Страница 12 из 23
Бабка, ловко отталкиваясь деревянными дощечками от дороги, покрытой снегом, обогнула машину, что-то шепнула себе под нос и все четыре двери автомобиля разом распахнулись.
Клава растерянно взглянула на ключи в своих руках и, не сказав ни слова, села за руль.
«Глюки! – окончательно поставила диагноз Клава – Самые, что ни на есть – глюки!»
Рядом мерзко хихикнула противная старушонка.
До Кременецка домчались минут за тридцать, и Клава с облегчением вздохнула, заметив хорошо знакомые, грязные окраины родного города.
Бабка не капризничала, вела себя очень аккуратно, даже пристегнулась ремнем безопасности, дабы не злить бдительных гаишников, не ерзала, не болтала под руку, а лишь попросила остановить у «Пирамиды», с которой у самой Клавы были связаны не очень приятные воспоминания.
Клава, было, насторожилась, а потом махнула рукой – все равно психушки не миновать, а бабка – что бабка? такой же глюк, как и все остальные.
Бабулька ловко выскочила из машины, послала Клаве воздушный поцелуй, смешно чмокнув губами и шустро покатилась по заснеженной тропинке, ведущей прямо в старый, городской парк – одну из достопримечательностей провинциального Кременецка.
На этот парк давно махнули руками городские власти – у администрации не было денег ни на реконструкцию, ни на благоустройство.
Сначала разобрали и растащили на металлолом качели-карусели, затем развалили тир и крошечное кафе, обритые наголо молодчики-скинхеды, изуродовали памятник пионеру и пионерке, разбив гипсовые фигурки в мелкое крошево, поломали лавочки и беседки.
Молодая поросль, трава и кустарник оплели высокие деревья, перегородили дорожки и тропинки и парк превратился в место дикое и пугающее.
Конечно, сюда еще ходили на «маевки», отдыхать и жарить шашлыки, но ходили большими компаниями, а не поодиночке.
А ведь Клава еще помнила то золотое время, когда работали, те самые, порушенные качели, когда весело играла музыка и у памятника гипсовой пионерки, с дурацким горном в руках, добродушная, улыбчивая женщина в опрятном переднике, продавала сладкую вату.
Теперь парк казался огромным, настороженным и угрюмым зверем, затаившимся в засаде, но бабка, бойко шевеля руками, катилась все дальше и дальше по тропинке и вдруг.. растаяла, растворилась среди светлых березовых стволов, среди величавых кленов и кокетливых рябин..
«Пропадет, бабка! – затосковала Клава – Нужно было ее в больницу отвезти или домой к себе, а то ведь пропадет, замерзнет, сгинет..»
И, тут, как-то разом засвистали какие-то птахи, абсолютно лишние в этом запущенном, заброшенном месте, мелькнула какая-то живность вдалеке, между березовых стволов.
Клаве показалось, что это хитрюга-лиса охотится за мышками и зайцами, живущими на воле.
Отчего-то стало спокойно и благостно на душе у невезучей Клавы с автоклава, стало светло и радостно, точно свершила она дело нужное и доброе.
-Смотри, не упусти Жар-птицу! – голос Кирки-кикиморки звучал в голове у несчастной девушки, точно живой – Счастье свое – не упусти!
Клава медленно выползла из сугроба, в который забрела невзначай, стряхнула липкий, влажный снег с модных сапожек и остановилась у ближайшей березки.
Деревце благополучно пережило эту зиму – тонкие ветви тянулись вверх, белая кора светлела в синеющих сумерках.
Клава глубоко вдохнула воздух – полной грудью и только теперь заметила, что стоит, обнимая тонкий березовый ствол, довольно давно, вон и ноги, слегка примерзшие, протоптали целую канавку в тающем снеге.
Клава вспомнила о разряженном мобильнике, о том, что больше суток не была дома и со всех ног бросилась прочь из темного парка.
Вслед ей неслось довольное уханье совы.
«Мама с Дашкой меня, наверное, совсем потеряли! – размышляла Клава, ставя машину в гараж – Сейчас напьемся сладкого чаю и я расскажу Дашке сказку про Корчму, про ленивого домового, про верного сторожа-охранителя, про добрую бабку Кикимору..»
Девушка шагала по знакомой дорожке, от гаражей к своему дому неспешным шагом, удивляясь коварному и переменчивому нраву южно-донской погоды.
Подумать только – еще вчера, во всю, ярилась метель, слепыми, белыми мухами мотались в воздухе целые стаи колючего снега, норовя утопить, в тяжелой белой мгле, все живое, а нынче, днем, совсем иная картина: солнышко улыбается с синих небес, птицы, сумасшедшим гомоном наполнили городские улицы и заброшенный парк, на дороге, лужицы подтаивающего снега.
Пахнет весной…
-Попалась, сука! – сильный удар сзади, придал телу Клавы нешуточное ускорение и направил лицом прямо в сугроб.
Все мечты, точно корова языком слизала.
Девушка, взвизгнув от неожиданности, нелепо растопырила руки-ноги и приземлилась в рыхлый сугроб.
Сугроб пах дымом, машинным маслом и талой водой.
-Говорил же, тебе, суке - не ломайся, хуже будет, так нет же – кочевряжиться она удумала, Мишкой-Бульдозером пугать..
Сильные руки ухватили Клаву за ворот куртки, встряхнули и поставили на ноги.
Ноги слабели в коленях, скользили по снегу, царапая дорожку каблуками.
Клава болталась, беспомощная, точно кукла-марионетка в руках опытного кукольника.
В нос ударила дикая смесь сивухи, чеснока и вяленой рыбы.
Клава ухватилась руками за голову и неожиданно икнула.
Икнула от страха.
Перед ней, точно гора, возвышался Свищ и в глазах его, темных от водки и еще чего-то очень страшного, плескалась ярость.
Клава задрожала от недобрых предчувствий – было уже довольно поздно, она задержалась в дороге, потом возилась с бабулькой, затем решила прогуляться по парку, а уже стемнело и основная масса автолюбителей, давно сидит дома, уткнувшись носом в голубые экраны телевизоров.
Свищ, наверняка, караулил ее у входных дверей, наливаясь алкоголем и яростью, распаляя себя, припоминая мнимые обиды и вот ей, Клаве, вечно невезучей Клаве, так «посчастливилось» встретить пьяного козла в ста метрах от собственного дома.
-Что, лярва, страшно? – нехорошо осклабился Костя Свитченко, больно дергая девушку за руку – Предупреждал же..- и он, не отвлекаясь на пустые разговоры, больно выворачивая руку, потащил девушку в темноту, к старому гаражу, давно заброшенному и бесхозному.
Клава упиралась, пытаясь устоять на тонких каблуках, но тщетно – Свищ, не смотря, на кажущуюся хрупкость, оказался, неожиданно, жилистым и упорным.
Клава попыталась закричать, но Свищ сильней дернул ей руку, и девушка лишь жалобно пискнула, из последних сил борясь с ужасом и подступающей тошнотой.
-Сейчас, сейчас..-бормотал Свищ, заваливая ее в талый снег, торопясь, расстегивая пуговицы и запуская холодные, дрожащие руки прямо под свитер.
Жесткие, жадные пальцы больно сжали грудь, а ненавистные губы впились грубым поцелуем.
Клава, содрогаясь от омерзения, извивалась всем телом, пытаясь отбиться от насильника и только еще больше распаляя его.
-Неча из себя целку строить! – мычал Свищ, вжимая девушку в снег – Ишь, ломаться она, удумала.. Ниче, ниче..и не таких обламывал..
Его руки сноровисто расстегивали замок, а затем тянули вниз неподатливую, узкую юбку, разводили ноги, впиваясь пальцами в тонкий шелк трусиков..
Клава пыталась, она честно пыталась сопротивляться, но Свищ только хрюкал от удовольствия, продолжая елозить по ее телу, жадно ощупывать его, стискивая, кусая и тащась от осознания собственной силы и безнаказанности.
-Если насилие неизбежно – издевался подонок, продолжая лапать несчастную жертву – Нужно расслабиться и получить удовольствие.. Учат вас, дурр, учат.. Уж удовольствие я тебе обещаю.. СС-с-сука! – шептал Свищ ей в самое ухо – пугать меня надумала! Спекся ваш Бульдозер, словил три пули в брюхо и теперь в больничке загинается .. Я еще до подруги твоей доберусь, попробую на вкус шмару столичную..
Внезапно голова Свища странно дернулась, руки, дорывающие остатки клавиного белья, разжались, и сам Свищ как-то обмяк, ослабел и отвалился.