Страница 18 из 19
Долго говорил я с Яковом о Боге, о душе, спрашивал его об его прошлом, о детстве, о его родителях. Он несколько присмирел, не был так нагл и циничен, как вначале, но сознания от него я так-таки не добился и велел его увести.
На следующее утро я приступил к допросу Марии Патрикеевой.
Она чистосердечно рассказала все, что знала.
– А давно ты знакома с Яковом?
– Да больше трех лет.
– И ребенок есть у тебя?
– Да, мальчик, только не у меня он, отдала я его чухонцу на воспитание, в деревню, за вторым Парголовом.
– А как зовут этого чухонца?
– Лехтонен.
– Как? Как? – переспросил я, удивленный. – Ты верно запомнила его имя?
– Да как же не помнить. Ведь я там раз пять побывала, с год назад, положим… Все не успевала теперь…
– Хорошо ли там твоему ребенку? Пожалуй, впроголодь держат?
– Что вы, ваше благородие, они его любят. Своих-то детей у них нет, так моего заместо родного любят… Только вот вчера, – продолжала Марья, – я встретила в мелочной лавке чухонку знакомую из той же деревни, так она говорила, что Лехтонена убили, да толком-то не рассказала… Поди, все враки, за что его убивать-то. Человек он простой да бедный, что с него взять-то?
Я решил воспользоваться этим странным и неожиданным совпадением, чтобы через Марью повлиять на Григорьева:
– Ну, а я тебе скажу, что его действительно убили, когда он возвращался домой… А убил его… Убил его отец твоего ребенка и твой любовник – Яков Григорьев!
Эффект этих слов превзошел мои ожидания. Марья зашаталась и с криком «Яша убил!» грохнулась на пол.
На этом допрос был прекращен.
Вечером того же дня я вновь вызвал Григорьева. Он вошел бледный, понуря голову, но упорно стоял на том, что ни в чем не виновен.
Я велел ввести Марью Патрикееву.
– Вот, уговори ты его сознаться во всем, – сказал я. – Он убил чухонца Лехтонена, второго отца твоего ребенка, любившего твоего ребенка, как своего собственного.
– Яша, неужели это ты убил его? Ведь как он любил нашего Митю, как своего родного, – захлебываясь от слез, проговорила Марья.
– Что ты, дура, зря-то болтаешь? Разве Митюха у него был? – проговорил тихо Яков.
– У него, у него… Как свят Бог, у него! Скажи мне по душе, заклинаю тебя нашим малюткой, скажи мне, ведь ты не убийца! Не мог ты руку поднять на него, Яша!
– Моя вина! – глухо проговорил Яков, весь дрожа от охватившего его волнения. – А только видит Бог, не знал я, что мальчонок-то наш у него воспитывается. А то бы не дерзнул я на него руку поднять. Упаси Бог, не такой я разбойник… Видно, Бог покарал… Во всем я теперь покаюсь. Слушайте, видит Бог, всю правду скажу!
И он начал свою исповедь. Первую часть исповеди, в которой он рассказал об убийстве Лехтонена и краже у купца Юнгмейстера, я опускаю, так как они достаточно обрисованы раньше. Характерен рассказ об убийстве Глазунова. Убил он его, как оказывается, ни за что ни про что…
– В шестом, должно быть, часу утра я зашел на постоялый двор, что в Сампсониевском переулке, выпил водки, пошел к Марье и передал ей вещи купца для продажи. На вырученные деньги я больше пьянствовал по разным трактирам, а ночевал в Петровском парке. На той неделе в одном трактире я свел знакомство с этим самым Иваном Глазуновым. Мы вместе пили пиво и водку, и я тут же решил, что убью его и возьму часы и цепочку, да и деньги, если найду. А у меня оставалось всего шестьдесят пять копеек.
Когда трактир стали запирать, я вышел вместе с ним и стал его звать пойти вместе к знакомым девицам. Он согласился, и мы пошли.
По дороге он все спрашивал меня, скоро ли мы дойдем. Я ему говорю: «Сейчас», – и все иду дальше, чтобы не встретить никого на пути. Как прошли лавру, я тут и решился. Дал ему подножку, сел на него и ремнем от штанов стал душить. Сначала малый-то боролся, да силенки было мало, он и стал просить: «Не убивай, – говорит, – дай еще пожить, возьми все…» Да потом как крикнет: «Пусть тебе за мою душу Бог отплатит, окаянный». Тут я ремень еще подтянул, и он замолчал. Снял я с него часы и кошелек достал, а там всего-навсего сорок копеек денег. Посмотрел я на него, и такая, ваше благородие, меня жалость взяла! Лежит он такой жалкий, и глаза широко раскрыл, и на меня смотрит. Эх, думаю, загубил Божьего младенца за здорово живешь! И пошел назад по Невскому, зашел в чайную, потом в трактир, а из трактира к Марье. Отдал ей часы и велел заложить их, а сам пошел опять шататься да пьянствовать.
Как перед Богом говорю, ничего не знала Марья о моих злодействах, не погубите ее, ни в чем она не причастна.
Этой просьбой Яков закончил свою исповедь.
Спустя пять месяцев Яков Григорьев был судим и приговорен к двадцатилетней каторге.
Мария Патрикеева по суду была оправдана, но заявила, что она с ребенком пойдет за Яковом. Так велика была ее любовь к этому человеку-зверю.
На секретной службе его величества
Напряженная работа по раскрытию преступлений не прошла даром: Иван Дмитриевич был удостоен очередной высокой награды. Приказ Санкт-Петербургского обер-полицмейстера по Санкт-Петербургской полиции № 259 от 16 декабря 1859-го подвел итоги текущего года: «Высочайшие награды. Государь Император, по всеподданнейшему докладу об отличных действиях Квартального Надзирателя здешней Полиции, Губернского Секретаря Путилина, при открытии шайки разбойников, производивших, в минувших Сентябре и Октябре месяцах, грабежи и убийства, 11-го сего Декабря, Всемилостивейше соизволил пожаловать Путилину, за таковые действия, Орден Св. Станислава 2-й степени.
О таковой Монаршей милости, сообщенной мне в предложении Господина С.-Петербургского Военного Генерал-губернатора, от 14-го сего Декабря, за № 15180, я поспешаю объявить по С.-Петербургской Полиции.
Подписал:
С.-Петербургский Обер-Полициймейстер,
Свиты Его Величества
Генерал-Майор Граф Шувалов»[29].
В июне 1860 года был назначен новый Санкт-Петербургский обер-полицмейстер Александр Львович Потапов. Успехи Путилина по розыску преступников его также радовали, о чем говорит приказ по Санкт-Петербургской полиции от 24 июля 1860 года № 125: «Благодарность. В Апраксином дворе, 19 сего Июля, задержан и представлен к Надзирателю 3-го Квартала 3-й Адмир. Части дворовый человек Г. Рахманова Алексей Алисов, продававший драгоценные вещи.
Хотя Алисов, на спросе Надзирателя Путилина, утверждал, что вещи эти он нашел еще в 1855 году, но принятыми Г. Путилиным деятельными мерами обнаружено, что означенные вещи и 10 билетов Государственной комиссии погашения долгов на сумму более 5000 руб. сер., похищены в тот же день у Генерал-Майора Графа Ламздорфа камердинером его Курляндским уроженцем Антоном Леванчуком, которого он довел до чистосердечного сознания и отобрал помянутые билеты на 5000 р. и вещей на сумму 3875 руб. серебром.
За таковые отличные действия Г. Надзирателя Путилина, я объявляю ему особенную мою благодарность.
Благодарю также и Младшего Помощника Надзирателя того же Квартала Титулярного Советника Сулимова, за содействие Г. Путилину при настоящем розыске.
Подписал:
Исправляющий должность С.-Петербургского Обер-полицмейстера
Флигель-Адъютант,
Полковник Потапов»[30].
10 апреля 1860 года в семье Ивана Дмитриевича родился первый ребенок, дочь Евгения. Но времени бывать дома у Путилина оставалось очень мало: по указанию руководства столичной полиции он занимался оперативным перекрытием государственных мероприятий и церемоний, обеспечивая безопасность лиц, в них участвовавших, причем весьма успешно, о чем сообщал очередной приказ Санкт-Петербургского обер-полицмейстера по Санкт-Петербургской полиции № 210 от 5 ноября 1860 года: «Г. Надзиратель 3-го Квар. 3-й Адмирал. Части Путилин, 28 минувшего Октября, был командирован мною в Чесменскую Военную Богадельню, для наблюдения за подозрительными людьми, во время печальной процессии[31], задержал четырех закоренелых воров и мошенников, которые уже были высланы из С.-Петербурга, с воспрещением жительства в столицах, но, возвратясь самовольно сюда, продолжали свое преступное ремесло.
29
ЦГИА СПб. Ф.569. Оп.27.Д. 1030. Л. 112.
30
ЦГИА СПб. Ф. 569. Оп. 27. Д. 1030. Л. 116.
31
Имеется в виду перенесение тела императрицы Александры Федоровны из Чесмы в Петропавловский собор.