Страница 33 из 121
Юрий знал, что Михал Михалыч подражает директору, но так как у него не было ни баса, ни власти, ни ума, ни воли, какими обладал Савва, то получалось довольно смешно.
- Волнуется он. Когда варят сталь, редко кто не волнуется.
- Понятно: цех горячий, - бросил Солнцев.
На блюминге начальник - толстый, с брюшком, апатичный. И тем удивительнее было видеть, как он, заметив директора и секретаря горкома, необычайно оживился:
- Оператор! Давай, давай! Следи! Не зевай!
Было видно, что и без крика начальника огромные красные слитки легко мчатся по рольгангу, валки хватают их и мнут и едва успевают слитки выскочить с другой стороны, как оператор снова гонит их под валки.
Савва вплотную подступил к начальнику и крикнул с ожесточением:
- Не ори!
Начальник, до сих пор считавший себя учеником Саввы, сейчас растерялся. Каждой морщиной полного лица он недоуменно спрашивал: "Как же это так? Мы всегда верили в это, а теперь, оказывается, не надо?"
"Это потому все не ладится, что я сам обесценился во мнении людей и, пожалуй, самое главное - в своем собственном мнении. Но черта с два! Дальше так не будет!" - подумал Савва.
Как только посторонние скрылись за штабелями остывающих стальных балок, начальник залез к оператору и вполне спокойно, даже ласково заговорил с ним.
XVII
Обеденный перерыв застал Солнцева и сопровождающих его в кузнечно-прессовом цехе. Савва предложил пообедать в столовой. Одновременно с ними вошел в столовую главный металлург. Лицо утомленное, но глаза улыбались.
Он подал Савве листок.
- Анализ экспресс-лаборатории. Нас губит фосфор и сера. Зато хром в норме.
- Хорошо. Сам поеду на полигон, буду бить прямой наводкой, - сказал Савва.
Он откинул портьеры, и все вошли в зал инженерно-технических работников.
Иванов остался в общем зале, заказал те же самые блюда, какие ел сидевший с ним за одним столом пожилой рабочий: щи, гуляш и вермишелевый пудинг. Он не мог только сделать то, что сделал рабочий: достать из кармана четвертушку, стукнуть по донышку, вылить половину в стакан и выпить. Было душно, жарко, шумно. Пахло борщом, подгорелым маслом. Он устал, путешествуя по цехам, кружилась голова. Хлебнул ложку щей, поковырял вилкой гуляш, а до пудинга, залитого розовым морсом, не дотронулся.
Гостям официантка принесла бараньи отбивные, тарелки со свежим салатом и запотелый графин пива.
- Пива повторить, - послышался голос Саввы.
После обеда отправились в заводоуправление.
Юрий думал об Иванове: "Воображает, узнал, как питается рабочий класс. Ты постой восемь часов у мартена, у горна, тогда ураганом сметешь свой обед. Знаю по себе этот зверский аппетит. А это дешевка, барское хождение в народ, один форс".
Вспомнил. Тихон Тарасович тоже, бывало, наденет ватник, треух натянет и айда простачком ходить по магазинам, ездить на трамваях. Обращается к продавщице: "Отпустите полкило макарон". Та отвечает: "Нет бумаги, не во что завернуть". А он настаивает. "Ладно, - сказала озорная девушка, подставляйте шапку". Он подставил. А Веня Ясаков, покупавший четвертинку, сказал ему: "Э-э, гражданин-товарищ! Она тебе повидлу предложит в карман ты тоже согласишься?" "Савве, Михаил Михалычу, инженеру незачем прикидываться переодетыми принцами, они знают жизнь на огляд и на ощупь, руками и боками чувствуют ее, - думал Юрий. - А эти форсуны напоминают французскую королеву: "Если у рабочих нет хлеба, почему не едят пирожное?"
В душе Юрия разрасталось злое недоумение: не знают или прикидываются незнающими? И много ли еще таких?
Вот он, Иванов, энтузиаст, только зашли в кабинет директора, патетически спросил Солнцева: "Какое впечатление о заводе? Скажите о людях, о наших славных людях!" А ведь сам не знает ни славных, ни дурных. Хорошо, что Тихон Тарасович смолчал, пожав плечами. Сел за директорский стол и, пронзая воздух пухлым пальцем, стал давать указания Савве быстрее механизировать труд, пошире развернуть движение за совмещение профессий. В итоге горком интересует одно: как можно больше высвободить людей в случае необходимости. Обстановка международная обостряется...
"Все эти указания Тихон Тарасович мог бы дать, не покидая своего кабинета", - думал Юрий.
Савва стал жаловаться: режут поставщики лома и чугуна, кредиты нужны. Плиты броневые надо делать тоньше и легче, прочнее. Геологам надо помочь остановить оползни.
Солнцев посветлел. Взмахом выцветших бровей погнал морщины по просторному лбу.
- Есть у бюро горкома мнение посадить Юрия Денисовича на промышленный отдел, - сказал он. - Хватка у тебя крепкая, вот и возьмешь в руки заводы, заставишь поставщиков поворачиваться. А?
"Шутит? Снимают под видом выдвижения?" - подумал Юрий.
- Посоветуюсь с родителями, - сказал он с усмешкой.
- Родители твои - люди уважаемые. Но распоряжается тобой партия, - с непреклонной решимостью сказал Солнцев, выходя из-за стола.
Солнцев много раз за свою жизнь наблюдал, как по-разному вели себя люди, когда их отстраняли, перемещали: благородное негодование, внезапное смирение, тупое непонимание, угрозы, трусливость, обещание исправиться и поумнеть, заискивание или облегченный вздох - хватит с меня, потяните эту лямку сами.
- И еще посоветуюсь с коммунистами завода, - сказал Юрии. Освободят - встану к мартену.
- Подумай, Юрий, - сказал Солнцев и, помахав рукой у своего уха, вышел.
Юрий вышел следом за ним. Вот и лобастая допотопная машина, так похожая на своего хозяина. Устало, по-стариковски урчал ее мотор. За стеклом - оплывший профиль Солнцева.
- Садись, Юрий, подброшу домой.
Дорогой, изредка поворачиваясь к Юрию, Солнцев говорил, что он вполне чувствует благие стремления молодого коммуниста истребить пережитки мгновенно. У одного бюрократа отобрал машину, другого пристыдил скульптурными изделиями из сырого хлеба, у третьего отнял дачу. Но такие методы опасны, вредны!
- Поработаешь в горкоме, снимем с тебя не одну стружку, толк будет.
"Уж что другое, а стружки снимать любит Тихон Тарасович... Эх, лишь бы самим собой быть, не подделываться, не лгать", - думал Юрий. Неподатливо, со стыдим признался он себе: побаивался этого старого хитрого человека. Ошибись, он постарается изувечить на всю жизнь.