерла на месте, как вкопанная, не сдвинувшись ни на шаг. По ее лицу полились слезы, и она закрыла его ладонями, осознавая, что сейчас будет.

Двое подбежали к Джеймсу по бокам. Подхватили его под руки, чтобы завести за спину и обездвижить, но он среагировал быстрее. Схватив одного за горло, а второго за ремень жилета на груди, ударил головами друг о друга и бросил на пол, отталкивая их упавшие на пол автоматы ногой.

— Стоять, Солдат.

Он уже занёс руку, чтобы отбиться от двух других, подошедших со спины, но голос Степановой заставил его помедлить. Обернувшись, он увидел, что Наташу по рукам и ногам держали трое. Полковник неспешно приближалась с нацеленным на голову девушки пистолетом в руке.

— Тронешь ещё кого-то из наших людей хоть пальцем — и я нажму на курок, — предупредила она, и глаза Барнса налились кровью. — Подчинишься — и с ней все будет в порядке. Ее отпустят, как только тебя уведут.

Наташа сквозь слезы видела, как напряжено было все его тело, как сократились мышцы и заходили желваки. Сильные руки сжались в кулаки до побеления костяшек на живой руке.

Она знала, что парой движений он мог бы раскидать их всех. Но по глазам видела, что не станет.

Степанова ухмыльнулась, довольная тем, что правильно расставила акценты. Она знала, что Зимнего Солдата не смутит и сотня дул, направленных на него, но заставит слушаться один-единственный Макаров у виска Романовой. Она сделала жест, и его с глухим звуком опустили на колени, ногами прижимая к полу. Скрутили, заводя руки за спину и перехватывая запястья плотными ремнями, которые он не должен был разорвать.

Барнс ничего не сказал и больше не сопротивлялся. Дышал часто и глубоко, как загнанное дикое животное, смотрел на Наташу сквозь невыносимую боль, одними губами повторяя «прости».

Дуло пистолета холодило ее висок, крепко державшие за плечи руки офицеров не давали ватным ногам подкоситься. Время тянулось невыносимо долго, а вид скрученного на полу Джеймса заставлял сердце разрываться.

— Прошу, Лидия Петровна, умоляю Вас, — вырываясь, закричала Наташа сквозь всхлипы, — накажите меня, его не трогайте!

— Молчать, Романова. Ты подвела нас, подвела свою страну, нарушив все указания. У тебя нет права голоса.

— Лидия Петровна, умоляю, пожалуйста! — повторяла Наташа. — Делайте со мной что угодно, но не трогайте его! Накажите меня, но не его! Лидия Петровна!

Степанова смотрела на неё отчужденно. Каменный взгляд не выражал ничего, противореча приподнятому в ухмылке уголку тонких губ.

— Вас обоих накажут, хоть и по-разному, — сказала она сухо.

Все тело Наташи обдало жаром, глаза опухли от слез настолько, что вместо четкой картинки остались лишь размытые силуэты. Она продолжала кричать и вырываться из рук державших ее солдат, что было силы. Грубо развёрнутые плечи и локти уже сводило от боли, голос срывался на хрип.

Звук первого удара рассек воздух как раскат грома. Копна темных волос Барнса взмыла в воздух и тут же опустилась вслед за безвольно повисшей головой. На его бледной щеке начал краснеть неровный след, и Наташа вновь подскочила.

— Прошу, умоляю, отпустите его!

Плечо девушки хрустнуло и она, взвыв от прострелившей все тело боли, бессильно упала на колени.

Барнс рефлекторно дернулся, но был вновь осажен тяжёлым ударом по лицу и видом приставленного к голове Наташи пистолета. Взгляд голубых глаз растерянно и гневно метался по залу, не выдерживая вида плачущей на полу Романовой.

— Вот видите, Солдат, — заговорила Степанова, поворачиваясь к нему. — Гораздо лучше просто исполнять то, что приказывают. За неповиновением неизбежно следует наказание.

Барнс готов был разорвать ее на части голыми руками, если бы был хоть на пару метров ближе к Наташе и мог успеть закрыть ее от пули. Он знал, что полковник нажмёт на курок, если он даст ей повод, а потому лишь гневно выжигал глазами фигуру женщины в темно-зеленой униформе, чувствуя, как каждый всхлип девушки резал его по живому.

— Наталья, — прохрипел он бессильно, надеясь поймать взгляд зелёных глаз ещё хотя бы один раз.

— Джеймс… — прошептала она почти беззвучно с невыносимой болью в голосе.

— Уведите его, — скомандовала Степанова.

Барнса рывком подняли на ноги. Резко развернули, толкнули в спину. Довольно грубо, наверное. Он уже не чувствовал.

Уходя, он слышал, как Наташа кричала.

***

Наташа увидела его снова через два дня.

Ее привели в отдел экспериментальных методов в бункере под сан частью. Туда, где его пытавшееся окрепнуть сознание вновь разрывали, пытались перекодировать. Задать новую, более устойчивую к воздействию из вне программу. Чтобы на этот раз Джеймс Бьюкенен Барнс не смог разбить броню Зимнего Солдата.

Когда Наташу, бледную как мелованная бумага, с перебинтованным плечом и обезвоженную от нечеловеческого количества выплаканных слез, завели внутрь, он был прикован к своей капсуле по другую сторону непроницаемого стекла. Связанный толстыми ремнями по рукам и ногам, он не видел ни Наташу, ни полковника Степанову. Казалось, он, неосмысленно водя взглядом по помещению, вообще ничего перед собой не видел — таким разбитым он выглядел.

На бледном лице выделялись темно-фиолетовые синяки, волосы прилипли ко лбу, испачканные в подсохшей крови. Зная скорость его заживления, не сложно было догадаться, что все раны свежие.

Его били, организм регенерировал, и его били снова. Все это время.

Наташа заплакала, безвольно облокотившись здоровым плечом о бетонную стену. Смотреть на то, что сделали с ним, с ее Джеймсом, было невыносимо, но эти два дня она провела в ужасе, что больше никогда его не увидит, а потому теперь цеплялась за каждую секунду. Она не могла поверить, что он сдался. Ждала, что вот-вот сильные руки разорвут оковы, раскидают докторов и охранявших их солдат, и он спасётся.

Но Джеймс недвижно лежал в своём металлическом гробу, закованный. Лишь грудь чуть приподнималась при каждом вдохе, и губы шевелились едва заметно.

— Ты слышишь? — спросила Степанова, заметив, как Романова насторожилась. — Он много раз звал тебя за это время. В основном бессознательно, конечно.