Страница 27 из 30
Очевидно, что так происходит по той причине, что в Китае хотели бы представить дело таким образом, что именно в прошлом в мире царил тот настоящий всемирный «новый порядок», при котором Китай, нация Китая руководили всеми делами человечества, властвовали над миром.
Здесь может возникать мысль о том, что возвращение в прошлое, возрождение нации Китая – это и есть возвращение к тому, к чему было всегда предназначено человечество, а именно к ассимиляции китайцами, нацией Китая всего человечества.
Попутно можно обратить внимание на то, что известный и авторитетный, влиятельный китайский ученый Ли Шэньчжи осуждал Мао Цзэдуна и Дэн Сяопина за то, что они навязывали китайцам худшее в конфуцианстве – мысль о вечности и неизбежности согласия с режимом самовластия.
В 1863 году преподобный Джеймс Легг, миссионер в Китае и уважаемый в Оксфорде синолог, утверждал в своем широко известном переводе китайских классиков, что конфуцианство лучше всего «приспособлено к примитивному, безыскусному состоянию общества». Легг, однако, тщательно отделял себя от тех миссионеров, которые относили все социальные пороки Китая на счет этой философии: «Я не возлагаю вину за присущее им, китайскому правительству и народу, презрительное высокомерие (по отношению ко всем прочим) на Конфуция. То, что я считаю предосудительным, – это то, что он не оставил ни принципов, ни записей, позволяющих проверить развитие такого духа». Свое заключение Легг снабдил уничтожающим финалом: «Однако же я сейчас должен оставить мудреца. Я надеюсь, что я не поступил с ним несправедливо; однако в результате длительного изучения его характера и мнения я не в состоянии относиться к нему как к великому человеку» (С. 66).
В Англии Джеймс Легг, который перевел на английский язык труды Конфуция, китайских мудрецов, считал, что конфуцианство «лучше всего приспособлено к примитивному, безыскусному состоянию общества». Из этого следовало, что, с точки зрения Легга, мысли Конфуция были продуктом своего времени.
Легг также приходил к выводу о том, что он не в состоянии относиться к Конфуцию как к великому человеку. Позиция Легга свидетельствовала о том, что в XIX веке люди в Европе, на Западе стремились жить в своем времени, отказывались быть связанными ограничениями, которые время накладывало на высказывания древних китайских мудрецов. Собственно говоря, это был призыв к человечеству жить не в прошлом, а в настоящем, стремиться в будущее, не ставить преграды перед полетом мысли человека, перед свободой человеческой личности.
Представляется, что позднее в XIX веке репутация Конфуция вернула себе значительную часть своей прежней утраченной основы. В самом конце своей жизни Эмерсон пересмотрел свое мнение, похвалив Конфуция как «единственного гения, которого, как кажется, азиаты имели для своего морального возрождения», и некоторые почитатели Конфуция нашлись среди американских гуманистов (С. 66). Однако же ни в чем этот сдвиг в оценке не нашел своего проявления более драматично, как в пересмотренном мнении Легга во втором издании его переводов, опубликованном в 1893 году, которое следует сравнить с более ранним, с тем чтобы в полной мере оценить, насколько далекое путешествие совершило его мнение за тридцать два года: «Однако же я сейчас должен оставить мудреца. Я надеюсь, что я не поступил с ним несправедливо; однако чем больше я изучал его характер и мнения, тем больше я приходил к высокой оценке в своем взгляде на него. Он был очень великим человеком, и его влияние было в целом великой пользой для Китая, в то время как его поучения дают важные уроки для нас, для тех людей, которые исповедуют учение (школу) Христа» (С. 66–67).
Итак, спустя некоторое время Легг дал иную оценку Конфуцию: «Он был очень великим человеком, и его влияние было в целом великой пользой для Китая, в то время как его поучения дают важные уроки для нас, для людей, которые исповедуют учение Христа». Легг тогда высоко оценил Конфуция. Прежде всего применительно к той эпохе, когда жил этот китайский мудрец.
В то же время Легг предложил сочетать поучения Конфуция и учение Христа. Легг не пояснил, как он это себе представляет. Предложение Легга повисло в воздухе. Оно, пожалуй, отражает распространенное мнение о том, что с именем Конфуция следует считаться. Люди вынуждены это делать или заявлять об этом. Однако остается вопрос о том, что Конфуций оправдывал самовластие и в Китае, и, очевидно, везде в Поднебесной.
Легг говорил, что Конфуций – это единственный гений, которого азиаты имели для своего возрождения. Под азиатами имеются в виду китайцы или прежде всего китайцы. Речь идет о возрождении, а здесь возникает вопрос о том, что именно предлагается «возрождать», как это делать и по какой причине нечто из прошлого должно быть принято людьми как то, что должно определять будущее.
В добавление к идолопоклонству, безнравственности и критике Конфуция практика умерщвления младенцев и варварское отношение к женщинам постоянно проявлялись в описаниях Китая миссионерами. В то время два последних в ряду этих явлений явно не были новыми, они пребывали в забвении вплоть до того времени, когда эти миссионеры приехали в Китай и появились на сцене, и гордость преподобного Медхерста тем, что они первыми представили эту ужасную практику полному вниманию Запада (вниманию Запада в ее полном виде), представляется вполне обоснованной. На самом деле, в действительности многие миссионеры цитировали английского дипломата сэра Джона Бэрроу как авторитета в вопросе об умерщвлении младенцев в Китае, делая его даже свидетелем, видевшим своими глазами такую практику (все это на практике), чего он сам никогда не заявлял. «Некоторые из сцен, свидетелем которых он был, будучи в Пекине, были почти неправдоподобными», – писал о Бэрроу Абель. «Еще до того, как повозки по утрам объезжали окрестности с целью собрать тела младенцев, выброшенные на улицы… собакам и свиньям дозволялось бросаться на них. Тела тех, которых находили, доставлялись в общую яму за городской стеной, куда живых и мертвых сбрасывали вместе». Преподобный Джеймс Невиус, однако, сообщал, что «благотворители» в Китае создавали «дома младенцев», куда их можно было отдавать с тем, чтобы их последние моменты (в их жизни) не были испугом перед пастью голодных псов. Статьи об умерщвлении младенцев в публикациях миссионеров и религиозных изданиях зачастую снабжались рисунками башен без окон и лишь с небольшими отверстиями (щелями), в которые «матери-язычницы, лишенные естественных чувств», могли засовывать своих нежелательных детей. Оценки протестантскими миссионерами масштабов этой практики превосходили сделанные дипломатами, даже Бэрроу, и любым из тех, кто сообщал об этом ранее, описывая то, что происходило в Китае. Уильямс предполагал, что до сорока процентов всех девочек, рожденных в Китае, были «умерщвлены» своими родителями, и Абель подсчитал, что их число доходило до семидесяти процентов. Однако существовало еще более важное и существенное качественное различие между взглядами миссионеров на умерщвление младенцев в Китае и взглядами дипломатов или купцов (С. 67). Большинство западных путешественников в Китай, которые сообщали об этом явлении, объясняли его как функцию бедности и потому ограничивали это явление только самыми низкими по имущественному положению классами в Китае (С. 67–68). Миссионеры, однако, сообщали об умерщвлении младенцев как о всеобщей практике в Небесной империи (С. 68).
Итак, с точки зрения европейцев и американцев, им пришлось, находясь в Китае, в первые годы, десятилетия и столетия знакомства с китайцами столкнуться с рядом явлений, которые свидетельствовали о диаметральном различии взглядов, духовной жизни, представлений о человеческой жизни и о жизни населения той или иной страны.
Это были прежде всего следующие явления.
•. Идолопоклонство.
•. Безнравственность.
•. Взгляды Конфуция сравнительно с учением Христа.