Твари в пути

Хвали взрыкнул от боли, но на мгновение потерял стеклянного человека из виду, и тот снова растворился во тьме.

В следующее мгновение еще один каторжник вскрикнул и упал — на месте его левого глаза зияла окровавленная дыра.

Ильдиар оглядывался по сторонам, пытался всматриваться в темноту, но как ни напрягал зрение, так никого и не увидел.

— Мерзкая тварь! — заревел вдруг Аэрха.

Великан лихорадочно дергался и вертелся, словно пытался стряхнуть с себя огненных песочных муравьев. Каторжники попятились в ужасе, прикрывая головы и прижимаясь к земле. Джан, Хвали и Ильдиар, напротив, бросились на выручку к бергару. Но стоило им добраться до него, как невидимая тварь уже снова скрылась. Аэрха тяжело дышал, он попытался рассмеяться, но из горла пополз жалкий хрип. Огромной ладонью он зажимал рану на боку.

— Тварь укусила меня…

Ильдиар обернулся и закричал: «Ражад!», но джинн вел себя очень странно — подобно прочим трусливым рабам, он, сгорбившись, пятился, вжимаясь в стену тоннеля. Он что-то бессвязно бормотал, пучил глаза и мелко трусил головой.

Джинн явно был не в состоянии помочь, но зато северный паладин увидел кое-что другое.

Пасть стеклянного человека, когда он укусил Аэрху, окрасилась багровым, и это его выдало. Полупрозрачная фигура, забрызганная кровью, медленно кралась к рабу, стоящему на коленях со сведенными в молитве дрожащими руками.

— Джан! — воскликнул Ильдиар, и герич понял все без слов.

Вдвоем они набросились на стеклянного человека. Джан схватил его за левую руку, а северный паладин за правую, с трудом удерживая бешено дергающееся порождение Аберджи, они повалили его на землю. Держать стекло — было неудобно, оно выскальзывало из цепкой хватки беглых рабов — дюйм за дюймом стеклянный человек высвобождался, его голова с оскаленной пастью неистово рвалась из стороны в сторону, намереваясь вонзить осколки-зубы в людишек.

— Глаза! — раздался вдруг крик. — Закройте глаза!

Ильдиар машинально последовал приказу, и в следующий миг услышал каменный грохот вперемешку со звоном разбитого стекла. Что-то обожгло плечо и щеку. Тварь в его руках прекратила дергаться, и лишь тогда он осмелился снова открыть глаза.

Над ним стоял гном, а на месте головы стеклянного человека были лишь осколки. Ильдиар откинулся назад, тяжело дыша и хрипя. Только сейчас он заметил, что несколько небольших осколков вонзились ему в плечо и руку. Учитывая ту силу, с которой Хвали опустил камень на голову твари, осколки разлетелись на несколько футов во все стороны — приказ закрыть глаза был как никогда уместен. Стеклянная тварь была мертва, но кто знал — чего еще ждать от зловещих копей Аберджи.

Вереница рабов тянулась между рукотворными барханами из колотой серы. Дышать было тяжело — даже через повязки, но отнюдь не вонь грозила столкнуть людей в роковой ужас беспамятства. Прямо над их головами, скрежеща и скрипя, работали огромные рудорубки, и мертвецы ползали по ним, будто мухи по оставленному на тарелке куску рахат-лукума.

Ильдиар шел первым, стараясь ступать как можно тише. Сзади топал Хвали, который громыхал буквально всем своим существом: его железный желудок ржаво урчал, его каменное сердце стучало по костям ребер, а железные шестерни в голове скрежетали от натуги. Разумеется, гном не стал вдруг каким-то механическим чудовищем, просто так его сейчас воспринимал раздраженный Ильдиар — ему все время казалось, что именно гном их вот-вот выдаст, и тогда мертвецы повернут к беглым каторжникам свои иссохшие головы, оставят свою работу и ринутся с машин вниз.

Но пока что никто их не замечал, и рабы почти беспрепятственно добрались до дальней стены подземного зала. Ильдиар остановился у темнеющего прохода, заглянул внутрь, после чего встал сбоку от него и проконтролировал, чтобы пещеру рудорубок покинули все его спутники. Зашел в узкий тоннель он последним.

— Ты держишься? — спросил паладин, поравнявшись с бергаром.

— Им меня не закусать, маленький белокожий человек, — хохотнул великан, но было видно, что ему весьма больно, и лишь гордость не позволяет кряхтеть и морщиться.

Бергар кое-как перетянул бок, но походка его отяжелела, движения стали более скованными, а не сползающая с губ улыбка теперь скорее напоминала застывшую гримасу. И даже при всем этом он был не самым медлительным в процессии.

Джинн постоянно отставал. После гибели стеклянного человека, он вроде бы пришел в себя, но своих странностей не оставил. Объяснять перемену собственного недавнего состояния он наотрез отказался, но Ильдиару было достаточно того, что он снова стал собой — тем живеньким мельтешащим старичком, каким предстал новоявленным каторжникам в выработке. Сейчас Ражадрим Синх-Аль-Малики исследовал тоннель, в котором оказались беглецы, буквально своим внюхливым носом. Ильдиар не слишком понимал, что на уме у сильномогучего волшебного духа: быть может, он просто-напросто высматривал новых стеклянных людей.

Тоннель не был таким уж длинным. И как и в первый раз, каторжников остановил звук…

Шипение. Беглые рабы первым делом услышали шипение, издаваемое будто сотнями змей, а еще гул огня. Даже не покидая прохода, Ильдиар узнал этот гул — подобный звук могло издавать лишь плененное за печными заслонками пламя топок. Гном кивнул, словно соглашаясь с его мыслями.

Призвав спутников соблюдать осторожность, паладин двинулся дальше в тоннель. Не прошло и пяти минут, как в подземелье появился свет. Синий, болезненный и исключительно неприродный свет накатывался на пол и стены, будто приливные волны. Словно где-то там, в подземелье, кто-то либо разбивал чародейские фонари, либо раз за разом зажигал все новые.

Ильдиар собирался было снова отправиться на разведку, но прочие наотрез отказались оставаться в тоннеле, поэтому к выходу подошли все вместе.

Это был очередной подземный зал — на этот раз меньший по размерам, чем зал рудорубок, но от этого легче не становилось.

Будто червивые норы, зияли чернотой сотни проходов, этажами пробитые в стенах. К ним подобраться не представлялось возможным — только если ты не умеешь летать, или… ползать по отвесной стене.

В центре подземелья возвышались несколько печей, выстроенных из багрового кирпича. Они высились одна за другой и соединялись в некое единое целое, топорщащееся дымоходами и обвитое каменными желобами, по которым тек плавленый металл. Стеклянные трубы соединяли перегонные кубы. По ним перетекали жидкости, не имеющие ничего общего с жидкостями природными — они едва заметно болезненно мерцали. Но удивительнее всего были тонкие металлические нити, ведущие из-под сводов подземелья к этим конструкциям. Раз за разом по ним изламывающимися и трещащими жгутами проходили молнии. Они били в поддоны, наполненные серебристым песком, плавя и корежа его.

Все это одновременно походило и на кузни, и на ткацкие станки, и на колдовские лаборатории. «Как будто сплелись воздух, вода, земля и огонь», — тут же вспомнились северному графу слова джинна.

Даже исключительно невежественный, по меркам магических наук, Ильдиар сразу же понял, что ему открылось. Атаноры — алхимические печи. Механизмы Великого Делания. Ильдиар не понимал эту науку: алхимия для него была всего лишь тем, как кто-то упорно пытается превратить низший металл в благородный, либо изобрести эликсир бессмертия. Но даже он понял, что прямо на его глазах происходило нечто совсем иное.

Плавильные печи, облизывающиеся языками багрового пламени, на подвижном механизме выпускали из своих недр тигли, и в них был отнюдь не жидкий металл. Рядом с топками стояли чудные древовидные механизмы, и подобно паукам, своими суставчатыми лапами они подбирали из тиглей и наматывали на катушки плавленые вязкие нити.

— Стекло…  — только и прошептал Ражадрим Синх. Его всего трясло. Голос стал напоминать хруст льда в серебряном кубке.

— Что с тобой, Ражад? — взволнованно прошептал Ильдиар. — Что такое?

— Стекло… Я ненавижу стекло…