Наука: испытание эффективностью

Мы обнаруживаем, что эти две модели занимают положение «между» исследовательским и корпоративным университетом. Их идеи, которые можно обозначить как следование «социальной цели», могут быть проинтерпретированы как с позиции автономии исследовательского университета, так и с позиции гетерономии и полезности корпоративного.

Третья промежуточная модель университета определяется через целевую ориентацию на осуществление образовательной деятельности[70]. С одной стороны, она может быть соотнесена с тем, что называется массовый университет. Задача такого университета – выполнение культурной или интеллектуальной функции, создание общества просвещенных граждан, где просвещение и образование понимаются не только как приобщение к пространству образцов культуры, но и как способность создавать эти образцы[71]. Эта задача может быть соотнесена с идеей исследовательского университета, однако без акцента на развитие научного знания, что является принципиальным для последнего. С другой стороны, эта модель близка и идее университета, названного нами корпоративным, ориентированным на выполнение задач эффективности, сформулированных на экономическом языке. Так, Ж. Ф. Лиотар пишет, что в массовом университете осуществление непрерывного образования может быть рассмотрено как актуальное в свете необходимости предоставления занятости армии неработающих людей, оказавшихся невостребованными в контексте сокращения экономической потребности в человеческих ресурсах в условиях постиндустриального общества[72].

Таким образом, мы обнаруживаем две крайние модели – исследовательского и корпоративного университета и три промежуточные (назовем их – университет профессионалов, экспертный университет и массовый университет). Подчеркнем еще раз, что мы рассматриваем именно идеи университета или их модели, которые более или менее отчетливым образом закрепляются в программных документах, и находят более или менее ясное выражение в конкретных жестах университетской политики в отношении науки и присутствующих системах практик научного сообщества. Поскольку мы сказали, что две модели являются крайними, необходимо остановиться на описании природы этих крайностей и показать, что стоит за принципиальным различием целей исследовательского и корпоративного университета.

На первый взгляд, кажется, что возникновение корпоративного университета может быть связано с движением к всеобщему порядку целей: транснациональное замещает национальное, широкий взгляд с позиции международного научного сообщества замещает лишь локальную целевую ориентацию культурной институции, какой является классический университет. Соответственно, и оценка эффективности в рамках первого порядка целей обеспечивает большую объективность в эпистемологическом смысле слова и большую степень демократичности в социально-политическом смысле[73]. Кроме того, апелляция к экономическим интересам, а не к «вторичным» задачам духовной сферы, как кажется, может обеспечить ясность относительно оснований существования науки, связанную с обращением к материальным условиям общественного бытия. Остановимся на этих предположениях, высказав сомнения в абсолютизации их значимости и уточнив их содержание.

Первый аргумент, касающийся транснациональной позиции международного научного сообщества, характера научных исследований и способов организаций научных практик, не должен быть понят в качестве абстрактного. В реальности ни само содержание научных исследований, ни их оценка не могут быть рассмотрены в отрыве от того или иного национального интереса и контекста. В первую очередь это относится к гуманитарным исследованиям, которые очевидно связаны с проблематикой культуры и с определенным языком репрезентации соответствующих идей[74]. Однако можно говорить и о национальном контексте или национальном значении различного рода научных исследований[75]. В современной ситуации в качестве актуальных обсуждаются идеи мультикультурализма, диалога культур, проблем согласия, коммуникаций и т. п. Однако возможное решение этих проблем не связано с позицией транснационального «взгляда из ниоткуда». Напротив, представляется, что оно должно учитывать конкретику национальных ценностей, интересов, которые, будучи дополнены тезисом об их относительности, всегда оказываются начальной точкой возможного диалога.

Второй аргумент касается прозрачности оценочных процедур, если они связаны с языком результативности, с количественными показателями и в конечном итоге с ценой (стоимостью) исследования. Здесь следует сказать, что, с одной стороны, такого рода требования – апелляция к количественным показателям – могут, конечно, отвечать интересам заказчика, оценивающего результат исследований на основании сравнения собственной возможной прибыли и затрат[76]. С другой стороны, когда речь идет об определении задач исследования и, соответственно, ожидаемых результатов, следует усомниться в том, могут ли конкретные требования, звучащие со стороны сколь угодно крупных предприятий, определять направление развития фундаментальной науки. Более того, даже формулировка тематик прикладных разработок должна иметь в основании понимание возможностей конкретной науки их осуществить, а значит, предполагает первичную роль самой науки в определении направления развития исследований. Язык экономического интереса всегда остается языком конечных целей и задач, тогда как научное исследование ориентируется в первую очередь на бесконечную задачу развития, связанную с проблематизацией, описанием и объяснением предметности, а не с практическим ее использованием. Эти два жеста – использование научных результатов и углубление познания научной предметности – ориентированы в различных направлениях. Вопрос о взаимном подчинении практических и теоретических целей науки может быть переведен в вопрос о конечных целях использования результатов и бесконечных целях развития. И коль скоро мы продолжаем определять европейское человечество через понятие техногенной цивилизации, бесконечность целей, задающая возможность сохраняющейся инновационности, остается более значимой[77].

Третий аргумент относится к ясности оснований научной деятельности, которую предоставляет язык экономической целесообразности; этот аргумент, как было отмечено, может быть понят отчасти как материалистический. Однако «материальные обстоятельства жизни людей» могут быть сведены к экономическим отношениям только в контексте редукционизма определенного толка. Если же рассмотреть этот вопрос в контексте, например, акторно-сетевой теории[78], пытающейся преодолеть ограничения всякого конкретного редукционизма, необходимо отметить следующее. Основанием ясности в отношении определенного феномена (в данном случае – развитие науки и ее общественный эффект) является учет взаимодействия различного рода сил и акторов, как их носителей. В этом взаимодействии политические, интеллектуальные, социальные аргументы должны приниматься во внимание не с меньшими основаниями, чем аргументы от экономических интересов, технологий est.

Теперь, разобравшись с вопросом о неоднозначном соотношении целевых ориентаций исследовательского и корпоративного университетов, обозначим две возможности, которые могут иметь место в случае смешения этих моделей и, соответственно, пересечения целей.

Первая ситуация смешения возникает тогда, когда провозглашенные целевые ориентации национального исследовательского интереса замещаются целевыми ориентациями корпоративного университета. Внешним выражением такого положения дел может быть, например, требование участия потенциальных работодателей в определении целей и задач исследования, приглашение их к руководству университетскими структурами[79]. При этом может возникнуть ситуация, когда содержание научно-исследовательских проектов будет определяться, а их результативность оцениваться внешним заказчиком, а не самим научным сообществом. В этом случае цели научного исследования как поиска истины подменяются интересами конкретных экономических субъектов, заинтересованных в университете как поставщике трудовых ресурсов (выпускников), а также тех идей, которые могут максимизировать прибыль. Что можно сказать о возможных результатах такой подмены? Есть опасность, что, в случае ее реального осуществления, исследовательский университет, с одной стороны, перестанет ориентироваться на разработку фундаментальных инновационных знаний и воспитание свободно мыслящих граждан. То есть по факту будет изменять своей идее. С другой стороны, поскольку он будет продолжать позиционировать себя в качестве национального исследовательского университета и тем самым привлекать заинтересованных преподавателей и студентов, но он по факту может проиграть корпоративным университетам в конкурентной борьбе за заказы, поскольку такие университеты имеют конкретную экономическую результативность. Соответственно, следствием такого смешения может стать как фактическое прекращение существования национального исследовательского университета, так и утрата значимости его идеи[80].

70

Ортега-и-Гассет Х. Миссия университета. Минск: БГУ, 2005.

71

Хайдеггер М. Наука и осмысление // Хайдеггер М. Время и бытие. М.: Республика, 1993. С. 252.

72

Лиотар отмечает, что граждане, получившие образование в таком университете, несмотря на то что число их «избыточно по отношению к возможностям занятости по получаемой специальности», составляют новую необходимую общественную категорию – «получателей передаваемого знания». Их функция медиальности скрепляет сообщество и уже тем самым служит не экономическим интересам эффективности его функционирования (предоставление занятости всем членам), а национальным интересам единства общества (Лиотар Ж. Ф. Состояние постмодерна. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 1998. С. 120–122).

73

Корпоративный или предпринимательский университет, ориентированный на заказ извне, предполагает необходимость выраженной в точных показателях отчетности перед заказчиком. В этом случае оправдано соотнесение затрат на исследование и полученный в результате их применения доход. Необходимости такого соотнесения отвечает язык цифр. Он же оказывается понятным и всем членам общества (так называемым аутсайдерам), не имеющим специальной научной подготовки, для того чтобы оценить качество, содержание научных исследований, но относящимся к университету, как к одному из социальных субъектов, включенных в ситуацию обмена благами. О проблемах объективности научной экспертизы, связанной в том числе с апелляцией к экономической эффективности, см.: Шиповалова Л. В. Индекс цитирования и объективность научной экспертизы. О том, что объективность экспертизы с определенного исторического периода соотносится с языком цифр, а также с тем, что апелляция к цифрам отражает в том числе и демократические общественные тенденции, см.: Porter T. M. Trust in Numbers: The Pursuit of Objectivity in Science and Public Life. Princeton: Princeton University Press, 1995. 325 p.

74

О неслучайных сложностях, связанных с публикациями результатов социальных исследований на английском (как иностранном) языке, см. социологическое исследование: Соколов М. Восточноевропейские социальные науки на интернациональных рынках идей. [Электронный ресурс]. URL: http://polit.ru/article/2009/05/21/ideas/ (дата обращения: 15.10.2016).

75

О возможности соотнесения с локальным культурным контекстом современных научных исследований в Скандинавии, о национальном характере сетей «наука – государство» и «наука – промышленность» и о научных практиках, подтверждающих существующий локальный культурный характер, см. введение в тематический номер по данной теме: Asdal K., Gradma