Монстр

Она едва помнила, как добралась до дома. Идти было почти не больно; куда сильнее мешал бесконечный озноб, сковавший ее, заставлявшей сцепить руки на груди в тщетной попытке сохранить ускользающее тепло. Зубы отчаянно выстукивали, и несколько раз Кай прикусила язык, но больше с ней, к счастью, ничего не случилось.

В квартире она быстро избавилась от верхней одежды, швырнула в корзину разодранные штаны, обработала рану и аккуратно заклеила ее пластырем. Кай проделала все это совершенно бездумно; мысли остались там, на площади, в царстве оголенного металла и болезненного дежавю.

Пока закипал чайник – это была скорее часть домашнего ритуала, чем желание выпить чаю, – Кай подошла к панели настроек жилья и выкрутила вентили обогрева на максимум. Где-то в дополненности с ее счета тут же улетела пара сотен кредов, но это осталось за непроницаемым спящим режимом.

Кайтен бы расплакалась, если бы могла, но, кажется, слезы тоже замерзли. Она чувствовала себя как под несколькими слоями застывшего воска; в горле застрял ком, избавиться от которого не представлялось возможным, а плечи оставались напряженно приподнятыми, как бы она ни пыталась расслабиться.

Если стены квартиры и нагревались, Кай не чувствовала этого. Если включенная горячая вода в душе и вскипевший чайник и разогревали кажущийся мертвым воздух, она этого не замечала. Холод был сильнее всего: сильнее, чем страх за Киру, которой, возможно, придется стать сепаранткой; сильнее, чем граничащее с паникой непонимание происходящего в ее дополненности; сильнее, чем все переживания из-за взломанных зданий. Возможно, это было хорошо – что Кайтен перестала чувствовать что-либо помимо этого иррационального холода. Иначе она просто не справилась бы с отголосками прошлого, неумолимо нагонявшими ее в настоящем.

В дверь постучали.

Негнущиеся пальцы с трудом обхватили и провернули ключ в замочной скважине. Кайтен не ждала гостей, но небольшой транслятор справа от двери уже считал информацию с дополненности стучавшего и отобразил ее на прямоугольном экранчике. Крайне удобная вещь, если ты склонна к паранойе.

Виктор стоял перед ней, и неровный, слабый свет аварийной лампы выхватывал из полумрака его побледневшее лицо и выступивший на лбу пот. Он бежал по ступеням, догадалась Кайтен по тому, как тяжело вздымалась и опускалась его грудь, как прерывисто он дышал, приоткрыв рот. Видимо, лифты отключили почти сразу, как она поднялась на свой этаж. Во время комендантского часа они мало кому были нужны.

– Ты в порядке? – спросил все еще не отдышавшийся Виктор, шагая навстречу.

Он заглянул ей в лицо; его глаза сверкнули в полумраке. Кайтен терпеть не могла таких пытливых взглядов, но сейчас забыла об этом. Вик выглядел очень встревоженным. Он тоже боялся, поняла она. Он тоже боялся. За нее.

Восстанавливать цепочку событий, приведшую Виктора к ней домой, Кай уже не стала.

Она первая потянулась к нему. Положила дрожащие ладони на его плечи, почти вслепую нашла его губы, удивительно мягкие, нежные и очень, очень горячие. В большой мере это было эгоистичное желание согреться, украсть немного его жара, растопить застывший воск собственного холода – и Кайтен попыталась осуществить это, глубоко внутри боясь, что Виктор не поймет и оттолкнет ее.

Он отстранился. Но лишь на мгновение, чтобы, увлекая Кай в квартиру, закрыть дверь. Чтобы затем прижать ее к стене с поцелуем, который выражал больше, чем способны были в эту минуту любые слова.

Она дрожала от холода, он умирал от жара, и сама вселенная направила их желания друг к другу.

8

Джун

Из окна открывался вид на небольшую площадь. Хотя всерьез назвать площадью куцый пятачок между двумя торговыми центрами было бы слишком великодушно. Стиснутый громадами высоток и облепленный по периметру рекламными экранами, он нагонял на Джуна смертельную тоску.

Как и его рабочие обязанности.

Терминал нещадно тормозил – в последнее время в Цитадели тормозило почти все. Неизвестные террористы постарались нагрузить Гармонию целым рядом проблем, среди которых проблемы с электричеством лидировали. Джун старательно делал вид, что события последней недели его не затронули: распределял заказы по дополненностям, изредка ругаясь и переподключая машину к проводной сети.

Маркс был одним из трех «переходных» уровней в Цитадели, где сепаранты и пользователи сосуществовали в полноценном симбиозе и чувствовали себя одинаково свободно. Пользователи приезжали сюда ради шопинга и развлечений. Сепаранты заправляли всем этим. Вершина карьерной лестницы многих сепарантов находилась на уровне Маркса.

Джун был закреплен за службой доставки пиццы. В свои дневные смены он работал курьером, а ночные, которые старался брать пореже, простаивал за терминалом. Свежая пицца нужна была Цитадели двадцать четыре часа в сутки.

Периодически Джонар, ворча, садился за отчеты для службы занятости: Гармонии важно было знать, что все сепаранты при деле. Отчет с положительной характеристикой был необходимым условием, чтобы получать от Гармонии бонус в виде спонсора и дополнительных талонов раз в месяц. Джун не сомневался, что Кайтен не бросила бы его, даже потеряй он свою отупляющую работу в бурных потоках конкуренции; но здравомыслие и опыт подсказывали, что прятаться от закона следует у него на виду.

Каморка с терминалами обслуживания находилась прямо над кухней, поэтому все здесь, от пластмассовой мебели и до незамысловатых штор, пропахло пиццей. Стены временного здания были не особо плотными: его проектировщик отчаянно экономил сгелитий, и звенья едва соприкасались. Заливать промежутки бетоном было нельзя – преступление против благополучия Цитадели, – а дешевая обшивка, прикрывавшая их, легко пропускала запахи. Так что аппетитный на первых порах аромат свежеиспеченной пиццы за три года превратился для Джуна в невыносимую вонь, от которой увы, деться он никуда не мог. Особенно сейчас.

Ему ничего не оставалось, кроме как свернуть деятельность Монстра и явиться к Джонару с мольбами позволить ему вернуться на работу. После того как босс едва ли не пинками прогнал его в последний раз, на успех Джун особо не рассчитывал. К счастью, ему повезло.

На пороге операторской в который раз за смену появился крепкий суровый бородач с крупным, явно не раз переломанным и кое-как сросшимся носом. Гораздо естественнее он смотрелся бы в баре – выволакивающим за дверь разбушевавшихся клиентов. На Джонаре был тесноватый в груди фартук с символом «Пиццериссимо» – усатой лаской в поварском колпаке и с кругляшом пиццы на подносе. Часы показывали четыре утра, фартук он нацепил поверх пижамы, и Джун прикусил язык, чтобы не сказать ничего язвительного на этот счет.

– Пришел убедиться, что ты работаешь.

Неестественно лиловые глаза Джонара хищно просканировали помещение. В отличие от золотистого протеза Кайтен, никогда не вызывавшего особого отторжения, имплантами Джонара можно было пугать детей.

– Я думал, у нас в команде «Пиццериссимо» доверительные отношения, – сказал Джун. – Это прописано в «ценностях компании», я вчера перечитывал.

– Сколько ты смен прогулял за последний год? Пятнадцать? Двадцать? Доверительные отношения закончились на второй. Если бы Гефеста не вступалась за тебя, сопляка, дорога сюда тебе была бы закрыта.

– Но мне нужен был творческий отпуск, – возразил Джун. Джонар даже не улыбнулся этой попытке растопить лед юмором.

– Вот почему я никогда не хотел детей.

Не успел Джун ответить, как из темноты проема вышла высокая женщина. Ее седая коса была перекинута через оба плеча, как серебристое ожерелье.

– Не гноби мальчика, Джо, и иди спать. – Гефеста не застала начала разговора, но мгновенно поняла, в чем дело. Тонкие губы растянулись в улыбку, уголки которой никогда не приподнимались. – Помнишь, каким ты сам был в его возрасте?

Джун отвел глаза: не хватало еще, чтоб Джонар решил, будто он пялится на Гефесту, облаченную в старомодную ночную рубашку в пол. Даже этот странный атласный балахон с рюшами Гефеста носила как королева. Она и была королевой здесь, в «Пиццериссимо», а суровый Джонар был самое большее ее верным министром.