Страница 21 из 25
Отпора охамевшая безбожная власть почти нигде не встречала. Правда, в Твери, когда чекисты полезли в гробницу святого князя Михаила, то прежде всего нашли записку: «Большевики! Погибнете хуже, чем черви. Бог вас накажет! В аду вам мало места, ослепнете завтра».
Нет, не слепли, не падали замертво, оскверняя святыни.
Вскрывая раку Саввы Сторожевского в Звенигороде, один из членов комиссии сумничал:
– Посмотрите, товарищи, не собачьи ли это кости?
А чекист, схватив череп преподобного, ткнул им в лицо ризничного отца Ефрема:
– На, посмотри на своего заступника! – И повернулся к монастырскому библиотекарю: – Это для тебя святыня?
– Святыня, – сказал монах.
– А для меня вот что! – И пять раз плюнул на мощи.
На том глумление не закончилось. Останки преподобного, который был прославлен еще при царе Алексее Михайловиче, забрали в музей: довольно поклоняться – поглазейте!
Большевикам казалось, что они добрались до святая святых и убивают саму бессмертную душу православия.
В эти жестокие для Церкви дни святейший Тихон, получив рапорт архиепископа Астраханского Митрофана об исследовании чудес, происходивших у гробницы убиенного во время бунта Стеньки Разина митрополита Иосифа, указал совершить прославление святителя 11 (24) мая 1919 года.
Да торжествует свет над Россией и да рассеется тьма в душах осатанелых от бесчинства и крови.
Отступ
Схима
В день памяти Василия Исповедника, пострадавшего в царствие иконоборца Льва Исавра, старца Алексия постригли в схиму. Имя осталось прежнее, но день ангела он праздновал отныне не 12 февраля, а 17 марта. Небесным его покровителем стал преподобный Алексий, человек Божий.
Куколь и аналой мало изменили жизнь затворника. Посетить его по-прежнему позволялось только с благословения святейшего Тихона, но монастырь утопал в тишине не ради этих ограничений.
Не зима отвадила людей от Зосимовой пустыни – лютая власть безбожников. Алексий очень удивился, когда в сияющий мартовский день к нему на исповедь приехали сразу три человека.
Первой вошла женщина. Одета крестьянкой, но было видно, что это только маскарад, что ей стыдно носить платок и валенки.
У старца для гостей и для себя вместо кресел и стульев были березовые пеньки.
Указал на самый затейливый, срезанный по капу.
– Меня зовут Анна, – сказала женщина. – Как видите, я еще не старуха, но ясно себе представляю: жизнь моя – позади. Муж и сын на юге. Два брата на востоке. Сражаются, побеждают, но Россия остается под пятой антихриста… Я живу в собственном доме, в квартире моего дворника. Нет, это не конура! Две комнаты, кухня. Со мной дочь… В дворницкой мы, слава Богу, избавлены от обысков. Нам даже кое-что перепадает со стола важного еврея, занявшего дом. Он у красных чуть ли не генерал…
Женщина опустилась на колени.
– Батюшка! Наверное, это тяжкий грех – я не верю, что жизнь переменится. Ни братьям моим, ни мужу, ни сыну в Москве уже не бывать… Я столько претерпела унижений, поруганий, но почему же не чувствую себя очищенной?..
– Духа исповедничества в тебе нет, – сказал Алексий. – Умирать будешь трудно. Ты ведь и в прежней своей жизни открыто перекрестить лоб стыдилась, Господа Бога стыдилась: на смех могли поднять. А сегодня страшно – на Крест гонение. Анна, Анна, что Богу скажешь?
Она поднялась с колен. Глаза изумрудные, слезы обволокли зрачки, но не пролились.
– Батюшка, прости! И еще раз прости – скажи, что будет с Андреем-отцом и с Андреем-сыном? Как мне молиться о них? Полгода нет вестей, да ведь и ждать писем бессмысленно.
– Сама все у них спросишь, а по дворницкой, где теперь живешь, исскучаешься… Я тебя пособорую. Соборование помогает мытарства пройти… А теперь кайся! В самом стыдном кайся! Время покаяния. Если кто не покается, тот безумец. Безумец!
Долго держал у себя женщину. А важного посланца, человека, начиненного множеством секретов, спровадил от себя через минуту-другую.
– Прошу святых молитв и благословения Временному высшему церковному управлению, – сказал тайноносец, как одарил. – Высокопреосвященный Сильвестр Омский кланяется вашему преподобию. Простите, высокопреподобию.
Верхняя часть туловища сибирского посланца была грузная, обремененная могучими мышцами, и в то же время поджар, на ногу легок.
– Соборное совещание происходило в Томске. Участвовало тринадцать архипастырей. Главой управления избран владыка Сильвестр, членами – Симбирский Вениамин, Уфимский Андрей. Для координации действий я послан в Ставрополь, где планируется проведение Собора.
– Томск? – Старец покачал головой. – Далеко от Москвы… И Ставрополь далеко… Благословляю Богу молиться.
– Между прочим, верховный… Вы ведь знаете, о ком я говорю?
– Нет, не знаю.
– Об адмирале! Адмирал Колчак признан верховным правителем России. По его приказанию ВВЦУ взято на довольствие… Но что мне передать от вашего высокопреподобия Ставропольскому Собору?
– Молитв.
– Нет ли каких конкретных указаний?
– Благословляю все ваши Соборы к покаянию.
– Странно… Святейший меня направил к вам. Я думал найти здесь, в месте весьма укромном… Впрочем, что ж, передам сказанное. Прощайте, старец!
Щелкнул каблуками.
– Да, простите! Святейший патриарх просил вас отслужить панихиду по двум митрополитам. По Антонию и Евлогию. Честь имею!
Новость была ужасная, но сердце осталось спокойным, более того, наполнилось радостью.
У порога уже стоял третий посетитель. Юноша покраснел так густо, с таким отчаянием смотрел на череп и кости на аналое, что Алексий подошел к нему, провел к столу, усадил на свой пень-кряж.
– Как хорошо, что ты решился приехать! – ласково сказал старец, наливая юноше чаю и ставя перед ним коробку с белыми сухарями. – Слава Богу! Слава Богу!
Юноша не знал, как ему быть, он отобедал сутки тому назад, но сюда стремился за другой пищей.
– Ты ешь и пей! – приказал батюшка и стал ждать, когда юноша хрумкнет сухарем и выпьет горячего чаю. – Сухариков не жалей, у меня их целый мешок… А наказ тебе будет строгий… Сухопутные адмиралы – соблазн, сотрясение воздуха… Не покидай матушку… Я понимаю – Россия, Россия! А Россия – тоже матушка. Она без деток своих – сирота… Кому что. Одни последние горшки готовы расколотить. А кому-то придется собирать разбитое. Все твои дороги впереди! Будешь и в Сибири! Еще как будешь! С матушкой оставайся – вот мое благословение… Нынешние люди мосты порушили, а ведь их восстановить – все равно что вернуть жизнь… России, России, голубчик.
Юноша, напившись чаю и уже стоя в дверях, показал старцу свои ладони:
– Я мозоли наживал, чтобы за белоручку не приняли… Они ведь белоручек к стенке ставят.
– Какой ты белоручка! Ты – труженик. У тебя впереди столько работы – глазами не обоймешь! С Богом! Вот, отдай матушке просфору. Доброго сына вырастила. А тебе – коробка с сухариками. Трудно к нам стало добираться, но что Бог ни делает – к лучшему.
Вавилонское пленение
Секретарь Тихона архимандрит Иларион вошел так робко, словно допустил какую-то очень большую оплошность.
– Ты что, батюшка? – спросил святейший ласково, заранее обещая рассудить дело без гнева.
– Святейший! – Горе так и плеснуло из глаз. – Владыку Тобольского Гермогена – утопили. Мы его о здравии поминаем, а ему, мученику, еще в прошлом году, шестнадцатого июня, камень на шею – и в реку. Говорят, камень был тяжеленный, тайно убили, но Господь открыл преступление. Река Тура мощная, тело владыки вместе с камнем на берег вынесла.
Тихон перекрестился:
– У нас страшно, а на окраинах, видно, еще хуже. Раньше государя удостоился венца, а хотел быть ему защитником.