Искупление

Направляюсь к Мадам Помфри: слишком много поводов, чтобы обходить медпункт стороной. Нужно пополнить запас слабодействующих успокоительных, чтобы спалось без назойливых кошмаров, отрывающих душу от плоти. И вновь взглянуть на главный позор всех аристократов этого мира, так каллиграфично выступающий на тонкой руке.

О стены пустого коридора с завидной ритмичностью отбиваются мои шаги. Хоть что-то война не забрала — место, которое можно назвать вторым домом. В корзину отправляются крупицы ментального здоровья, туда же летит моя чертова самооценка и незаменимое желание помочь всем, кому ты только можешь. Жизнь оказывается жестокой, когда ее саму берут на слабо, отвергая законы природы и базовые понятия человеческой совести.

Если однажды меня спросят, по чему я скучаю больше всего, я отвечу — по старой Грейнджер. Той, которая взахлеб читала книжки и не боролась с внутренним я, подсказывающим, что в реальном мире никогда не будет так спокойно и безопасно. Что реальные люди — слабы и эгоистичны, а парень, в которого ты можешь влюбиться по собственной неосторожности, никогда не поймет тебя в полной мере.

Потому что ты не признаешься в чем-то даже себе, не говоря уже о других людях. Потому что когда-то, в не самые лучшие времена, в тебя запустили заклинаниями и исцарапали на холодном бетоне. Потому что ты боишься саму себя за ту неимоверную ненависть, которую ощутила впервые в жизни, и слабость, раньше тебе не свойственную.

Просто раньше не предлагали проверить ее на прочность. Просто раньше ты жила в розовых очках, веря в то, что черная полоса куда менее продолжительна, чем самые светлые моменты жизни юной волшебницы. А реальность кричала об обратном в лицо, истощая на это все свои жизненно важные ресурсы.

Как теперь можно спать спокойно? Как теперь можно жить спокойно?

Я поежилась от мимолетного сквозного ветерка, открывая дверь в больничное крыло, замечая внутри помещения силуэт мадам Помфри, убедительно что-то рассказывающей сидящему ко мне спиной ученику.

— …вот видите, мистер Малфой, я же говорила вам, что эта настойка точно поможет избавиться от терзающих вас кошмаров! Побудьте здесь некоторое время — кто знает, какой побочный эффект может дать повышенная доза, — ее всегда спокойно-сосредоточенное лицо удивляло меня больше, чем вечное недовольство профессора Снейпа.

— А мне такое же можно? — я встряла в разговор, садясь через койку от сына Пожирателя, на что блондин смерил меня презрительным взглядом.

Что, хорек, тебе тоже пришлось несладко, и ты этого стыдишься?

— О, мисс Грейнджер, для вас у меня есть кое-что другое. Сперва давайте займемся вашими боевыми ранами, — она косо поглядывает на Драко, не догадываясь, что все происходило на его же глазах руками его же чертовой тетки.

— Спасибо за участие, мадам Помфри, но он знает, — женщина не меняет свое рассудительное выражение лица, сразу же понимая, что лучше не терять времени и сразу приступить к работе.

По Малфою видно, что он напряжен — даже когда бинты сняты, а я хмурюсь от жжения лекарственного препарата, он не роняет ни единой колкой фразы.

Не напоминает себе о худших днях в окружении семейки?

— Посидите пока так, мисс. Мазь впитается, а позже я сменю бинты. Сейчас вернусь с вашими, — она акцентирует внимание на этом слове, давая понять, что ее препараты — на каждого из обоих присутствующих разные, — травами.

Я замечаю, с каким недовольством он осматривает «гордое» «Грязнокровка» на моей руке.

— Наверное, понимаешь, что вряд ли получится снова обидеть тем, что так изящно выгравировано на моем теле и теперь уже сливается с моим нутром в полной мере? — хмыкаю я, стараясь юмором отогнать с глаз долой картины страшных минут жизни.

Малфой сглатывает и отводит взгляд, не желая мне отвечать.

— О ней что-нибудь слышно? — задаю я вопрос, давно интересующий и, к слову, мучающий каждую чертову ночь.

Он позволяет себе недоуменно посмотреть мне прямо в глаза, вероятно, не понимая, с какой целью я поднимаю тему, замалчивать которую — лучшее из решений.

— Нет, — наконец отвечает Драко, потирая переносицу. — Мать не знает, где даже может прятаться ее сестра, хотя все еще пытается всеми силами выйти с ней на контакт.

— А у меня получится? — неожиданно для себя задаюсь вопросом.

— Не мути воду, Грейнджер. На твоем месте, я не стал бы, — он встает с койки, вероятно, почувствовав себя немного лучше, и идет на выход, прекрасно осознавая, что мне не нужны никакие комментарии.

Хорошо, что ты не на моем месте, Малфой.

Откровенно говоря, иногда мне кажется, что мы в чем-то похожи. В то время я замечала, как он мечется между двумя огнями, и сделала несколько неутешительных выводов: Малфою всегда мало места в этом холодном аристократическом мире. Он по-своему любит Нарциссу, не позволяя ей раскиснуть после заточения Люциуса в Азкабан и побега сестры. Он по-своему импульсивен, когда из него не течет желчь привитой с детства ненависти к не таким, как он сам.

Вырасти он в нормальной семье, мы могли бы подружиться. Может быть даже, как брат с сестрой. Социальное воспитание не обманешь, но и с него однажды слетают все маски, обнаруживая человеческое нутро.

На деле: он параноик со стремлением к лучшей и куда более доброй жизни.

На деле: я неуравновешенная психичка, которая не всегда может и хочет понимать людей, оказавшихся в той же сложной ситуации.

Я могу понять Фреда. В этом году я вижу в нем не просто смельчака, плюющего в будущее, но повидавшего жизнь мужчину, который не может отпустить старую мечту. Да и мечта эта весьма и весьма привлекательна, за исключением единственного и самого важного «но»: я не позволю им разлагать дисциплину на моих глазах, потому что только в ней все еще вижу остатки спасения.

Спасения, в котором нуждаюсь сама.

Мадам Помфри перевяжет мне руку и отправит домой с целебным настоем, что поможет мне выжить еще одну неделю без кошмаров, пока не закончится сам.

Я в то же время буду рассчитывать на спокойный вечер, подчиненный четкому расписанию: руны, книги, несколько заметок о планах на будущую работу в Министерстве в отделе защиты магических существ. Никакие Уизли не потревожат мое с невероятной сложностью строящееся душевное равновесие. Никакой Рон, обязательно промямливший что-то о том, как он был глуп, когда меня упустил, никакие слизеринцы, для которых битва отзывается лишь глухим стуком по дереву.

Жизнь обязательно наладится. Ты только держи себя в руках, Гермиона.

Завешивай полог кровати, чтобы не разбудить соседок ночными криками, туго накладывай повязки, чтобы не чувствовать лишней боли, а лучше вообще не закрывай глаза.

Чтобы однажды не сойти с ума, как та, которая посмела разрушить все, что ты строила годами.

========== Глава 2. ==========

Возвращаюсь в комнату поздно ночью на правах старосты, предполагая, что ни у кого не будет претензий к Гермионе Грейнджер, ответственно выполняющей свою безошибочно важную работу.

Впервые за все это время обращаю внимание на то, что в Хогвартсе, кто бы что ни говорил, действительно страшно. И особенно ночью. Осмеливаюсь предположить, что страх сидит глубоко внутри, выжидая, когда опасность нападет со спины, усиленно пытаясь справиться с твоим брыкающимся во все стороны телом. Также предполагаю, что это лишь больная фантазия, с назойливым писком режущая острым кончиком по моему неокрепшему самосознанию.

Режет и дезориентирует, заставляя руки трястись и крепко сжимать волшебную палочку, чтобы защитить себя в первые же секунды ночного кошмара, при каком бы свете дня он ни происходил.

Сейчас мое чувство безопасно мало ассоциируется с безопасностью в целом. Любая тень, промелькнувшая в окне, способна мчать ноги к гостиной факультета; любой скрип, свидетельствующий о внушительном возрасте здания, уже гонит мурашки по телу.

И вот по моим вискам уже стекают капельки пота, и я торопливо вытираю лицо тыльной стороной ладони, шепча молитвы и срываясь на бег.