Страница 43 из 47
Тем самым, вновь придя к согласию, Александр и Фридрих-Вильгельм сделались только тверже в намерениях и решительнее в речах. Гарденберг, которого лорд Каслри надеялся поколебать, пообещав ему Саксонию на указанных условиях, не смог скрыть от представителя Англии обновления уз между Пруссией и Россией. Он сам рассказал о сцене между Фридрихом-Вильгельмом и Александром, заявив, что никогда не видел ничего подобного и что перед такой сценой сопротивление было невозможно. Англичанин понял, что обманулся в своих расчетах, а расчеты Меттерниха оправдались, ибо последний притворился, что жертвует Саксонией только после того, как убедился, что Пруссия не выполнит условий, на которых ей ее уступят. Лорд Каслри обратился к Гарденбергу с пылкими упреками, сказав, что тот должен скорее подать в отставку, чем сдаться, но не заставил его это сделать, и Пруссия осталась связанной с Россией крепче прежнего.
Неожиданное происшествие еще больше выявило просчеты английской дипломатии и вызвало настоящий кризис. Пруссия демонстративно оккупировала Саксонию и послала туда гражданских уполномоченных для установления прусской администрации. Случайная огласка, ставшая неизбежным следствием этих неосмотрительных действий, довершила скандал и довела противников альянса до последней степени отчаяния.
Князь Репнин, российский губернатор Саксонии, покидая эту провинцию, которой управлял со всем благоразумием, счел должным обратиться к саксонцам с прощальным посланием и в обнародованной декларации прямо объявил, что они перейдут под управление Пруссии вследствие договоренности с Англией и даже с Австрией. Он заявил также, что страна их не подвергнется расчленению, что они останутся, как им и обещали, подданными одного государя; что государь этот, Фридрих-Вильгельм, известный своими добродетелями, обеспечит их права и позаботится об их благополучии, как он уже позаботился о благополучии своих многочисленных подданных;
что они, несомненно, должны сожалеть о старом короле, который в течение сорока лет обеспечивал им самый сладостный покой, но судьба произнесла свой приговор, и он надеется, что после справедливых сожалений о Фридрихе-Августе они будут верны Фридриху-Вильгельму и своей покорностью и преданностью выкажут себя достойными его благодеяний.
Само чистосердечие этой декларации и превосходные чувства, которые она выражала, произвели огромное впечатление на всех германцев, собравшихся в Вене. Лорда Каслри и Меттерниха засыпали вопросами. Их спрашивали, правда ли, что Саксония сделалась прусской провинцией и что торжественно объявленный в Вене конгресс созывался, тем самым, для совершения узурпации, не менее гнусной, чем узурпации, в каких обвиняли Наполеона. Волнение умов дошло до предела, и лорд Каслри, опасавшийся, что Англия неправильно поймет интригу, уступавшую Саксонию ради сохранения Польши, вместе с Меттернихом, ничуть не сомневавшимся в отвратительном впечатлении, которое такая политика произведет на австрийцев, поспешили опровергнуть утверждения князя Репнина. Они опровергали их в беседах и в газетных статьях, утверждая, что русский губернатор Саксонии выдал за действительное то, что еще даже не решено и зависит от весьма трудных переговоров, далеких от завершения. Русские и пруссаки с величайшей язвительностью отвечали, что это игра словами, что ничего, конечно, еще не подписано, но Австрия в ноте, означавшей обязательство, уже согласилась на включение Саксонии в состав Пруссии на условиях, которые были ею полностью выполнены, а Англия не опротестовывала это включение. В разгар всех этих препирательств и опровержений новое происшествие такого же рода еще более усилило всеобщее волнение. Стала известна адресованная полякам прокламация великого князя Константина, в которой он от имени своего брата Александра призывал их объединиться под древним знаменем Польши, дабы защититься от угрозы их существованию и правам.
Последняя манифестация довершила всеобщее отчаяние. Противники пруссаков и русских задумались о том, что подобной дерзости следует противопоставить нечто большее, нежели статьи в газетах и речи в венских салонах, и без колебаний стали говорить, что нужно срочно готовить войска и распорядиться ими так, чтобы сдержать честолюбцев, притязавших на своевольный раздел Европы. Больше всех волновались баварцы и австрийцы: первые – потому что упразднение столь важного государства, как Саксония, было устрашающим примером для всех государей конфедерации, вторые – потому что тесный союз Пруссии с Россией и водворение этих двух держав у подножия Богемских и Карпатских гор было самым тревожным сигналом для их безопасности.
Как ни велико было желание избежать войны и не прибегать к помощи Франции, что в случае разрыва становилось неизбежным, сейчас об этом уже следовало подумать. Лорд Каслри получил инструкции, переменившие его позицию и всё поведение. Действуя до сих пор на манер британских послов, ни во что не ставивших ганноверские интересы, дорогие скорее правящему семейству, нежели всей нации, он вовсе не считался с печалями германских государей и в вопросе Саксонии, казалось, забывал, что был послом не только английского, но и ганноверского короля. Он основывал свое поведение на предположении, что английский парламент куда больше дорожит Польшей, нежели Саксонией. Однако ему не могли позволить долго следовать подобной тактике. Принцу-регенту отправили из Вены немало писем, в том числе и принцы Кобургские – Эрнст и Леопольд. Во время последних войн они примкнули к России, служили в ее армиях, но не забыли своего долга в отношении главы дома, саксонского короля, всегда защищавшего их от Наполеона. И в эту минуту они с достойной восхищения преданностью вступились за его дело. Эрнст находился в Вене, где ежедневно давал отпор гневу и угрозам Александра, Леопольд поехал в Лондон, где готовился, по слухам, вступить в брак с принцессой Шарлоттой Английской. Оба дали принцу-регенту почувствовать, как опасно жертвовать Саксонией, и Георг, в свою очередь, настоятельно попросил Сент-Джеймский кабинет категорически приказать лорду Каслри защитить Саксонию. Приказ был отдан и дошел до Вены в первых числах декабря.
Он прибыл как нельзя более кстати. Обязав лорда Каслри переменить поведение, приказ фактически помог ему в этом, предоставив для объяснения перемены совершенно естественный мотив. Английский посланник согласился с Меттернихом в том, что нужно категорически отказаться от жертвы и выказать решимость противостоять обоим государям-союзникам всеми средствами. Князь Вреде, активный и весьма сведущий представитель Баварии, настаивал на энергичных решениях. Он, как мы уже говорили, предлагал от имени своего двора по 25 тысяч человек на каждые 100 тысяч австрийцев, и хотел, кроме того, договориться с Францией, ибо без нее баланс сил оставался равным. При равном количестве и предположительно равном качестве войск исход войны оставался неясен, а кроме того существовал риск годами безрезультатно уничтожать друг друга на глазах Франции, остающейся зрительницей конфликта, столь для нее приятного. Дабы сделать исход войны решающим, нужно было вовлечь в конфликт и ее, приняв 100 тысяч французов, которые окончат спор, напав на Пруссию через рейнские провинции или Франконию. Несомненно, следовало опасаться, что Франция запросит за помощь высокую цену, но французская миссия, хоть ее и не спрашивали, предложила помощь бесплатно, притом с величайшей настойчивостью.
Доводы, приведенные Баварией, стали решающими. Было бы безумием не принять помощи Франции, которая предлагалась бесплатно и должна была быть весьма эффективной, хотя все и делали вид, что испытывают в этом сомнения. Повсюду распространялся слух о наших вооружениях, спровоцированный Талейраном, и Вена была переполнена письмами, присланными из Парижа, в которых рассказывалось о том, что там происходит. Письма говорили о внутреннем состоянии Франции и о недовольстве, возбужденном политическим курсом Бурбонов, но все они, упоминая дурные настроения армии, добавляли, что сама армия значительно увеличилась, никогда еще не состояла из лучших солдат и при применении вне страны будет столь же грозна, как в дни самой блистательной славы. Письма, адресованные русским и пруссакам, были менее благожелательны в отношении Франции, а особенно в отношении Бурбонов, но те, что исходили от Веллингтона и Винсента, послов Англии и Австрии, хоть и признавали политические ошибки династии, в один голос хвалили французскую армию и прекрасное состояние наших финансов, быстрое восстановление которых казалось необъяснимым.