Страница 3 из 9
Во дворце на вопрос Государя о свитских камердинер А. А. Волков в точности передал Ему слова графа Бенкендорфа: «Не приехали и не приедут». «Бог с ними», – ответил Царь. Он всегда умел скрывать свои чувства. «А Мордвинов, – отметил Волков, – был одним из любимых Государем флигель-адъютантов».
Почти мгновенно напрочь забыто то, что сформулировал некогда владыка Антоний (Храповицкий): «От верности Царю меня может освободить только Его неверность Христу».
Генерал А.А. Мосолов, начальник канцелярии Министерства Императорского Двора, писал: «Окружение Царя производило впечатление тусклости, безволия, апатичности и предрешенной примиренности с возможными катастрофами. Злой рок как будто преследовал все новые назначения. Честные люди уходили, их заменяли эгоисты, ранее всего думавшие о собственном интересе».
Приходится признать правоту Керенского, кричавшего, что поздно господам монархистам разыгрывать рыцарей, верных долгу: «…Монархисты предали своего Монарха. Если бы нашелся хоть один верный долгу полк, от нас тогда ничего бы не осталось. Государь остался без верноподданных. Процарствовав 23 года, Он очутился в жутком, нечеловеческом одиночестве».
Укорять Государя, что Он не предусмотрел предательство окружения, по словам И.Л. Солоневича, можно с такой же степенью логичности, как «поставить упрек Цезарю: зачем он не предусмотрел Брута с его кинжалом?»
Оснований считать, что Государь не разбирался в людях, также нет: просто жертвовать собой способны единицы. Рядом с Царем их, действительно, осталось мало. Но это было золото, которое прошло очищение огнем. Государь о них говорил: «Мне не жаль себя, а жаль тех людей, которые из-за меня пострадали и страдают. Жаль Родину и народ!»
Сам Он, завершая свое работничество во имя России, не питая никаких иллюзий о том, что Ему уготовано, сдаваться не помышлял. В родном Царском Он готовился к своему последнему, личному бою, к сражению, которое потребует всех нравственных сил, чтобы выстоять перед врагами, погубившими Его страну и народ. Выстоять даже ценой жизни любимой Семьи.
Дорогого стоит признание М. Кольцова, пришедшее из стана лютых врагов Государя и России и перечеркивающее их же измышления: «Где тряпка? Где сосулька? Где слабовольное ничтожество? В перепуганной толпе защитников трона мы видим только одного верного себе человека – самого Николая… Единственным человеком, пытавшимся упорствовать в сохранении монархического режима, был сам монарх. Спасал, отстаивал Царя один Царь. Не он погубил, его погубили».
Один старый солдат в те дни сказал, что желал бы отлить золотой памятник Николаю II. И не побоялся разъяснить набычившимся красным «товарищам»: «За то, что умел 22 года управлять такими ослами, как вы».
Не одно поколение в будущем будет задаваться вопросом: почему многомиллионная Россия не вступились за своего Монарха и Его Семью, как могла отдать Их на заклание?
«…Память о Царственных Узниках и Святых Страдальцах, брошенных нами на произвол судьбы… и скорбные Лики Их, виденные мною в последний раз в Тобольске, будут мне на всю жизнь укором… Не так должны были [мы] отнестись к Ним, не такой помощи ждали Они от нас!.. И мы должны признать, что присяги, данной Им на Кресте и Святом Евангелии, мы не сдержали, и за это преступление Русский Народ сторицей расплачивается, десять лет пребывая во власти болыневицкой тирании, а мы, беженцы из родной земли, в голоде, холоде и нищете прозябаем на чужбине!!!» (корнет Марков, «маленький Марков», как называли его в Царской Семье).
В своем, «полностью отрезанном от мира» Александровском дворце (именно так заявила телефонистка Изе Буксгевден, когда та пыталась дозвониться одной даме, чтобы от имени Императрицы поблагодарить за сочувствие к больным Детям), Они ни словом, ни взглядом не осудили тех, кто бросил их на произвол врагов. Их чувства, горечь, разочарование навсегда остались Их тайной.
Государыня, с ее искренней верой в благородство человеческой натуры, внезапное молчание адресатов (Им перестали отвечать на письма) объясняла тем, что люди боялись своей преданностью причинить еще больший вред Ей или Императору. Из членов Императорской фамилии переписка у Семьи завязалась только с матерью и сестрами Государя – Императрицей Марией Феодоровной и сестрами Государя, Великими Княгинями Ксенией и Ольгой Александровной. Не боялись навещать Государыню греческая королева Ольга Константиновна, ее племянница Елена Петровна Сербская (супруга князя Иоанна Константиновича, алапаевского новомученика) и Великий Князь Павел Александрович (новомученик, расстрелянный в Петропавловской крепости в январе 1919 г.). Великий Князь и его супруга, княгиня Палей, предлагали Императрице, если Она уедет из России, воспользоваться их домом в Булони.
Изредка приходили сочувственные письма от незнакомых людей. Однажды Государыня получила икону, на которой была написана краткая молитва и на обороте – имя дамы, пославшей ее. По словам баронессы Буксгевден, невозможно было без слез смотреть, с какой благодарностью откликалась Императорская чета на редкие изъявления участия.
А на стол коменданта сваливались сотни оскорбительных пасквилей и газет, которые охрана, если комендант не успевал перехватить или слуги спрятать, с удовольствием передавала «по назначению».
«Защитники» дворца не уставали изобретать для Узников всяческие мелкие неприятности и унижения, переносить которые подчас было труднее, чем более серьезные.
Жарким летним вечером часовой приказал баронессе Буксгевден и Великой Княжне Татьяне Николаевне, сидевшим на подоконнике и читавшим вслух, «убрать отсюда рожи, или я стреляю». Баронесса возразила, что до сих пор окна разрешалось открывать, да к тому же очень жарко. Солдат заорал, что приказывает окно закрыть, или он выстрелит.
Любимые Государыней цветы, изобиловавшие во дворце в любое время года, были изгнаны – как роскошь, непозволительная для заключенных. Поэтому праздником становились для Нее несколько цветков или веточка сирени, принесенные слугами, имевшими право выходить за пределы участка, огороженного для Семьи и придворных.
Государыню лишили возможности выходить на балкон, примыкавший к Ее покоям. Двери на него стража заколотила.
Семью заставляли, как надоедливых просителей, подолгу стоять у запертых выходных дверей, ожидая, пока их отопрут – только тогда они могли выйти на прогулку. Однажды ключ «не нашли», и всем пришлось вернуться в комнаты.
В парке позади Императора всегда следовал вооруженный до зубов отряд со штыками наготове.
И уж вовсе не имела границ бдительность охранников по предотвращению возможных заговоров: вскрывали каждую посылку, разрезали тюбики с зубной пастой, разламывали на мелкие кусочки шоколадные плитки, обыскивали даже простоквашу. В процедуре осмотра белья из прачечной присутствовала вся охрана без исключения (ГУЛАГовским вертухаям было у кого поднабраться опыта).
Изнывая от безделья, одурманенные безнаказанностью, солдаты перестреляли в парке ручных ланей и лебедей, шатались по дворцу, с руганью врывались в комнаты Цесаревича и Великих Княжон. Князю Долгорукову приходилось оборонять от их вторжения комнату Государыни. Напротив окна Ее гардеробной установили пост, и Государыня изыскивала разные способы, чтобы скрываться от хамски-любопытствующих глаз.
Придворные не осмелились жаловаться, когда ночью исчезли их ботинки, выставленные за двери комнат, а у баронессы Буксгевден были украдены все золотые и серебряные вещи. Они молчали, чтобы не вызвать еще большего озлобления солдат и не угодить в тюрьму за то, что посмели усомниться в честности революционной армии. Совсем недавно, 28 сентября 1916 г., Государь говорил послу Палеологу: «…Как чудесен русский солдат! Я не знаю, чего нельзя было бы с ним достигнуть. И у него такая воля к победе, такая вера в нее!»
Придворные устроились в комнатах, принадлежавших прежде фрейлинам. Столовая и гостиная были общими. Столовались двумя группами: в одной – Бенкендорфы, князь Долгоруков и фрейлины; в другой – Жильяр и доктора. Семья обедала вместе с выздоравливавшими больными. Повар ежедневно получал от солдат продукты. Пищу готовили самую простую, фрукты, например, были запрещены, так как в тюрьмах арестованным они не положены. А в начале июня правительство известило графа Бенкендорфа, что отныне оплачивать издержки по столу Арестованных должны сами Арестованные, иначе со стороны совдепов последуют неприятности.