Страница 22 из 23
К тому же выдавший Джейн замуж за сына злодея.
Оба они с нею – пешки в политической игре.
Ему захотелось вскочить на ноги. Бегать взад-вперед по комнате, кричать, крушить мебель. Хотелось немедленно бросить кого-нибудь в темницу. Пытать. Отправить на плаху. Хотелось превратиться во льва, со страшным рыком скатиться по лестнице и добраться до горла проклятого герцога. Но даже одни лишь мысли обо всем этом утомили его, и вместо лихорадочной активности, словно в напоминание о нынешней бесконечной слабости короля, на него напал мощный приступ кашля и не отпускал так долго, что предметы поплыли перед глазами в туманной дымке, и он испугался, что отдаст концы прямо сейчас.
– Ваше величество еще дышит? – спросила Пэтти, когда Эдуард вновь обрел способность слышать что-либо за пределами собственного организма. Он почувствовал, как ее голова опустилась к нему на плечо, а тело прижалось к его телу – точно так же, как в бытность девушки собакой. Она даже все еще пахла, как собака. Ее дыхание, древесно-мускусный аромат кожи смешались с запахом его одеколона.
Он попытался сесть.
– Со мной все хорошо.
Девушка мягко отстранилась и опять улыбнулась.
– Хорошо. Да. Хорошо. Вы хороший человек. Мой самый любимый.
Пэттиер Баннистер прочистил горло.
– Ваше величество должны извинить мою дочь. Как я уже говорил, она очень давно не обращалась в человека. – Он взял Пэтти за руку и оттащил ее от кровати.
Она нахмурила бровь.
– Я чем-то расстроила ваше величество?
– Нет, Пэтти. – Эдуард обернулся к Баннистеру. – Так она твоя дочь?
Пэттиер кивнул.
– И что, все собаки на моей псарне эзиане? – Эдуард сгорал от любопытства.
– Нет, государь. У меня там три сына и две дочери. Это все.
– Неужели все, так мало? – попытался сострить Эдуард, но чувство иронии никак не желало к нему возвращаться.
– Мои предки служили вашим в этом двойственном обличье много поколений подряд, – сказал Баннистер. – Мы охраняли ваши дворцы и угодья. Сидели у ваших ног. Защищали на охоте и у домашнего очага…
При этих отцовских словах Пэтти выпятила грудь от гордости, словно услышала какую-то древнюю клятву (Эдуарду, правда, сейчас было не до чьих-либо грудей).
– А я и не знал, – сказал Эдуард. – Почему никто мне не рассказал?
Пэттиер покачал головой.
– А никто и не знал, ваше величество. Даже ваш отец.
Пэтти снова улыбнулась королю.
– Ваше величество выбрали меня одну из всех и позвали к себе во дворец. Ваше величество любит меня больше всех.
– Так и есть, – едва слышно согласился он.
Все это было для него сейчас уже слишком. Король почувствовал головокружение. Мысли вновь подернулись туманом. Он откинулся на подушки и несколько раз тяжело вдохнул. В животе заурчало громче. Ему все еще хотелось есть, но от кого в этих обстоятельствах может он принять пищу?
Матушка Пенн. Дадли. Бубу. Люди, на которых он больше всего рассчитывал, пытаются его убить.
Конечно, Эдуард был зол на них, но что еще больнее – оскорблен в лучших чувствах.
Глазам его было больно от жара.
– Что же мне делать? – пробормотал он и почувствовал прикосновение руки Пэтти к своему плечу.
– Я позабочусь, чтобы с вашим величеством ничего не случилось, – сказала она.
В лицо ему ударило что-то вроде теплого ветерка, и когда он поднял веки, то снова увидел перед собой собаку. Та вскочила на изножье кровати и улеглась поперек королевских ступней.
Эдуард даже не знал, прогонять ее или нет.
Глава 8
Джейн
Итак, ее муж – конь.
И ей никто не сообщил заранее.
Ни мама, ни Эдуард, ни уж, конечно, Гиффорд. Ей пришлось наблюдать процесс превращения собственными глазами, а подробности выслушивать от слуги. Возмутительно.
Джейн мерила шагами коридор за дверью спальни, слушая, как жеребец цокает копытами там, внутри, и сжимая в руках остатки своего несчастного, растерзанного крепкими лошадиными зубами букета. Нет, вообще-то, она не имела ничего против брака с эзианином. Напротив, ей это казалось довольно-таки захватывающим. Вот только маленькая незадача: Гиффорд, похоже, ее презирает и гнушается ею. И незадача побольше: никто не потрудился ей сообщить.
Ну, положим, мама могла не знать о конской ипостаси нареченного своей дочери, а Гиффорд – пьяница и развратник, от такого смешно ожидать правды. Но Эдуард! Эдуард наверняка знал. Он ведь сказал, будто думает, что ей, Джейн, «некоторые особенности» Гиффорда покажутся интересными или что-то в этом роде. Тогда она решила, что он имеет в виду привычку проводить ночи с разными женщинами, но теперь-то очевидно: речь шла о ежедневном жеребячестве в буквальном смысле слова.
Что касается других, то стыдливое опущение этого факта было понятным: ведь все так или иначе стремятся использовать ее в своих политических схемах и играх. Но Эдуард – ее лучший друг. Она сама никогда не держала от кузена никаких секретов, так что его молчание непростительно!
И надо ему об этом прямо сказать – он того заслуживает.
Цоканье в опочивальне Гиффорда на минуту прекратилось, и, судя по звуку, на пол полилось нечто жидкое. Затем из комнаты повалила удушливая вонь.
Нет, ну уж это просто недопустимо.
Джейн швырнула стебли от своего букета под дверь, решительно покинула Дарем-хаус и велела запрягать карету, чтобы ехать во дворец.
Всю дорогу она репетировала речь перед Эдуардом. Она выложит ему все по пунктам: обман доверия, разочарование, боль и то, что она, между прочим, вышла за этого жеребца только по его, короля, просьбе.
И только взбегая вверх по дворцовым ступенькам и замечая на каждом шагу удивленно поднятые брови придворных аристократов, Джейн осознала, что все еще одета в подвенечное платье со всеми его атрибутами. Оно сидело несколько криво в груди и на бедрах, головной убор тоже сбился набок. Сложные плетенья прически за ночь спутались.
Что ж, свадебный пир ведь окончился очень поздно ночью, а запасного наряда для нее в той проклятой комнате, конечно, не нашлось – даже ночной рубашки. Неужели она должна была спать голой в присутствии этого молодца-жеребца?
– Миледи, – приветствовал ее нос Дадли, а вслед за ним и сам лорд, – не ожидал увидеть вас здесь.
При виде герцога Джейн, как могла, пригладила волосы.
– Как вы, несомненно, понимаете, в настоящее время молодой супруг не расположен со мной общаться.
Лорд Дадли поморщился.
– Ах да. Разумеется, вам уже известно об… особенности моего сына.
Краска замешательства проступила на его щеках, и Джейн сразу почувствовала, что он не привык обсуждать с кем-либо «конскую болезнь», а следовательно, и показывать свое истинное отношение к ней.
Она улыбнулась и расправила плечи. Ей не терпелось выплеснуть хоть на кого-нибудь свои бурные эмоции.
– Конечно, известно. Он – великолепное создание, вы не находите? Такой сильный. Царственный. Видно, что вы не жалеете для него сена самого высокого качества. А каков рацион подобного существа? Лошади ведь, если я не ошибаюсь, – чисто травоядные животные? А вот самцы человека бывают очень даже плотоядны. Я уверена, вы уже давным-давно разобрались в системе воздействия мясной диеты на лошадиный желудок и составили соответствующий план питания. Мне было бы очень интересно с ним ознакомиться, милорд.
Свекр Джейн побледнел.
– Знаете, я давно подумывала приобрести себе собственную лошадку. Можно было бы чаще выезжать, никого не беспокоя, и вдоволь упражняться на свежем воздухе. Только представьте себе все преимущества езды на коне, который понимает все твои команды до единой и замечает любую опасность не просто на уровне инстинкта, но и человеческого соображения. Такой не станет шарахаться от коров, телег и других безвредных предметов.
Взгляд герцога из хмурого постепенно становился сердитым.
– Гиффорд – мой сын, а не животное.
– Учитывая его эзианскую сущность, а также довольно беспорядочную ночную жизнь, я думаю, вы давно должны были прийти к выводу, что статус вашего сына ни в коей мере не отменяет животной сущности. Эти две ипостаси не являются взаимоисключающими.