Приватное погружение

Тави с подозрением следила за его поведением, всё ещё помня о том, какой удар Кай получил недавно. Она пыталась выяснить: насколько он остался адекватным, но Тави не была знакома с этим человеком раньше, поэтому никак не могла вычислить произошедших изменений. Вот, едва очнувшись, он попросил зеркало. Это как, нормально? С одной стороны, ей казалось это странным, а с другой, в общем-то ничего такого, запредельного. Сама Тави очень редко смотрелась в зеркало. К чему это ей? Но если ей не к чему, это же не значит, то другим тоже не нужно? Тави даже нравились мистрис, непохожие на неё.

Кай, вопреки своему обыкновению, не спал. Он снял повязку и без привычного тюрбана выглядел совершенно беззащитным: неумело выбритая Айсеком, неправильной формы голова с нежно-розовым пятном заживающей кожи на затылке торчала из бескровной, исхудавшей шеи. На жёлтом от сходящих синяков лице прорезались бледные, редкие волосы, которых – Тави помнила – несколько дней назад ещё не было. Два синих глаза в упор смотрели на неё. Если бы не этот взрослый, чуть насмешливый взгляд, он бы сейчас показался Тави совершенный ребёнком.

– Ты чего? – спросила она, опешив.

– Ты, кажется, Тави? – не очень вежливо ответил он вопросом на вопрос. Она кивнула. Вполне возможно, что Кай не помнит, как они знакомились:

– Зачем ты снял повязку?

– Надоело, – Кай осторожно дотронулся до головы. Рядом с раной, но не прикасаясь к ней.

«Всё-таки адекватный», – решила Тави.

– Я хорошо себя чувствую, – сказал Кай. – Отдохнул тут и вообще. Это место… Мне приснилось или ты сказала, что это остров Сауза?

– Тебе не приснилось, – подтвердила Тави. – Я так сказала. Уже давно. Ты спал несколько дней.

– А… – Кай как-то неожиданно смутился, румянец выступил сквозь болезненную желтизну его лица и даже залил бледную шею. – Как я тогда… Ну, в туалет и прочее…

– Не беспокойся, о тебе заботился мой супарт Айсик. Очень нехотя, но хорошо. Он всё так делает– долго собирается, ворчит, а потом делает хорошо. Если не опоздает.

Тави вспомнила прогрызенные мокроносиками свитера, носки и плащи.

– А потом ты и сам начал вставать. Не помнишь?

– Я в каком-то полусне всё время. Мне до сих пор происходящее кажется нереальным. И ты – что-то нереальное. Иллюзия.

– Наверное, это от обезболивающего, которым пропитаны бинты, – предположила Тави. – Или у тебя всё-таки есть повреждения мозга. Кстати, помнишь, что просил никому не сообщать, где ты и что случилось?

Он осторожно, словно проверяя на прочность, покачал головой:

– Не помню. Но я в любом случае должен был настаивать на этом.

– У тебя проблемы с законом? – удивилась Тави. Если он действительно парт, то они все находятся на Вире. И все наперечёт. Не может никакой парт покинуть столицу. – Ты же парт, точно?

– Почему ты так решила?

Тави сначала не заметила, что он дразнит её, и на полном серьёзе стала выкладывать свои доводы:

– Ты не супарт и не мистрис. Значит – парт. Четвёртого не дано, всё просто.

Голос Тави прозвучал торжествующе.

– Неужели?

Вот теперь Тави определённо поняла: Кай над ней насмехается. Она обиженно фыркнула:

– Вообще-то не в твоём положении так шутить. И ты поймал меня врасплох. Это всё потому, что выглядишь почти как супарт, а над Айсиком я сама всегда подшучиваю. И никогда не ожидаю от него подобного коварства.

Он вдруг улыбнулся. Ещё криво, глазами и одним только уголком рта, потому что повреждённая часть лица оставалась неподвижной под ватным тампоном. Но Тави вдруг замерла: показалось, что в комнате появилось солнце, пробившееся сквозь тучи. Она посмотрела на окно, но за ним висела всё та же хмарь, которая устроилась над островом со вчерашнего дня. Быть того не может, чтобы стало светло от улыбки этого уродца.

– Я действительно парт, – он попытался приподняться на диване, опёрся на локоть. – Вы называете нас свитбоями. Мы предпочитаем считать себя эскортом для избранных.

– О-о-о, – округлила глаза и рот Тави, – ну, надо же… А чего тогда ты, такой избранный, плыл нелегально выброшенным мусором в Океане?

– Можно я не буду тебе сейчас это рассказывать? – он задышал с оттяжкой, пытаясь сесть.

– Мне, конечно, очень любопытно, но, если не хочешь, пытать тебя никто не собирается, – пожала плечами Тави. – Поправляйся и шуруй на свою Виру. В избранный эскорт. Раз ты такой неблагодарный.

Что-то в словах Кая её явно задело.

– Договорились! – ему всё-таки удалось сесть. Он привалился спиной к диванным подушкам и переводил дыхание. Интересно, если Айсик говорил правду, как он вставал и шёл сам в туалет? Наверное, в бессознательном состоянии, на автомате, как супарт. – Пока не говори никому, что я здесь, а как только лицо подживёт, уйду. Просто, пойми, не могу я в таком виде появиться перед… В общем, в таком виде не могу вернуться на Виру. Скажи честно, у меня сейчас страшное лицо?

Тави задумалась. Рана на щеке Кая скрыта под повязкой, а глаза у него… Ничего себе, красивые. И улыбка эта ещё… Но всё-таки… Хотя Тави не знала, как Кай выглядел прежде, она честно сказала:

– Вообще-то, по сравнению с Айсиком ты совершенный… уродец.

И, глядя, как меняется выражение на его лице, спешно добавила:

– Но, может, среди партов ты наипервейший красавец и молодец! Просто я никогда не видела ни одного из вас живьём. Ты – первый.

– Зеркало! – изменилось не только лицо Кая, но и голос. И в нём было столько отчаянья, словно вопрос жизни или смерти решается прямо сейчас, а не тогда, когда Тави нашла в Океане коробку и, прямо скажем, спасла его.

– Ладно, ладно, ты только не волнуйся, – пробормотала она, выдвигая ящик комода, где лежало небольшое круглое зеркальце, которое иногда брал Айсик, чтобы показать, что он правильно подравнял ей волосы сзади.

Тави подала Каю зеркало, уже в этот момент понимая: она делает что-то неправильно. Парт выхватил из её рук блестящий кругляш, жадно уставился на своё отражение и вдруг странно всхлипнул: горлом, как будто подавился. Кай стал с остервенеем сдирать с лица повязку, которая скрывала зашитый Риа порез.

– Подожди, – замирая от неожиданности, пролепетала Тави. – Риа сказала, что нужно будет снять швы, а пока лучше не трогать, мы через несколько дней снимем…

Откуда в его только что полумёртвых движениях взялась такая бешённая энергия, а в руках – сила?

– Айсик! – закричала Тави, испугавшись, что сейчас вместе с повязкой Кай сорвёт кожу с половины лица. – Айсик! Ёж морской тебе в пятку!

Она уже чисто инстинктивно, не понимая, что делает, схватила Кая за руки, но он тут же вырвал их с неистовой злобой. Тогда Тави, пытаясь погасить истерику, обхватила его вокруг талии, вцепилась обеими руками чуть выше бёдер. Обнимала, прижавшись, гладила его по вспотевшей Айсиковой пижаме с дельфинчиками. Так они всегда утешали друг друга с Риа.

– Мы снимем швы скоро, – она заговаривала, не давая вырваться, – вот увидишь, как только швы снимем, всё сразу образуется. Риа – она хоть и акушерка, но всё же медичка, значит, если сказала, так оно и будет. А ты красавец, правда красавец, я не знаю, зачем тебе нужно, но если это важно, пусть будешь красавцем…

Тави так обнимала Риа, когда её мама ушла в Океан, и Риа обнимала Тави, когда маленькой мистрис поставили окончательную выбраковку.

Кай постепенно расслаблялся, размякал в её руках, уже не бился, а только вздрагивал от какой-то внутренней боли, но вздрагивал всё реже и реже. Поддавался на человеческое тепло. Айсика Тави не смогла бы так успокоить, и только сейчас она вдруг начала понимать разницу между партами и партнёрами судьбы. Ощущение тепла, не только тепла кожи, а невидимого глазу света, который идёт изнутри, через все кости, сухожилия, эпидермис… Когда он сливается со светом другого существа, то растворяет ощущение горя, делает его гораздо меньше. У них с Риа мог сливаться воедино этот тёплый свет, и, как оказалось, с Каем – мог, а вот с Айсиком – нет. Никогда так не было с Айсиком, хотя они прожили вместе уже больше половины жизни Тави.