Твари в пути

Великий визирь Ан-Хара задумчиво отвернулся, на губах его появилась тонкая, как струна на дутаре джинна-бахши улыбка. И она не сулила ничего хорошего. Как, собственно, не сулит никому ничего хорошего и музыка джиннов.

В резко сменившей яркий полуденный свет темноте ничего нельзя было разобрать. К тому же, все кругом тонуло в гулком эхо. Шаги сотен босых ног, хриплый кашель, тяжелый топот идущих рядом с каторжниками надсмотрщиков, обрывки мольбы, стоны — все это отражалось от стен и сводов — смешивалось и закручивалось. Звуки раздавались со всех сторон — над головой кто-то плакал, слева бубнили, справа… или это справа бубнили? Ильдиар уже не понимал — он будто оказался в толпе, которая пинала и толкала его со всех сторон — так на него воздействовало это эхо. Он был растерян, не мог связать даже пару мыслей. Он едва различал спину идущего впереди гнома и постоянно спотыкался, с трудом пытаясь устоять на ногах. Темнота и гул взяли на себя часть обязанностей надсмотрщиков, более того — они сковывали не хуже кандалов.

К слову, злобные охранники шахт то ли были способны видеть даже в такой темноте, то ли просто слишком хорошо знали эту дорогу, поскольку они прекрасно ориентировались и постоянно оказывались то там, то здесь, чтобы угостить кого-то из медленно бредущих рабов ударом плети, наградить окриком или пинком.

В голове Ильдиара происходило нечто вроде: «… не упасть… свет… нужен свет… ничего не видно!.. Кто-то назвал мое имя?… Нет. Это эхо… спастись… боятся шахт… вниз… круче вниз… дует сбоку… ответвление? А если… проклятье! Чуть не упал!.. Бежать… Куда? Вниз?»

Наконец, вдалеке забрезжил свет. Поначалу это был тусклый огонек размером с динар, словно висящий в пустоте, но постепенно он превратился в яркий фонарь, горящий неестественным синеватым пламенем. Очень скоро подобные фонари стали встречаться на пути регулярно, они крепились высоко под потолком или на стенах с таким расчетом, чтобы каторжники нипочем не смогли до них дотянуться. Благодаря им Ильдиар смог увидеть место, в котором он оказался, смог различить людей кругом. Помимо этого, даже в голове паладина немного прояснилось, мысли уже не были обрывочными…

Пробитый внутри скалы тоннель довольно круто уходил вниз. Ильдиар запоминал дорогу, мысленно отсчитывал уходящие в стороны штреки, пытался изучить все углубления в стенах, в которых было возможно укрыться. Также особо его заботил вопрос времени — Ильдиару казалось, что они идут по тоннелю уже не менее получаса, но он был не уверен.

— Аэрха, — шепотом проговорил паладин. — Ты знаешь, сколько нам еще идти?

— Две тысячи скорпионьих шагов, — улыбаясь, ответил бергар и, увидев, как «маленький белый человек» недоуменно качает головой, добавил: — Если бы у меня была свеча, она бы оплавилась на один палец…  — он добавил, — на твой палец. И это мы дошли бы только до зала Дневной Нормы. А оттуда еще столько же или даже больше — это как повезет — к выработкам.

Ильдиар прикинул расстояние, и понял, что идти им еще навскидку около мили.

Помимо времени паладина заботило также и количество его тюремщиков. Вереницу рабов сопровождало около двух десятков надсмотрщиков. У всех были плети, на поясах висели ножи и кривые сабли. И пусть некоторые из них и выглядели откормленными сытыми увальнями, но иссеченные тела отстающих и слишком громко стонущих бедолаг свидетельствовали о том, что на деле визиревы прихвостни были собраны и готовы к любой неожиданности.

«К почти любой неожиданности, — с мрачным удовлетворением подумал Ильдиар. — Может, сейчас? — Он огляделся и оборвал себя. — Нет, еще рано. Тут нельзя торопиться!».

Паладин, вероятно, слишком пристально изучал оружие надсмотрщиков, и это явно не понравилось недремлющему широкоплечему верзиле с приплюснутым носом — он размахнулся и ударил белокожего каторжника плетью.

— Не смей поднимать глаза, иначе останешься лишь с одним — его тебе хватит, чтобы работать! — Он, видимо, собирался что-то еще добавить, но тут в хвосте процессии один из рабов принялся выть и в голос взмолился не тащить его во тьму. Надсмотрщик ринулся в ту сторону, и вскоре тоннель наполнился свистом плети и криками боли.

Несмотря на гнетущие предчувствия, Ильдиар все больше и больше осваивался под землей. Он почти прекратил спотыкаться, эхо больше не пыталось сбить его с толку, ход мыслей стал работать в определенном направлении. Но при этом он с тревогой отметил, что ответвлений в стенах тоннеля становится столько, что он не может все сосчитать, к тому же уже после четвертого поворота Ильдиар окончательно потерял направление — «право» превратилось в «а сейчас налево», а «третий тоннель от большого камня» — в «три дюжины шагов от трещины, похожей на оскал». Все смешалось. Помимо прочего, гном постоянно что-то рычал себе под нос, что тоже отвлекало. К примеру, сейчас он злился на фонари вдоль пути:

— Проклятый свет! — Хвали пытался прикрывать лицо своей широченной ладонью, но синие отблески все равно проникали под нее. — Он слепит меня. У меня уже глаза болят. Как было хорошо, когда мы шли в темноте. Проклятый колдун и его проклятые колдовские свечи!

— Колдовские? — спросил Ильдиар, потирая горящую от боли после удара плетью руку.

— Да, это магия, — негромко сказал идущий рядом Джан Ферах-Рауд. — У сэра Стурма в замке были такие, их делают пустынные колдуны — жутко дорогая вещь, но горит очень долго. А на ощупь — холодные, точно лед.

— Вот как? — удивился Ильдиар. — Однако, какая щедрость со стороны визиря…

— Это не щедрость, — подал голос великан Аэрха, и тут же расхохотался, — это забота о нас, бедных, чтоб не сгорели заживо! — Тут великан остановился, а вместе с ним остановились и идущие сзади рабы. — Воздадим же хвалу благодетелю нашему, Обезьяньему Шейху, да сгрызут его мерзкую душу пустынные крысы! — Аэрха громыхнул во весь голос, отчего эхо в тоннеле просто сошло с ума, и тут же получил удар плетью наотмашь. Потом еще один, уже с полного размаха. Впрочем, для чернокожего гиганта эти удары были будто шелковой нитью по каменной башне — он даже не покачнулся.

— Молчать, презренные! — пронзительно закричал вернувшийся надсмотрщик. — Или ни один из вас больше не увидит солнца!

Несчастные рабы продолжили спуск, отовсюду доносились стоны и ругань, кое-где раздавался беспощадный свист плетей. Хвали пробормотал себе под нос: «Век бы его не видеть, ваше грязное горелое солнце!»

— Зачем колдовать магический огонь, когда можно зажечь факел? — тихо спросил Ильдиар у Аэрхи.

— Ты и вправду не знаешь? — удивился великан. — Не знаешь, что здесь добывают? Не знаешь, кто обитает в шахтах?

Паладин в ответ покачал головой.

— А вот я, похоже, уже догадался. — Дор-Тегли втягивал носом воздух и морщился.

— О чем догадался, сэр-гном? — спросил Джан.

— Гхарны…  — Хвали скривился, как от доброй порции прокисшей браги, — безмозглые низшие демоны, поганая сыть, я чувствую здесь их запах, запах серы! В одной из этих штолен пробита дыра в Бездну…

— Интересно ты называешь Нечистых, Тегли, — хохотнул Аэрха, — но то, что мозгов у них нет, это точно. Как-то раз я троих вот этими руками разорвал. — Великан продемонстрировал свои огромные ручищи: каждой, казалось, можно было обхватить бочонок. — А потом на меня еще трое набросилось!

— И что? — поинтересовался Джан.

— Пришлось и этих разорвать, — громкий хохот отразился от стен штольни зловещим эхом.

— Гхарны сами по себе не представляют угрозы, если под рукой есть добрая секира, конечно, — Хвали поскреб мшистый подбородок, — но они почти всегда рядом с серой. А сера — это сернистый газ — ядовитые пары, которые скапливаются в пустотах под сводами. Одно неосторожное движение, вовремя не потушенный факел, и во всей выработке станет жарче, чем в самой Бездне. Немало наших рудокопов погибло по этой причине: добывать руду по соседству с демонами — очень опасное занятие.

Аэрха молча кивнул, подтверждая, что так оно и есть. В это время колонна рабов добралась, наконец, до цели своего пути — от огромной пещеры, освещенной множеством магических фонарей, отходило несколько тоннелей, уходящих еще глубже под землю. Судя по всему, это и был зал Дневной Нормы.