Страница 10 из 16
Елизавета приняла от своих предшественников город с богатым потенциалом в плане роста и развития, но и с не менее глобальными проблемами, характерными для многих крупных городов позднего Средневековья. Немало трудностей создавала, например, слишком большая плотность населения в бедных кварталах или преобладание в городе старых деревянных построек, которые были беззащитны перед огнем. Как известно, до 1666 года Лондону удавалось избегать больших пожаров, хотя отдельные эпизоды возгорания тоже влекли за собой драматические последствия – так, например, в июне 1613 года сгорел дотла театр «Глобус», в котором ставились многие пьесы Шекспира (пожар случился во время показа его «Генриха VIII»).
Чудовищная антисанитария, царившая во многих европейских столицах того времени, делала Лондон малоприятным для прогулок в жаркую погоду и приводила к вспышкам эпидемий. Известно, что англичане по мере сил пытались решить проблему утилизации мусора и поддержания уличной чистоты, и не только в столице. Об этом свидетельствуют выписанные отцу и дяде Шекспира штрафы «за учреждение кучи мусора в неположенном месте», однако в целом гигиена в городских и сельских поселениях оставалась на удручающе низком уровне.
Нашего современника, окажись он в елизаветинском Лондоне, ужаснули бы не только кучи отбросов на городских улицах и убийственная вонь сточных канав, но и обилие того, что в наше время считается насилием, а во времена Шекспира нередко служило источником развлечения. Сюда можно отнести травлю медведей и быков, бои различных животных – петушиные, собачьи, – а также охоту. Многие виды спорта, практиковавшиеся в те времена в очень грубых и примитивных формах, можно было без преувеличения назвать кровавыми. Возникшая на Британских островах разновидность футбола была настолько жестокой, что оставляла после себя многочисленные жертвы – раненых и даже убитых игроков. Один из иностранных путешественников, ставших свидетелем подобного развлечения, задался вопросом: «Если англичане называют это игрой, то что же они называют дракой?!» Неудивительно, что английские правители были встревожены распространением этой опасной забавы и неоднократно предпринимали попытки запретить футбол и другие игры с мячом. Первая попытка объявить футбол вне закона принадлежала Эдуарду II, его запрет повторили Эдуард III и Эдуард IV, затем Ричард III и Генрих IV. При этом первая в истории английского футбола пара бутсов для игры принадлежала не кому иному, как Генриху VIII, увлекавшемуся разными видами спорта и поощрявшему этот интерес у своих подданных. То, что казалось чрезмерно жестоким даже в мрачные Средние века, было по вкусу англичанам эпохи Возрождния. Шекспиру, очевидно, была известна некая разновидность игры с мячом, так как слово football в значении «футбольный мяч» встречается у него как минимум дважды – в «Комедии ошибок» и «Короле Лире».
Еще одним источником развлечения для городских зевак в тюдоровскую эпоху были казни преступников; они нередко носили публичный характер и собирали толпы зрителей. Четвертование заговорщика Энтони Баббингтона[21] (1561–1586) оказалось таким ужасным зрелищем, что даже охочая до кровавых зрелищ толпа стала проявлять признаки негодования; однако этот случай был скорее исключением – чаще всего казни проходили под одобрительные комментарии собравшихся, а некоторые атрибуты, такие как щепки с помоста или веревка повешенного, распродавались на сувениры.
Насилие в той или иной форме пронизывало атмосферу столицы и других крупных городов и во многом формировало мироощущение подданных Елизаветы. Въезжающего в город путешественника «приветствовали» останки преступников, размещенные на мосту в железных клетках, а также надетые на пики руки и головы государственных изменников. Даже знаменитый писатель и философ Томас Мор (1478–1535), впавший в немилость у Генриха VIII и казненный за измену, не смог миновать этой жуткой участи – в 1535 году его отрубленная голова целый месяц была выставлена на всеобщее обозрение на Лондонском мосту. Там же находилась голова епископа Джона Рочестера (1469–1535), отказавшегося признать законность развода Генриха с Катариной и его нового брака, но простой народ слишком сочувствовал убитому священнику, выступившему против своевольного монарха, и его голова была выброшена в Темзу. В 1583 году эта «выставка смерти» была пополнена головой дальнего родственника Шекспира, Эдварда Ардена, который был казнен как участник заговора против королевы, и его зятя Джона Сомервила[22].
Неудивительно, что одним из наиболее популярных жанров английского ренессансного театра была так называемая кровавая трагедия, или трагедия мести, которая изображала гибель большинства персонажей прямо на сцене и требовала пролития большого количества бутафорской (а иной раз вполне натуральной, привезенной со скотобоен) крови. Современные читатели или зрители, упрекающие пьесы Шекспира в избытке насилия и убийств, должны понимать, что его произведения лишь отвечали духу эпохи и вкусам публики тех времен и едва ли выходили за рамки общепринятого представления о жанре трагедии.
Впрочем, Лондон времен Елизаветы был примечателен не только мрачной атмосферой, обилием грязи и «кровожадностью» своих обитателей. В городе, как никогда прежде, кипела жизнь – перестраивались целые улицы, в университетах шли ученые диспуты, на площадях и в тавернах игрались веселые представления. К 1600 году население Лондона составило около двухсот тысяч человек, среди которых было немало приезжих. В XVI веке столица Англии привечала самых разных гостей, от гениальных сочинителей до морских пиратов, от бродячих проповедников до дерзких авантюристов. Интеллектуальная и творческая энергия Британских островов, до той поры находившаяся под спудом и проявлявшаяся лишь отдельными всполохами в лице Чосера или Мэлори, вырвалась на свободу именно в елизаветинскую эпоху, выбрав местом своего выхода столицу Англии. Пожалуй, не было ни одной области культуры, в которой англичане не порадовали бы мир хоть одним гением в этот период.
Как и в политической сфере, в искусстве Елизавета пожинала плоды с деревьев, посаженных еще ее дедом и отцом. Несмотря на свою скупость, ставшую почти легендарной, Генрих VII приглашал на службу иностранцев и поощрял развитие наук и искусств не только при дворе, но и в масштабах страны. В его правление велось строительство или реконструкция многих архитектурных сооружений, например, «визитной карточки» нынешнего туристического Лондона – Вестминстерского аббатства. Войны и междоусобицы, на протяжении длительного времени терзавшие Англию, лишили ее многих талантливых деятелей искусства, поэтому подвластная Генриху держава значительно уступала своим европейским соседям по уровню культуры. Это отчасти объясняло многочисленность приглашенных ко двору художников, архитекторов, поэтов, чьи услуги щедро оплачивались. Впрочем, доверие к иностранным «специалистам» было усвоено Генрихом с детства[23]. На придворных должностях у короля состояли выдающиеся итальянцы: мореплаватель Джон Кабот (Джованни Кабото, 1450–1499?)[24], писатель Полидор Вергилий (1470–1555)[25], священник и поэт Джованни Джильи[26] (?-1498) и его племянник епископ и дипломат Сильвестро Джильи (1463–1521). Плеяду итальянских поэтов, по личному приглашению Генриха променявших солнечную родину на туманный Альбион, дополняли историк и литератор Пьетро Кармелиано (1451–1527)[27] и его протеже Андреа Аммонио (1478–1517). Первым преподавателем греческого языка в Оксфорде тоже был итальянец, Корнелио Вителли.
Смотрителем королевской библиотеки был уроженец Бургундии священник Квентин Пуле (1477–1506). Его сменил в этой должности фламандец Жиль Дюве, также преподававший детям короля французский язык. Когда речь шла о культуре или образовании, Генриху, видимо, удавалось обуздать свою расчетливость и выбрать лучшее из того, что предлагала ему современность, как бы дорого это ни стоило; при этом королю хватало здравомыслия признавать, что на родине он не найдет столь выдающихся представителей научной и культурной сферы. Для своих наследников он тоже изыскивал лучших наставников и педагогов[28]. Домашним учителем принцев Артура и Генриха был еще один иностранец – слепой монах, историк и писатель Бернард Андрэ (1470–1522)[29], преподававший также в Оксфорде.
21
Молодой аристократ-католик, организовавший восстание против Елизаветы с целью возвести на престол Марию Стюарт.
22
Сомервил, вероятнее всего, страдал слабоумием или душевным расстройством и открыто сообщал окружающим о своем намерении убить королеву Елизавету и возвести на престол Марию Стюарт. Он был схвачен властями и подвергнут пыткам, под воздействием которых оговорил своего тестя, Эдварда Ардена. Оба были приговорены к смертной казни, но Сомервил покончил с собой в тюрьме.
23
Его бабушка по отцовской линии, Екатерина Валуа, была француженкой, сам он провел почти всю свою юность в Бретани, под защитой местного герцога Франциска II, а в битве с Ричардом III его поддерживали французские войска.
24
Находясь на службе у английской купеческой диаспоры (с милостивого разрешения Генриха VII), Кабот фактически открыл для Англии Северную Америку (точнее, Канаду). Отважный путешественник и исследователь также внес немалый вклад в формирование непобедимого английского флота. Его сын Себастьян Кабот (1476–1557) продолжил отцовское дело и был нанят Генрихом VIII в качестве картографа.
25
Для знаменитого ученого, гуманиста и переводчика Полидора Вергилия Англия стала второй родиной. Он был придворным историографом Генриха VII и по его приказу написал труд по «новой» истории Англии, охватывавший промежуток с 1460 по 1537 год. Эта летопись оказала немалое влияние на английского хрониста Эдварда Холла (1497–1547), чье сочинение «Союз благородных и блистательных семейств Ланкастеров и Йорков» (1548) Шекспир использовал в качестве источника для своих исторических драм.
26
Автор поэмы, посвященной бракосочетанию Генриха VII и принцессы Елизаветы Йоркской. Его «Эпиталама» прекрасно иллюстрирует особенности придворной поэзии раннего тюдоровского периода. Перу Джильи также принадлежит поэма, написанная по поводу рождения принца Артура, первого принца тюдоровской династии.
27
Кармелиано прибыл в Англию еще в период правления Эдварда IV и состоял при дворе Ричарда III, что не помешало Генриху пригласить его к себе на службу. Некоторые историки приписывают Кармелиано идею помолвки принца Артура и инфанты Катарины – в 1496 году поэт пишет испанской королевской чете письмо, в котором озвучивает свой матримониальный «проект».
28
Нельзя отрицать, что среди них были и англичане. В частности, младшего принца обучал Джон Скелтон (1460–1529), придворный поэт, сатирик.
29
Автор сочинения «История жизни и достижений Генриха VII».