Желания требуют жертв

Платон шарил глазами по всей гримёрке, по туалетным столикам, вешалкам с одеждой, разбросанным по полу туфлям, сапогам и целлофановым пакетам, в поисках её вещей. Ему хотелось прикоснуться к её одежде, подержать в руках её расчёску, ту самую, которой она расчёсывает свои короткие смоляные волосы, увидеть высокие грубые ботинки со шнурками, стягивающие её ноги. Даже вздумалось уличить её в неряшливости, ведь если бы у неё были недостатки, ему стало бы легче. Но, увы, среди всего этого гримёрного девичьего беспорядка из искусственного шёлка и сукна шерстяной костюм Милены Соловьёвой оказался скучно развешенным на спинке стула, по соседству с идеально убранным туалетным столиком, под которым ровно отдыхали её тяжёлые, почти солдатские ботинки. На туалетном столике Милены разные женские безделушки – шпильки, помадки, невидимки, палетки с профессиональным гримом, расчёски, сеточки для волос и прочая необходимая в театре дребедень – были аккуратно расставлены в прямоугольное каре, примерно так, как выстраивались декабристы во время восстания на Сенатской площади.

Разглядывая её вещи, Платон ощутил, как его насквозь пронизало приятное возбуждение, он зачем-то взял со столика сначала помаду, снял колпачок, понюхал и поставил на место, затем взял белую пластмассовую баночку витаминов с надписью «Women’s life»[2], покрутил в руках, быстрыми, но нервными движениями отвинтил крышку и высыпал содержимое на ладонь. Это были самые обычные бело-молочные капсулы без всякого запаха. Платон зажал их в кулаке, потряс, будто взвесил, а затем высыпал обратно в баночку и вернул на столик, на прежнее место.

В полутрансовом состоянии Платон смотрел на её вещи, пахнущие ею, своей хозяйкой, радуясь мимолётной возможности прикоснуться к её жизни, к ней самой, пусть даже таким несколько возмутительным способом, на который, как ему казалось, он имеет право. Он увидел сокровенный краешек её жизни и совсем растерялся. Он эгоистично ревновал её. Ревновал к Сержу, к сцене, к воздуху, который она вдыхает, и даже к одежде, которую она носит. Ему хотелось, чтобы она была только его, хотелось владеть ею полностью. Временами, как сейчас, становилось совсем тяжело, казалось, что он легонько трогается умом, испытывает необоримое желание сделать какую-нибудь чудовищную гадость, подлость, глупость, лишь бы не оставаться в стороне, лишь бы приблизиться к ней, лишь бы она его заметила.

Из гримёрки Платон вышел раздосадованный собственным сумасбродством. Он вполне осознавал, насколько глубоко эта молодая женщина проникла в его мозг, а он не знает, как ему к этому приспособиться. Сегодня он как-то совершенно позабыл о безопасности. Ведь если бы кто-нибудь случайно его там обнаружил, то его поведение могло быть истолковано более чем превратно. Возвращаться в репетиционный зал и вновь на неё таращиться не было никаких сил, и он пошёл курить на улицу, хотя это было категорически запрещено строжайшими правилами внутреннего распорядка.

II

Ася Петровская толкнула рукой скрипучую старинную дверь и, миновав гладкий пол вестибюля, быстрым шагом направилась в сторону балетного класса по пыльной ковровой дорожке пустого коридора. «Почему этот лысый ковролин никто до сих пор не выбросит? Он приглушает любые шаги, и если кто-нибудь кого-нибудь захочет прикончить и бесшумно скрыться, у него будет такая возможность в недрах этого самого нескончаемого коридора, – рассуждала Ася. – Что за бред лезет в голову? Здесь все слишком заняты собой, чтобы обращать внимание на других. Если кого и пристукнут в этом заведении, так это меня, после того как я объявлю распределение партий в „Жизели“. И произойдёт это не в глухом коридоре на облысевшем ковре, а прямо в классе, на сверкающем полу».

Ася, старший хореограф Ася Николаевна Петровская, худощавая, высокая рыжеволосая женщина с зелёными глазами и тонкими трогательными губами, пыталась отвлечь себя от какого-то странного беспокойства. Примерно год назад, одинокая и неприступная, как Троя, Ася Николаевна позволила себе более чем нелепый роман с мужчиной вдвое младше себя. В роли троянского коня выступил сын её давней подруги и сослуживицы Сони Романовской Серж. Вот с тех пор это самое неуёмное беспокойство и поселилось внутри.

«Итак, предположим, Милена начнёт репетировать Жизель, но она ещё слишком скованна, незрела для такого непростого образа, но зато она способна на свободу. Пусть пробует, – обманывала себя Ася, хотя прекрасно понимала, что из себя представляет эта девушка в профессиональном плане, и объективно оценивала блестящие способности Милены Соловьёвой. – А что делать? Другие девочки и того хуже, и знают об этом, а хотят танцевать главные партии. Дурёхи!» Ася вспоминала тяжёлые репетиции предыдущего спектакля. Тогда все тоже без удержу рвались солировать, и она не ленилась и устраивала просмотры в своё свободное время. Только что толку-то? Если в Одетте девочек ещё как-то выручала детская непосредственность, то уж Одилия у них и вовсе выходила негодная. Девчонки хорошие, но ноги у всех слишком мягкие, да и вообще они просто ещё маленькие кокетки, неспособные вскружить голову не только Принцу, но и просто какому-нибудь парнишке. Одилия – роковая женщина, а её подопечные не знают, что это такое. Глядя на настоящую la femme fatale[3], даже самый отъявленный циник, даже самый умудрённый опытом ловелас должен сходить с ума от желания. А у девчонок ничего этого нет. Все они слишком, слишком доступны. Да и fouetté[4] все боятся как огня, прямо дуреют от ужаса. Вертятся, а сами от страха свои плечики поджимают. Глупышки, просто они ещё не знают, что обольстить и удовлетворить – это совсем не одно и то же, между ними пропасть. Девчонкам это невдомёк. Они готовы через каждые несколько шагов падать в объятия очередного кавалера. А Милена Соловьёва – совсем другое дело. Пируэтов не боится, не горбится, – пожалуй, она справится. Это будет трудная победа в её жизни, но она справится.

При мысли о Милене Ася недовольно скривилась. Ася нежно любила своих воспитанниц, хоть они ей порядком надоели, но это и по сей день не осушило её преподавательскую жилу. Единственная ученица, которую Ася недолюбливала откровенно, не кривя душой, была самая одарённая из всех учениц, порядочная стерва Соловьёва Милена. Она не просто самая способная из всех, у неё особый дар тела – вырабатывать заражающую, завораживающую энергию движения. Это проглядывалось с самого первого дня, как только Ася её увидела совсем девочкой. Работоспособность в сочетании со стервозностью Ася тоже отметила практически сразу.

Даже в самых простых движениях – как она тянет носок, как управляет руками – сразу становились видны её способности наполнять танец эмоциями. Для зрителя это самое главное, иначе никто не ходил бы по десять раз смотреть один и тот же спектакль. Публику, притаившуюся, замершую в темноте зала, нельзя обмануть или запутать, её нельзя заставить аплодировать, – она, эта самая публика, сама принимает решение, кем восхищаться, а кем нет, кого сухо не замечать, а кому кричать громоподобное нескончаемое «браво».

Как хореограф, Ася радовалась успехам своей подопечной, но никак не могла ей простить одного – романа с Сержем Романовским. Она, конечно же, стремилась быть максимально терпимой, но уязвимое женское сердце слишком ненадёжный союзник разуму в подобных стремлениях. Тем не менее сцена есть сцена, и её не обманешь закулисными любовными интрижками, в противном случае останется лишь посыпать голову едким женским пеплом и отправиться на пенсию.

Воздух в балетном классе был душным и раскалённым, как летний асфальт в горячий день. Большие старинные окна впускали мрачный дневной свет, которого было совершенно недостаточно, и этот недостаток, от зари до зари, восполняли элегантные потолочные лампы. Репетиция была в самом разгаре, если судить по промокшей одежде, по утомлённым, но всё ещё дружелюбным лицам. Ася вошла осторожно, как если бы боялась расшибить себе лоб в стеклянном лабиринте. Она остановилась у сверкающего чёрным лаком старого «Стейнвея» за которым наигрывала Соня Романовская. Постояв с минуту, Ася сделала рукой сдерживающий жест, немного рассеянно поглядев по сторонам. Сейчас она должна будет объявить о том, что Жизель танцует Милена Соловьёва, принца Альберта – Серж Романовский. Девушки расстроятся, но ничего не поделаешь. На мгновение Ася Николаевна внутренне сгруппировалась, предвидя, что сейчас дружелюбие слетит с прелестных девичьих лиц, а затем громким уверенным голосом сухо и ясно произнесла:

2

Женская жизнь (англ.)

3

Роковая женщина (фр.). Распространённый в литературе и кино образ сексапильной женщины, которая манипулирует мужчинами посредством флирта.

4

Фуэте (фр.) – вид танцевального поворота, быстрого, резкого (хореогр.).