Твари в пути

— Ну все! Хватит! — заревел гном и, широко раскрыв рот, резко прильнул к мерзкой морде твари и впился в нее зубами.

Алхимик-червь завизжал, будто летучая мышь, которую медленно растягивают клещами в стороны. Он высвободил щупальца и обвил ими голову гнома, потянул ее в попытках отодрать Дор-Тегли от своего лица. Но гном держал крепко. Тогда Усмар Мараг испустил из щупалец какую-то зловонную серо-зеленую жижу, и Хвали, плюясь и морщась, расцепил хватку.

По-прежнему визжа, алхимик-червь стремительно пополз прочь, вскарабкался по отвесной стене и скрылся в одной из черных нор.

Друзья бросились к гному. А тот пошатнулся и рухнул.

— Хвали!

— Да жив, я жив…

— Как ты смог? Что произошло?

Джан и Ильдиар помогли Хвали подняться на ноги. Его всего еще трясло, но он этого будто совсем не замечал.

— Она на месте? — спросил гном.

— Кто?

— Да! — Он испуганно коснулся собственной роскошной темно-рыжей бороды. — Она здесь! Хвала Дрикху!

Ильдиар был поражен.

— Но как… как ты вернул свою бороду?

— Нет! Ты не мог! — не веря воскликнул Джан. Он догадался.

— Еще как мог! — горделиво отозвался гном. — И сделал это!

— Что сделал?

Хвали усмехнулся и нежно погладил бороду.

— Позволил этому выродку состарить меня немножко больше, чем я был до этого. Ну, чтобы борода отросла…

— И сколько это «немножко?»

— Тридцать лет.

— Ты отдал тридцать лет, чтобы вернуть бороду?! — изумленно воскликнул Ильдиар.

— Это того стоило! Слава Дрикху! Слава Дрикху! Моя борода ко мне вернулась!

Наконец, ненавистные пещеры закончились, и жаркое пустынное солнце уже почти приняло беглецов в свои объятия… Глаза скитальцев по подземелья не сразу привыкли к яркому свету дня, но вскоре им открылось печальное зрелище. Выход из тоннелей охранял десяток воинов визиря, и каторжники, которые выбрались первыми, были все мертвы. Их иссеченные саблями тела как раз отволакивали в сторону.

Северный граф указал Джану на двоих стражников, занятых трупами, Хвали — на тех, что о чем-то препирались с командиром, а Аэрхе — на двоих высоченных асаров с двуручными ятаганами, вставшими по сторонам тоннеля, будто колонны. Себе он оставил троих, что щурились от солнца неподалеку и ничего не делали, ожидая приказа.

С криками и визгами, достойными оравы орков, небольшой отряд беглых рабов незамедлительно вступил в бой со стражей. Паладин сражался трофейной саблей, к которой приноровился довольно быстро. Ему удалось сразить лишь одного стражника, еще трех буквально смял великан Аэрха, остальные бежали прочь под презрительные крики гнома и чернокожего рыцаря.

В горячке схватки Ильдиар совсем забыл про джинна, а между тем на него определенно стоило посмотреть! Волшебный дух преобразился прямо на глазах. Отныне перед друзьями был уже не древний сухощавый старик, а статный мужчина лет сорока, с широкими плечами, окладистой черной бородой и слегка вытянутыми ушами. Его синий халат больше не был рваным и грязным — его словно только что купили на базаре в Ан-Харе. Лишь выражение глаз было все тем же, насмешливо-ворчливым, с ярким блеском лазурных зрачков. Пахло от джинна теперь, как из лавки пряностей: смешение запахов было терпким, едким и столь крепким, что от него кружилась голова.

— Я смотрю, солнце вернуло тебе силы, Ражад! — обрадовано констатировал Ильдиар.

— Так оно и есть, почтенный. — Джинн склонился в глубоком поклоне. — Песок и ветер наполняют меня жизнью, а солнце — силой.

Склонившись, Джинн зачерпнул пригоршню песка и сдул ее с руки в сторону Аэрхи. Тот лишь недоуменно пожал плечами и неуверенно ухмыльнулся, после чего разразился традиционным могучим смехом. Он поспешил развязать повязки — раны в боку, оставленной стеклянным человеком, как не бывало.

— Сможешь доставить нас к Алон-Ан-Салему? — спросил паладин, оценив поступок сильномогучего духа. — Надо бы выручить пару друзей…

— Слушаюсь, мой господин. — Ражадрим Синх еще раз поклонился, приложив руку ко лбу.

— Постой, постой! — удивился Ильдиар. — С каких это пор я вдруг стал «господин»?

На это последовало смущенное молчание и еще один глубокий поклон. За джинна ответил бергар:

— Ха! Да наш небесный друг, похоже, решил подчиниться своим, джинновым, законам, — Аэрха наморщил лоб, вспоминая, — если бы по его лбу могли ходить корабли, то сейчас они бы попали в суровейший шторм. — Дай-ка, припомню… Джинн ведь обязан служить тому, кто освободит его из заточения. К слову, в наше время джинны почему-то постоянно где-то заперты…

— Может, спрыгнешь с облака и разобьешься о бархан, черная уродливая обезьяна? — хмуро процедил Ражадрим Синх.

— Вот и ответ, — весело сказал Аэрха. — Характер, что скорпионье жало. То яд, то укол. И сколько ж ты будешь теперь служить, Ражад?

— Триста лет и три года. — Ражадрим Синх был серьезнее некуда.

Ильдиар не выдержал и расхохотался:

— Да я столько не проживу!

— Значит, мой долг не будет выплачен, и я буду жестоко страдать, — продолжал гнуть свое непоколебимый джинн.

— А еще говорят, что это гномы упрямые, — резонно заметил Хвали, почесывая новообретенную бороду. — Но мы-то спину не гнем… да и халатов не носим. Ндаа…

— Скажи, а есть способ освободить тебя от служения? — спросил паладин.

— Ты что, не знаешь сказок? — Джинн поглядел на спутников Ильдиара: — Он что, не знает сказок? Или не слышал стихов бахши?? Не читал ковровые книги? — с надеждой спросил Ражадрим Синх. — Нет? Все из-за проклятого закона Звездной и Лунной Справедливости, будь она неладна, что течет в моих жилах. И кто ее вообще изобрел?… И почему я должен тянуть арбу, как ишак, когда могу есть финики? Не хочу тянуть арбу! Хочу фиников! Эх, я бы уже плюнул на все и улетел бы восвояси. В гарем какого-нибудь султана, скажем, или в трюм ганьи, перевозящей вино в глиняных бутылках, — люблю, знаете ли, покачивание волн, когда пьянею. Что ж, мой невежественный господин, если повелевающий изволит попросить меня выполнить три его заветные желания, и я сумею помочь, мой долг будет выплачен ему полностью, — устало вздохнув после своей трагически-актерской речи, напоследок разъяснил джинн.

Гном и герич, стоявшие подле, мгновенно переменились в лице. Переглянувшись, они как один побледнели: дело пахло ни много ни мало чародейским договором с могучими силами, а ведь согласно все тем же сказкам, стихам бахши и ковровым книгам, такие договоры не приводят тех глупцов, что имеют неосторожность их заключить, ни к чему хорошему. Аэрху же, казалось, не могло смутить буквально ничто — он просто стоял и широко улыбался, выставив на обозрение полукруг своих черных, как и он сам, зубов.

— Что ж, это всяко лучше, чем триста лет и три года, — сказал Ильдиар, не обращая на одновременное осуждающее качание головами друзей никакого внимания.

Несмотря на любовь поворчать, Ражадрим Синх рассеивал вокруг себя недюжинное обаяние, и не утонуть в нем безвозвратно, как в море бархатных подушек, было просто невозможно. В данную минуту граф де Нот напрочь позабыл все, что слышал о коварстве и уловках джиннов за время своего пребывания в пустыне, в частности, он забыл том, что лучше зашить себе рот и отрезать руки, чем в принципе общаться с духами неба. Он забыл, как слышал из уст Али-Ан-Хасана, визиря Мечей, когда тот говорил Сахиду Альири еще в Ангер-Саре, что тот не заключал сделок с джиннами, а попался в лапы чужеземным духам. Если уж даже Сахид не воспользовался помощью джиннов при его-то неблагополучной судьбе, то это должно было сказать о многом. Но Ильдиар де Нот, граф Аландский, совершенно позабыл обо всем этом и не замечал знаков, которые пытались подавать ему из-за спины джинна Хвали и Джан. Вот так и вышло, что Ильдиар сказал то, что сказал, а именно:

— Тогда мое первое желание, — беспечно проговорил граф де Нот, — освободить Валери и Сахида из плена визиря. Кто будет спорить с тем, что оно заветное?