Страница 22 из 30
С точки зрения Миллера и Рашенбергера, необходимо понимать все то в Китае, что можно принять с таких общечеловеческих позиций. А также исходить из того, что в перспективе, в том числе в далекой перспективе, Америке и Китаю так или иначе, но все равно придется сосуществовать на нашей планете.
В принципе это разумная точка зрения. Весь вопрос в том, как оценивать воззрения властителей государства на китайском континенте и при этом понимать, что существует необходимость сохранять человеческое достоинство американцев, русских, всех других наций, особенно тогда, когда на него так или иначе посягают последователи политики Мао Цзэдуна.
Что же касается китайской кухни, то здесь снова можно вспомнить уже приводившийся пассаж о том, что китайцы могут гордиться тем, что они «изобрели» чай (кстати, первые представители Китая, побывавшие в России, говорили о русских: хэ цзю бу чи ча – «они пьют вино, но не вкушают чай»). К этому можно добавлять и китайскую кухню, и китайскую медицину. Да мало ли что еще хорошего, созданного китайским народом за историю его существования и жизни. Все то, что идет на пользу человечеству, – это общий вклад в культуру и историю человечества. Здесь каждый народ и каждая страна вносят и разнообразие, и свои достижения.
Рашенбергер ратовал за тесное сотрудничество между британцами и американцами в Китае, выражая благодарность за симпатию британских резидентов и их гостеприимство. Однако он чувствовал, что «каким бы тесным ни было их общение, социальные связи и индивидуальная дружба», американцы придерживаются сепаратного (своего отдельного) курса, основанного на их коммерческих и национальных интересах. Фактически это была мягкая критика в адрес лорда Напье и того, что Рашенбергер рассматривал как психологическую подготовку к войне британцев против Китая (С. 55).
Здесь важно обратить внимание на то, что американцы с самого начала стремились осуществлять политику в отношении Китая, руководствуясь прежде всего своими коммерческими и национальными интересами. Это означало, что американцы искали с китайцами взаимопонимание на двусторонней коммерческой и торговой основе. А также что они отделяли двусторонние американо-китайские интересы от интересов других стран, прежде всего англичан. Здесь также просвечивает такая мысль, что американцы видели, что британцы сползают к войне с Китаем. Американцы предпочитали оставаться в стороне от такой войны и доводили до китайцев такую свою позицию.
При всем при этом американцы считали необходимым и важным для себя тесное общение, социальные связи и индивидуальную дружбу с англичанами в Китае. На протяжении определенного времени у иностранцев в Китае в том или ином случае возникала необходимость совместно отстаивать общие или совпадавшие интересы.
Несмотря на образованность Рашенбергера и его космополитичность, его выводы резко отличались от выводов Робертса и во многих отношениях от выводов Бэрроу, Иллиса и Маклеода. Он писал о китайцах:
Это тот народ, который разрушает сделанное его же предками; это та нация, внутри которой самые постыдные преступления являются обычным делом; …где торговец надувает и своего соотечественника, и иностранца; где знание языка – это самая дальняя граница (пределы) науки; где язык и литература нисколько не адекватны обычным целям жизни, они остаются на протяжении веков без улучшений; где хранители морали – это люди без чести или честности; где правосудие продажно до такой степени, которой нет примеров на всей Земле; где великий законодатель Конфуций, столь почитаемый, оказывается недостойным того, чтобы его прочитали, если мы не будем искать здесь оправдание в бедности его писаний, принимая во внимание невежество того времени, когда он жил; где вся цепь человеческих существ, от императора до самого низкого его вассала, живет, обманывая и мучая друг друга» (С. 55–56).
Иностранцы, в том числе Рашенбергер, многое замечали в Китае. Они давали всему этому свою оценку. При этом исходили из своих прежде всего нравственных представлений и своей системы ценностей.
В целом оказывалось, что иностранцам при знакомстве с Китаем и китайцами пришлось самым внимательным образом присматриваться к порядкам, образу жизни в Китае, к политике властителей Китая внутри страны и в то же время отделять свои наблюдения о внутренней жизни в Китае от своих же представлений и заинтересованности той или иной страны в двусторонних отношениях с китайцами и их государством.
В целом взгляды этих дипломатов являются параллельными и темам, по которым высказываются критические мнения, и расхождению во мнениях, которые возникли, исходя из опроса купцов (анализа всей совокупности сообщений купцов о Китае). Только Андерсон и Абель попытались полностью отрицать какую бы то ни было ценность главных критических соображений людей Запада, когда те осуждали китайцев. Другие, то есть Стонтон, Ван Браам и Дэвис, к сожалению, приняли эти обвинения и относили их либо на счет ностальгии по Кэфэю (романтическое старое наименование Китая) времен своей молодости и юношеского воображения, либо на счет реалистических аргументов относительно универсальности пороков, коррупции и гнета. Некоторые гневно осуждали морально китайцев, что редко встречалось у купцов. Только Тимковский не проявлял эмоций и сожалений ностальгического порядка. Хотя по своему тону работы дипломатов и походили на писания миссионеров, дипломаты и миссионеры различались в главном: даже самый критически настроенный дипломат, за единственным исключением Робертса, выражал великое уважение религиозной толерантности Китая и его религиозного равнодушия (безразличия, индифферентности) (С. 56).
Итак, профессор Миллер считает, что у иностранцев существовали два взгляда: либо великое уважение религиозной толерантности Китая, либо мнение о религиозном равнодушии, безразличии, индифферентности Китая.
Это действительно вопрос, на который либо невозможно найти ответ, либо можно ограничиться поисками ответа. То, что в Китае в 1949 году к власти пришла Коммунистическая партия Китая и она остается у власти почти семьдесят лет вплоть до настоящего времени, показывает, что население Китая оказалось готово либо принять, либо воспринять правление коммунистов с их атеизмом.
Может быть, китайцы всей своей историей, особенно бесконечными войнами, оказались приучены к тому, чтобы заботиться прежде всего индивидуально о себе, своем выживании и существовании, то есть заняты борьбой за жизнь; они приучены равнодушно относиться к религии.
В XIX веке в Китае была большая религиозная война, Тайпинское восстание, но и это скорее была междоусобица в среде ханьцев, хотя и окрашенная в некие цвета христианства, однако при мысли о том, что китайское христианство не подчиняется никакой внешней или иностранной власти или силе.
Повторим, что китайцы заняты прежде всего вопросом о выживании, индивидуальном выживании. Они эгоисты, в том числе и в отношении религии. Они ведут борьбу в индивидуальном, а иной раз и в общем порядке за свою жизнь, за свое выживание.
Случилось так, что в Китае идея высшей силы, идея бога, который выше всего, выше правителя государства, не нашла ни восприятия, ни приятия.
В то же время иностранцы, как это видится в настоящее время, ошибались, принимая отношение китайцев к религии за толерантность. В особенности нынешние власти КПК – КНР стремятся все китаизировать: духовную жизнь, религию, идеологию и даже население других стран. Мысль о сплоченности нации, о главенстве понятия нации, о навязывании нацией Китая своих правил всему человечеству – вот то, что заменяет и подменяет религию в современном Китае. КПК допускает существование религий в КНР исключительно с целью использовать это в качестве рычагов, позволяющих правящей партии контролировать последователей той или иной религии. Пример с фалуньгун, то есть с возникшей отдельно от государства религией, которую власти сначала допустили, рассчитывая использовать и ее в целях строительства социализма, а затем запретили, показывает суть политики КПК в отношении религии.