Твари в пути

В этот миг будто бы солнце добралось, наконец, до самой сердцевины головы пленника. Он встал и покачнулся, как от удара. Сердце, которое и без того билось на последнем издыхании, этот маленький, изнывающий от жары и усталости багровый зверек, вздрогнуло и на какой-то миг затихло, как бы прислушиваясь.

— В Гортене? — Ильдиар обернулся к своему тюремщику. — Кто в Гортене заплатил за мои мучения?

— Хм… Будь у меня столько врагов, сколько у тебя, паладин, я бы годами строил им планы мести и, убивая по одному в день, даже спустя десять лет нашел бы, чем себя занять. Хвала Небесному Граду, я не на твоем месте. Да. Пока мне еще хватает своих врагов.

— И все же, кто тебя нанял?

— Ну, ты же умный человек, паладин, и понимаешь, что такие люди не станут лично вести подобные разговоры… Скажу лишь одно: мне заплатили за твою смерть. Так что можешь оценить, насколько тебе повезло.

— Очередная заноза милосердия?

— Заноза милосердия, паладин! Ты начинаешь понимать! Они дали много, но не настолько много, чтобы лишить меня желания заработать еще больше.

— Ты бесчестная скотина и негодяй, Сахид.

— Да, ты уже говорил мне об этом…

Солнце поднялось высоко, сделав дальнейший путь среди дюн и барханов совершенно невыносимым. Очередная гряда напоминала титанического верблюда с сотней огромных, обдуваемых ветром горбов, подогнувшего ноги и припавшего к земле. Даже Сахид Альири начал уставать, а о его пленнике и говорить не приходилось — паладин держался на ногах одной лишь истерзанной до кровавых волдырей и высохшей по самые жилы, медленно тлеющей силой воли. Песчаный поземок, поднявшийся с самого утра, даже не думал стихать и, по всей видимости, именно он послужил причиной тому, что столь опытный пустынный житель, каким всю жизнь считал себя Сахид Альири, сбился с пути. Они должны были выйти к оазису еще пару часов назад, но заветную землю все так же невозможно было разглядеть на горизонте. Как, впрочем, и сам горизонт из-за тучи песчаной пыли. Он сделал большую ошибку, не объявив привал на рассвете. Что ж, самое время припомнить слова одного мудреца: «Идущий, чтобы победить, также должен стойко и не страшась признавать свои неудачи на этом пути. Даже если бывает мучительно горько от своей собственной глупости…».

— Стой! Дальше не пойдем.

Сахид Альири присел на вершине бархана, скинув с плеч здоровенный тюк, собранный из их дорожных мешков. Его спутник без сил упал рядом, уткнув голову в раскаленный песок. Но так лежать было просто невыносимо, и Ильдиар кое-как сел, скрючившись, словно высохший кустарник.

— Неужели тропа сегодня ускользает от тебя? — В усталом голосе пленника послышалось нескрываемое злорадство — так мог бы говорить смертельно раненый в драке за флягу с водой человек, глядя как победитель с горечью вытряхивает из прохудившегося сосуда жалкие капли. — Очень надеюсь, что ты ее окончательно потерял, и вскоре я посмеюсь над тем, как наши тела заметает песок.

— Замолчи, — раздраженно обернулся к нему Сахид. — Не тебе насмехаться надо мной, изнеженный обильными дождями и мягким ветром чужак.

— Да? А кому же еще? Больше некому. Нравится это тебе или нет, но сейчас я твой единственный в некотором роде… компаньон. Твой друг. Ты ведь сам так недавно сказал. Кто же, кроме меня, закопает твое бренное тело, когда придет срок?

— Еще одно слово, и я отрежу тебе язык.

— Не верю. Немой раб стòит дешевле.

— Возможно, я предпочту слегка сбросить цену. — С этими словами сын песков вскочил на ноги, мгновенно выхватил из-за пояса саблю и столь же стремительно вскинул ее для удара гардой по лицу сидящего на песке пленника.

Ильдиар едва успел увернуться — перед его глазами промелькнул богато украшенный золочеными узорами эфес, — но не удержал равновесие и кубарем покатился вниз с дюны. При падении ему удалось зацепить и асара. Мерзавец полетел следом. Когда безумное кувыркание завершилось, паладин приподнялся и попытался ударить ловца удачи кулаком, но попал в пустоту. Уйти от ответного удара уже не было времени, и тяжелый кулак впился в ребра Ильдиара с такой силой, что послышался хруст ломающейся кости. Пленник скорчился на песке в распадке между барханами, захлебнувшись болью. В стороне неподалеку лежал, точно труп, тюк Сахида, задетый при падении кем-то из сражающихся.

— Будь… ты… проклят… негодяй…

— О! — На лице мучителя вновь заплясала злорадная улыбка. — Знал бы ты, паладин, сколько раз уже я бывал проклят… Люди устали источать в мою сторону проклятия, а боги… им все равно. Веришь, нет?

— Когда-нибудь ты получишь по заслугам, ублюдок, не сомневайся. Земля не станет носить тебя вечно…

— Хе-хе. Здесь нет земли. Только песок. Пески — это земля негодяев, Ильдиар де Нот, граф из Ронстрада. Таких, как я.

Сказав это, Сахид Альири оставил паладина в покое, подошел к тюку, присел у него на корточки и принялся вытаскивать вещи на песок. Вскоре он нашел то, что искал.

— Держи! — В сторону пленника полетел тугой сверток. — Здесь мазь и кое-какие тряпки. Мне показалось, что ты только что недосчитался двух ребер. Смажь этим бок и перетяни его, завтра нам предстòит трудный день. И… вот, лови еще это.

В песок упала фляга с водой и мешочек черствых сухарей. Пленник схватился за флягу и тут же приложил ее к губам, сделав несколько жадных глотков.

— Вода? Откуда?

— Последняя. Больше нет. Ничего, завтра я непременно найду нужный путь. Там будет много воды. Лежи тихо, пока я буду натягивать шатер.

Когда над головой уже трепыхалась плотная ткань, а ненавистный спутник расстелил войлочный коврик-кошму в противоположном от рыцаря углу шатра, улегся на него и закрыл глаза, засыпая, Ильдиар занялся своей раной. Ребра, казалось, были сломаны, но судя по ощущениям дело заключалось только лишь в трещине. Да и мазь, которую дал Сахид Альири, подействовала удивительным образом, заметно уняв боль. Ребра должны зажить за пару недель, если дать телу покой. Хотя, какой тут, к Проклятому, покой, когда он — пленник. Бансротов пленник в этой ненавистной пустыне. Его тюремщик — подлая мразь и законченный негодяй, каких свет не видывал, вот он, в двух шагах, стòит только протянуть руки и сжать на горле… Его шея, подрагивающий порой кадык — они будто сами просят, даже, скорее, умоляют: «Дотронься. Сожми на нас свои пальцы. Сдави как следует. Души?… Души?…».. Но нет… И дело здесь вовсе не в том, что одному ему нипочем не выбраться из пустыни, и даже не в том, что Сахид способен вскочить, точно демон из бездны, стòит только приблизиться к нему, спящему, хоть на один шаг — уже проверено, и не раз… Нет… Они оба должны остаться жить. И он, и его тюремщик. Он — потому что должен лично плюнуть в лицо тем, кто за всем этим стòит, и свернуть им их хлипкие шеи, доказав всем злопыхателям вместе и каждому из них по отдельности, что Ильдиар де Нот, граф Аландский, не будет трепыхаться, как кукла, по малейшей их прихоти. Тем более король ждет от него выполнения возложенной миссии — вовсе не того дрянного, никому не нужного официального мирного соглашения с Ан-Харом, а иного, того, что кроется куда глубже, того, чего не прочесть в чернильных строках посланий и дипломатических нот. Того, к чему перо даже не притрагивалось, что обитает лишь в умах, а не на бумаге. Ему нужно найти это. Этот странный предмет, который… который… Признаться, Ильдиар и сам не знал, зачем именно это нужно, но догадывался, что здесь не обошлось без Тиана. Король сказал ему при последнем разговоре: «Это изменит многие вещи, граф. Это изменит наши жизни и судьбы». Что ж, ради этого стоило терпеть и идти дальше… А что касается негодяя Сахида Альири, то он должен жить и сохранить способность связно говорить, ведь он — единственная ниточка к тем, кто продал его, Ильдиара, а значит, и короля, в Гортене. Танкреду Бремеру точно хватило бы змеиного яда и хитрости, чтобы провернуть подобное, но тот предпочел бы действовать наверняка и не отпустил бы Ильдиара столь далеко на восток. Или всему виной кто-то из затаивших злобу старых врагов, или завистники, или… Да что там, если задуматься, подобную подлость мог подстроить кто угодно!