Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 25 из 121

Юля взяла дымящую головню, выкурила из палатки комаров, завесилась пропитанной смолой сеткой. За сеткой обиженно ныли комары, недовольные тем, что не впускают их в палатку. Юля и себя представляла такой же маленькой и летучей и будто ее кто-то не хочет пустить в свой мирок. А войти крайне необходимо. Так она и задремала, и во сне было все то же небо, и все та же многоцветная Волга, и то же чувство, что ее куда-то не пускают.

Разбудили Юлю голоса людей:

- Э-э, да тут никого нет! Стоп, в палатке какая-то неженка спасается!

Юля узнала голос директора завода Саввы Крупнова. Она увидела серебристую серьгу месяца, повисшего на ветке осокоря, улыбнулась.

Быстро, боясь показаться заспанной, она умылась из чайника, подобрала под косынку волосы, поправила пальцами брови, одернула платье.

Перед палаткой темнела фигура Саввы. Кто-то, присев на корточки, раздувал тлеющие угли; за кустами с треском ломали сухие сучья. Как видно, эти товарищи пришли надолго, если взялись за костер.

- Раненько ложишься спать! - тоном человека, привыкшего делать людям замечания, сказал Савва и крепко пожал руку Юли.

- Да я просто задумалась, Савва Степанович.

- Эх ты, синеокая, при такой нежнейшей луне я в твои годы предпочитал задумываться вдвоем с кем-нибудь!

- В одиночестве сама себе кажешься умнее.

- И несчастнее, - добавил Савва.

Юля всматривалась в человека, который возился у потухшего костра.

Она не знала, кто это настойчиво пытается раздуть умерший огонек. Но ее удивляло упорство этого человека.

У него были сильные легкие: дул, как из мехов. Все ее внимание приковал к себе маленький золотистый разгорающийся уголек. В кармане Юля нащупала спички, хотела помочь человеку развести огонь, но что-то удержало ее.

- Оставайся, Юленька, у меня на заводе, - говорил Савва, наблюдая, как и Юля, за первобытной работой человека у пепелища. - Гарантирую работу, жилье... ну, а счастье само придет к такой девушке!

Трава вспыхнула, смело встали на дыбы языки огня. Человек, возродивший его, выпрямился во весь свой высокий рост. Пламя озарило снизу его литое лицо.

Юля торопливо схватила с песка горсть сухих палочек, подошла к костру.

- Можно положить, Юрий Денисович?

В лице его непривычное выражение растерянности: не то радость, не то замешательство.

- ...Осень, - тихо сказал Юрий.

Не спуская с него взгляда, она стала подкладывать прутики в костер. И в то самое мгновение, когда ее пальцы облило жарким пламенем, рука Юрия оборонила их от огня. Так они пожали друг другу руки, чуть приподняв их в горячем пахучем дыму.

Смятение, радость и тревога стеснили ее сердце. После того как она однажды нагрубила ему по телефону, у нее хватило характера не попадаться на глаза Юрию. Но она жила ожиданием встречи с ним, хорошо не зная, чего больше принесет встреча: радости или горя. Рассказать о себе Юрию она боялась. Но он должен знать ее прошлое. Что-то коробило ее, как бересту на огне.

- Эй, хозяйка! Где у тебя вода? Пить хочется! - кричал из палатки Савва.





Юля нащупала в темноте баклагу, кружку и подала Савве. А когда он вылез из палатки, Юля обняла вязовый стояк, прижимаясь щекой к сухой коре.

"Всегда я становлюсь ненормальной и дурой, как только увижу его..." в горячем смятении думала она.

- Чего спряталась, выходи к гостям! - позвал Савва. - Сватать буду, девонька.

К костру вышла строгой, чужой, недовольной тем, что начальство потревожило ее ночью.

- Ну, что ж, товарищи, вы, очевидно, приехали поинтересоваться работами? К сожалению, сейчас ночь, и я не могу вам показать карьер. Скажу лишь, что большие запасы строительного камня...

Позади затрещали кусты. Юля, отвернувшись от огня, столкнулась с человеком, который, неуверенно ступая по песку, нес охапку валежника, заслонив прутьями лицо. Он прошел мимо, задев хворостиной ее щеку. Бросая дрова у костра, сшиб шляпу со своей головы и предстал перед изумленным взором Юли таким же милым и мягким, каким увидела его впервые в гостинице "Волга".

- Это вы, Юля? - От неожиданности голос Иванова осекся.

- Это вы, Толя?

Они оба оглянулись на Юрия Крупнова, отделенного от них трепетным пламенем. Щурясь, он всматривался куда-то в темноту, и казалось, что ему нет никакого дела до этих людей.

Юля подняла шляпу Иванова, отряхнула и надела на его голову.

- Где вы пропадали, Толя? Я думала, больше не встречу вас. Оказывается, разведчики рано или поздно встречаются. Вы что искали? Нефть? Тогда мы не успели поговорить...

- Погодите! - сказал Савва. - Я ничего не понимаю, братцы. Вы родня? Юрий, ты понимаешь что-нибудь?

Юрий ломал хворост, совал в костер, дразня его зубастую красную пасть.

- О чем это вы? - не сразу отозвался он, позевывая.

- Савва Степанович удивляется тому, что мы с Толей знакомы. Разведчики знают друг друга. - Голос Юли задрожал, и она умолкла.

- Извините меня, Юлия Тихоновна, тогда в гостинице я невольно поднапутал. Никакого отношения к геологии я не имею, - виновато улыбаясь, сказал Иванов. Он повернулся к Юрию и стал рассказывать о случае в гостинице, но Юля перебила его:

- Да что вы вздумали оправдываться-то?!

Савва толкнул локтем Иванова, и они ушли в кусты за дровами.

- Вот я и пришел повидать тебя, милая Осень. - Юрий ваял ее за руки.

Юля испугалась своей внезапной покорности, выдернула руки из его горячих ладоней.

- Я думал, иначе встретимся.

Да, что ни говори, он по-прежнему красив, "чистенький, свеженький". И дорог ей. Больно и обидно, что она не прежняя, за плечами легла неудачная жизнь. Виноват в этом он! Из-за него она одинока. Вспомнились товарищи по учебе и работе, и показалось, что помехой в ее отношениях с ними было не ее равнодушие к этим людям, а та непонятная связь, которая установилась между нею и Юрием. Разве не из-за него она дошла до какой-то странной духовной слепоты, доверчиво протянула руку одному чуткому и ласковому человеку?.. Может быть, сейчас же покончить со всем, освободиться от мешавших жить странных отношений с Юрием? Злясь на себя за свою унизительную трусость перед ним, разжигая насмешливость над его "чистотой и ясностью". Юля глумливо смотрела в глаза Юрию, допрашивала его таким бесстыдным тоном, что самой же становилось страшно и гадко: