Страница 5 из 15
Почему же крестьяне так богатели, откуда этот золотой дождь? Из нескольких источников. Во-первых, не забудем, что солдаты, уйдя на фронт, поступали на полное довольство государства. Соответственно, их не надо было уже ни кормить, ни поить их общинам, домочадцам. Наоборот, солдаты не только получали довольство, но и деньги, и поэтому они могли помогать своим семьям. Но не только это. За каждого призванного солдата государство платило пенсию его семье, и немалую. Соответственно это были живые деньги. В-третьих, была реквизиция скота, в первую очередь лошадей, но потом и иного скота – на мясо, на кожу. Но реквизиция совсем не большевицкая, реквизиция по хорошим ценам. И наконец, последнее – рост цен на продукты питания. Крестьяне, которые сами кормились с земли и продукты питания почти не покупали, от этого роста цен не страдали. Зато они получали огромную прибыль, потому что продавали эти продукты на рынке по высоким ценам, и, соответственно, денег в карман крестьян шло всё больше и больше.
Государство пыталось рост цен контролировать. Наши необольшевики любят говорить о том, что «продразвёрстку ещё царь Николай ввёл», что «продажу по твёрдым ценам ещё царь Николай установил». Да, пытались. В сентябре 1916 года был принят закон, считающий уголовным преступлением завышение цен сверх разумного на товары первой необходимости. Этот закон не применялся. Потому что были свободные суды, никаких трибуналов. А в суде доказать, что эти цены сверх разумного, было практически невозможно. То есть закон этот был только на бумаге, он не применялся. Второе – реквизиции. Реквизиции проходили по твёрдым ценам, но эти цены уже не соответствовали реальным ценам на рынке. А крестьяне отказывались сдавать скот и продукты своего труда по заниженным ценам. Не забудем, что страна была свободная и крестьян против воли никто заставить продавать не мог. Они говорили, что это мясо, этот хлеб, этот скот нужны им в домашнем хозяйстве, и никто не мог его отнять ни по каким ценам. Поэтому реквизиции, которые были введены в ноябре 1916 года, тоже провалились. Власти силой не могли ничего добыть у крестьян.
Для крестьян война, конечно же, тоже была кровью, тоже приходили похоронки. Но не забудем, что в три раза больше, чем похоронок, было писем из лагерей для военнопленных. Переписка же была, соблюдались Гаагские конвенции, всё было нормально. И русские военнопленные писали, что они живут в лагерях неплохо и ждали только, когда война кончится, чтобы вернуться домой. Поэтому в крестьянской среде в общем не чувствовалось в целом войны как тяжёлой беды. Хотя от войны все стали уставать. Жены стали уставать, что мужья на фронте, матери – что сыновья на фронте. В каких-то случаях крестьяне предпочитали не продавать товары, ожидая дальнейшего повышения цен, что тоже затрудняло уже сложившиеся экономические отношения. Но ничего трагичного во время войны в деревне не было.
А вот где ситуация действительно была трагичной, так это в городе среди рабочего населения, которое жило на зарплату. Если у них не было близких связей с деревней – там положение рабочих было тяжёлое. Зарплаты выросли примерно на 100 % к 1916 году, но цены выросли на 300 %. Реально ощущался недостаток самого важного, самого необходимого. Уровень жизни в городе среди рабочего населения резко упал. Недовольство было реальным. Именно в городе, а не в деревне складывалась напряжённая, почти революционная ситуация. Естественно, она не распространялась на высшие классы, которые жили хорошо. Но хорошо-то хорошо, но совсем не так, как нам кажется, потому что в каждой семье, даже богатейшей, аристократической, купеческой, молодые люди считали своим долгом идти воевать на фронт и умирать. Когда у такого крупнейшего финансиста, как Александр Васильевич Кривошеин, министра земледелия и землеустройства, старшие сыновья в начале войны спросили, что им делать (они сами были людьми бизнеса), отец им сказал: «Я бы на вашем месте даже не спрашивал. По-моему, всё ясно». И они пошли на фронт.
В этой ситуации именно в городах назревает кризис. Причём если на фронтах достигаются победы, то в городах это не ощущается. Эти победы на город, да и на деревню тоже, не распространяются. В городе начинает всё больше и больше чувствоваться, что жизнь становится очень тяжёлой. Хотя карточек нет, голода, в общем, нет, продукты есть, денег становится мало, жить становится тяжелее. И начинается недоедание. Не забудем, что в это время в Германии просто голод. 1916 год назван «брюквенным» годом в Германии, потому что совсем нет еды. Едят брюкву, которой скотина до этого питалась. В России до такого не доходило, но всё же было тяжело. И поэтому в конце октября 1916 года в стране начинается забастовочное движение. Говорят, что его инспирировали немцы. Немцы не немцы, но в нём участвовали десятки и сотни тысяч рабочих. И надо сказать, что войска – это был очень серьёзный сигнал – в Петербурге переходили на сторону рабочих и стреляли в полицию, в казаков. После забастовок и демонстраций под лозунгами «Долой войну», «Долой союзников» 31 октября 1916 года было казнено в одном Петербурге сто пятьдесят солдат за нарушение присяги, то есть за то, что они выступили на стороне восставших. Низы общества бурлили.
Здесь надо сказать буквально два слова о состоянии умов. Русское общество в целом было малообразованное, малокультурное, это все знают. Вот, например, как генерал Брусилов вспоминает состояние умов новобранцев: «Прибывшие из внутренних областей России пополнения совершенно не понимали, какая это война свалилась им на голову – как будто бы ни с того ни с сего. Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герц-перц с женой были кем-то убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие сербы – не знал почти никто; что такое славяне – было также тёмно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать – было совершенно неизвестно. Выходило, что людей вели на убой неизвестно из-за чего, то есть по капризу Царя». Поэтому всё в армии держалось на доверии к власти.
Беда же заключалась в том, что после войны с Японией и революции 1905–1907 годов Царя считали неудачником. Его в народе считали несчастливым, невезучим. Кровавое воскресенье никто не забыл. Поэтому первый подъём патриотизма в августе 1914 года легко сменился разочарованием. 1915 год, тяжёлое отступление армии привело к очень большому разочарованию. Началось дезертирство. Этого не знал полковник Нокс, но мы это знаем, к 1917 году так или иначе из армии дезертировало около миллиона нижних чинов. Это люди, которые прятались от призыва на дальних зимовьях или в подклетах изб, после призыва бежали из эшелонов по пути на фронт, бежали с фронта, не возвращались после побывок и т. д. Россия была большой, контроль был плохой, это было вполне можно сделать. Офицеры всё чаще и чаще с позиции во времена затишья уезжали в город самочинно, без разрешения, «проветриться». И, в общем, на это тоже никто не обращал внимания. То есть патриотизма, о котором говорил недавно господин Путин как о главной идее России, на самом деле особого не было. Он был в первые дни войны, опять же была такая экзальтация, не зная почему, не зная для чего, но – Царь призвал, все умрём за Царя, «вперёд, ура!». Как у нас в 2014 году говорили, что «мы сухарики будем грызть, только бы Крым был наш». Но в России это быстро проходит. Этот угарный патриотический восторг, он долго не продолжается. Русский народ был необразован, он не знал ни истории, ни географии, не читал газет. А других средств массовой информации тогда не было.
Немцы были образованы намного лучше. Они воевали, если судить по распределению потерь, в шесть раз лучше русских. Вспомните роман Ремарка «На Западном фронте без перемен». Кто призывал героя романа и его друзей идти на фронт? Учитель греческого языка гимназии. В гимназии учили греческий язык, немцы были очень культурными. Немецкие солдаты даже многие говорили по-древнегречески, читали Софокла. Но от этого цели их войны не становились благороднее. К сожалению, заурядный культурный человек индоктринируется ещё легче некультурного, вот это очень важно понять. Некультурный человек может загореться и так же легко остыть. Культурный загорится и не остынет легко. Немцы не остыли даже в 1945 году, не остывали долго, понадобилась смена поколений. Потому что немцы были культурными. Но обмануть, соблазнить можно почти каждого. Культура – не панацея от политического безумия. Это очень важный урок. Только культурный человек иначе безумствует, чем некультурный. Некультурного можно поднять, а потом, как у нас грубо говорят, он будет досадливо чесать репу. А культурный будет биться и умирать, и жизнь отдавать ради идиотских идей, как это делали немцы. Что лучше – это дело вкуса. И то и то плохо на самом деле…