Воришка

Ранней весной у калитки возник Юлиус, и Галахад, приводивший в порядок розы, огорченно вздохнул:

— Ну вот, значит, заклятие против жрецов не действует.

— Не факт, — возразил Юлиус. — Я давно уже не жрец.

— С чем тебя и поздравляю.

— Благодарю, — с самым серьезным видом ответил Юлиус. — Я вообще-то не к вам…

— Да я понял. Проходи.

Галахад провел Юлиуса к курятнику, приоткрыл дверь и сообщил, прежде чем вернуться к своим розам:

— К тебе гости.

Эльф выглянул из курятника и радостно воскликнул:

— Юлиус! Я думал, ты умер.

— Взаимно.

Эльф придирчиво осмотрел Юлиуса и констатировал:

— До сих пор бреешься.

— Привычка. Вообще-то я никого из жрецов не видел с того самого дня, когда ты так любезно спас меня от мужика с кинжалом.

— Ты в курсе, что это тот же мужик, который тебя впустил? — осторожно спросил эльф.

Юлиус кивнул, еле сдерживая улыбку.

— Я вроде как в изгнании, — сообщил он, — но на самом деле это здорово. Свобода и всё такое прочее.

— Одним мхом питаешься? — понимающе спросил эльф.

— Лишайником. Хочешь?

Юлиус достал из кармана пригоршню кладонии и протянул эльфу. Тот вытаращился, не веря своим глазам, и Юлиус расхохотался:

— По пути набрал. Подозревал, что ты спросишь.

— Так у тебя всё хорошо? — спросил эльф.

— Вполне. А у тебя?

— И у меня.

— Слушай… — Юлиус запнулся, но потом всё же спросил: — Моя флейта еще при тебе?

Эльф с сожалением покачал головой.

— Я так и думал, — сказал Юлиус.

— Что?

— Один знакомый гоблин рассказал, что на центральном зеркальном камне лежит флейта. Он видел, когда прыгал с парашютом. Ты молодец.

Эльф молча пожал плечами.

— Смотри, — сказал Юлиус, наклонившись и зачерпнув пригоршню соломы.

Соломинки зашевелились, выстраиваясь в маленькую мельницу на его ладони. Юлиус подул на лопасти, приводя их в движение.

— Ненавижу мельницы, — фыркнул эльф.

Юлиус дунул сильнее, превращая мельницу в застывшего на задних лапах кролика:

— Лучше?

— Лучше.

— И если тебе кажется, что это — бесполезный дар, подумай о Магнусе. Говорят, он теперь умеет изрыгать жаб, — сообщил Юлиус с непроницаемым выражением лица. — Вообще-то очень неплохое умение, дети на ярмарках, должно быть, в восторге. А у тебя магия как проявляется?

— Никак.

— Да ну? — нахмурился Юлиус. — А эти твои фокусы с исцелением и сиянием?

— Пропали.

Юлиус сочувственно вздохнул, но эльф отмахнулся:

— Я уже наигрался. Подумаешь…

— Да уж, — заключил Юлиус.

Уже уходя, он вдруг вспомнил что-то. Порылся в своем мешке, вынул многоствольную флейту и протянул ее эльфу:

— Взамен утраченной.

Время шло, а эльф так и не обретал никаких магических умений. Поначалу надежда была, потому что у многих дар проявился не сразу. Но в конце концов эльф остался единственным на всю округу (и, видимо, на весь мир, хотя думать об этом не хотелось), кого магия не коснулась. Даже исцеляющий амулет, почерневший во время ритуала, никого больше не исцелял, хотя все остальные магические артефакты восстановили свои способности. Эльф не жаловался, утверждая, что у него такая судьба — быть единственным в своем роде. Сначала — с магией, а теперь — без нее.

— Всё справедливо, — говорил он. — Я же сам ее отдал…

На самом деле справедливого было мало: сейчас хоть какой-то дар был у каждого, а пользоваться им можно было без последствий для здоровья и открыто.

Стоило Галахаду или Эжени хоть намеком выразить сочувствие, эльф огрызался:

— Вам-то что за печаль? То ругались, что колдую, то огорчаетесь, что не могу…

Он тут же раскаивался в своей несдержанности, но никто, казалось, не замечал его грубости, и это было, пожалуй, хуже всего.

Бесполезный исцеляющий амулет он так и не снимал, украдкой проверяя, не сошла ли чернота, но та оставалась беспросветной. Ну и пусть… Из тех немногих, кто знал, каким образом магия вернулась, никто не спрашивал эльфа о главном, но, если бы спросили, он бы не задумываясь ответил: оно того стоило. Эжени выздоровела, магия досталась всему миру, а не кучке жрецов. Не о чем жалеть.

И он почти не жалел, играя на флейте или перекатывая туда-сюда стеклянный шар и ощущая пустоту. Видимо, магия всё же была частью его самого, но теперь она исчезла — зато всё остальное было на месте. Жить можно.

Настало лето, и кабинет Галахада заполонили лекарственные травы, разложенные и развешенные повсюду для просушки. Эжени и Софи целыми днями пропадали в лесу и на дальних лугах, запасаясь корой лещины, цветками боярышника, листьями черники, адонисом, черной беленой, дягилем, васильками, корнем лопуха и папоротника, крапивой, пастушьей сумкой, полынью и подорожником. Эльф иногда сопровождал их, но чаще проводил время с животными или по давней своей привычке сидел у озера, налаживая внутреннюю гармонию.

Галахад только что завершил прием, закрыл двери и выдохнул, наслаждаясь тишиной и покоем.

— Хотите фокус? — спросил эльф, возникая в окне.

— Валяй, — великодушно разрешил Галахад. — Кстати, ты никогда не задумывался о том, что в этот кабинет ведут целых две двери?

— Ну, ведут, — согласился эльф.

— И ты продолжаешь лезть ко мне через окно, потому что…?

— Во-первых, так быстрее. А во-вторых, могу же я сохранить эту привычку на память о бандитском прошлом?

— Ох, ладно, если речь только об этом окне… Давай уже свой фокус.

— Сейчас…

Эльф вынул из потрепанного мешка стеклянный шар и покатал его на ладони.

— Однако, — уважительно сказал Галахад. — Действительно кажется, будто он завис в воздухе.

— Вообще-то, — скромно сказал эльф, пряча руки за спину, — не кажется.