Страница 6 из 11
Став постарше, Боаз словно бы отказался от меня. Он с головой нырнул в новый мир и закрыл дверь перед моим носом. А потом он съездил на лето в Израиль и возвратился с решением – он должен вступить в морскую пехоту.
Ну, а потом тут у нас разразился ад.
Если бы брат со мной побольше разговаривал, я бы, может быть, понял – почему и зачем? Но я никогда не знал про Боаза ничего, кроме того, что он сильнее, быстрее, мощнее, умнее и немного посимпатичнее меня. Я завидовал его самоуверенности. Я завидовал тому, что у него такая подружка, о какой я могу только мечтать. Боаз знал, чего хочет. Он шел и получал это. А я никогда особенно ничего не хотел.
Даже не знаю, многое ли изменилось за те годы, пока брата не было. Я стал выше ростом и благодарен судьбе за каждую четверть дюйма, но я до сих пор не понимаю, что же во мне изменилось. Я бы все на свете отдал, чтобы стать таким, как Боаз. Но только вряд ли это у меня получится.
Когда я был помладше, я, бывало, тайком пробирался в комнату Боаза. Я проводил кончиками пальцев по его спортивным трофеям, прикасался к камням из его коллекции, к корешкам его книг. И мне казалось, что я будто бы заглядываю в свое будущее. Передо мной представала картинка, каким я стану через четыре года.
Но в итоге эта комната не научила меня ничему.
– Леви, – говорит Дов, повернувшись ко мне. – Почему от тебя так приятно пахнет?
– Может, потому что я душ принял?
– Нет, тут что-то еще.
Дов прав. Я прыснул на себя немного одеколона. Этот одеколон стоял в шкафчике-аптечке с тех времен, когда Боаз заканчивал школу. Надо же было проверить, не испортился ли одеколон. Я же на вечеринку собрался, так что самое оно. Перл явится туда с Цимом и со мной, как обычно. «Одно из немногих преимуществ того, что ты – мой друг, – говорит Перл. – В общине Святого Младенца Иисуса понятия не имеют о том, как устраивать вечеринки. А стереотипы насчет девушек-католичек – чистой воды вранье».
– Я иду на вечеринку, – наконец выдавливаю я. – Вернусь не очень поздно.
Сам не знаю, почему я так растерялся. Я ведь, фактически, могу делать все, что пожелаю. Одно из преимуществ того, что твой брат находится в зоне боевых действий, – это то, что родители не слишком сильно заморачиваются насчет того, куда я иду, чем занимаюсь, с кем провожу время, хорошие ли у меня отметки, какие у меня планы на летние каникулы и в какой колледж я собираюсь поступать.
Со всем этим родители жутко надоедали Боазу – и смотрите, к чему это привело.
Дов накрывает своей рукой мою:
– Повеселись на всю катушку, красавчик. Только сумку не забудь.
На Перл платье с глубоким вырезом.
– Мама Голдблатт тебя выпустила из дому в этом? – Я не могу сдержать удивления.
Перл показывает мне серый кардиган:
– Не зря же Бог придумал что-то вроде этого.
Она забирается на заднее сиденье машины Цима, наклоняется и утыкается носом в мой затылок.
– Ты симпатично пахнешь, – хмыкает девушка.
Цим прижимает ладонь ко лбу с таким видом, словно закрывает глаза от слишком яркого солнца.
– Блеск. Сейчас-сейчас… – Перл шумно втягивает воздух носом. – Так пахло от Боаза.
Я отталкиваю ее:
– Ты серьезно?
– Я девушка. У меня острое обоняние. А может быть, одеколон китайский. Так или иначе, я помню, как от него пахло. – Перл еще раз принюхивается ко мне и откидывается на спинку сиденья. – Ммммммммммммм. Запах влюбленности.
Мне никогда в голову не приходило, что Перл может быть влюблена в моего брата. Это глупо.
Я почесываю шею. Может быть, я переборщил с одеколоном.
– Ладно, слушайте-ка. Напомните мне, зачем мы премся на эту вечеринку? – спрашиваю я. – Чед Пост, он же тот еще хрен.
– Мы туда идем, потому что тебе надо расслабиться, Леви, – улыбается Перл. – Отвлечься. А может быть, там найдется кто-то, кто потрогает твою улитку.
– Можно подумать, ты этим не занимаешься каждый день, – фыркает Цим.
– Не называй это улиткой, – рычу я на Перл. – И нечего упражняться в красноречии, когда нам надо разработать стратегию.
– Да нет, девушка права, – вздыхает Цим.
Ну ладно, ладно. Мой опыт в контактах с противоположным полом блекнет в сравнении с Перл и Цимом. Но я уже говорил, за прошедший год я заметно возмужал. Теперь все должно пойти лучше.
– Какую стратегию ты предлагаешь? – спрашиваю я.
– Ну, ты мог бы какую-нибудь бедняжку напоить вдребезги, – говорит Перл. – Но это банально. И спорно с точки зрения морали. – Она опускает стекло в окошке и закуривает сигарету, грубо нарушая правила, установленные Цимом. – Надо что-то придумать.
Дома у Чеда Поста Перл сначала флиртует с парнем, который ей в подметки не годится. Она быстро теряет к нему интерес и переключается на зануду, любителя научной фантастики.
Цим где-то исчезает с Мэдди Грин, такое с ним случается на четырех из пяти вечеринок, но при этом он клянется, что она – не его подружка.
Я брожу по дому, слыша обрывки разговоров. Разыскиваю Ребекку Уолш, хотя она никуда не ходит без Дилана Фредрикса. Чед Пост хватает меня за плечо:
– Чел, я слышал про твоего братана.
– Спасибо. – Я морщусь.
С какой стати мне потребовалось отвечать «спасибо»?
– Ты небось жутко рад, что он дома?
Угу. Вот только он из своей комнаты три дня нос не высовывает, а если говорит – то три слова, не больше.
– Ну да.
– И как он?
А я что, сказал, что он не выходит из своей комнаты и не произносит фраз длиннее трех слов?
– Отлично.
– Круто! Пивка хочешь?
– Само собой.
Чед шагает к бочонку.
Мне неловко. Я его назвал «хреном», но, может быть, он не такой уж плохой. Чед возвращается с голубым пластиковым стаканчиком, останавливается рядом со мной и обводит взглядом гостиную.
– Боаз такой крутой. – Чед наклоняется ко мне. От него пахнет чем-то вроде «доритос». – Как думаешь, он там кого-нибудь кокнул насмерть?
– Правда, я не знаю, Чед.
– Слышь, я думаю, то, что он сделал, это круто. Не, я не то чтобы взял и так же сам поступил… мне просто неохота… ну это… просыпаться затемно, есть всякое дерьмо, спать в палатке и подрываться на минах, но парням, которые все это делают, респект и уважуха.
– Так и передам.
– Ну, круто! Скажи брату спасибо за то, что он уберег нашу страну от террористов и всякого такого.
– Заметано, скажу.
Чед уходит. Я ищу глазами, где бы сесть. Хочется разыскать такое местечко, где меня никто бы не доставал, нет, если, конечно, это не будет Ребекка Уолш или Софи Олсен.
Я устраиваюсь в любовном кресле, оставив вторую половинку свободной.
Беру просроченный номер журнала «Time» и стараюсь сделать вид, что с интересом его листаю. На обложке – солдат. Шлем. Пустынный камуфляж. Усталое, покрытое пылью лицо. Темный загар.
В кресло рядом со мной втискивается Перл:
– Ну вообще. Он читает! Это непременно привлечет к тебе полчища девиц. – Она берет у меня стаканчик и делает здоровенный глоток теплого пива. – А Ричард где?
– А ты как думаешь?
– С Мэдди Грин? Как это предсказуемо!
– Слушай, вот если бы я не знал тебя получше, я бы решил, что ты ревнуешь.
– Ой, я тебя умоляю! А ты? Как продвигается проект «Улиточка»?
Я машу рукой, чтобы Перл освободила место рядом со мной.
– Ты должен разработать стратегию, – упрямо произносит Перл.
– Неужели ты никогда не устаешь от этого? – ворчу я. – Сколько можно надоедать людям? Это же какая уйма работы!
– Мне такая возможность не каждый день выпадает, чтоб ты знал. Мама Голдблатт лишила меня дарованного Богом права на флирт, отправив меня в общину.
Мама Голдблатт удочерила Перл, когда той было одиннадцать месяцев от роду, и с того самого дня, когда она сошла с трапа самолета в роли матери-одиночки с младенцем на руках, мама Голдблатт проявляла чудеса суперопеки. Вот как иначе объяснить ее решение отправить девочку – полукитаянку-полуеврейку в девичью католическую школу? Сама она утверждает, что верит в систему раздельного обучения, но я вот что думаю: знай мама Голдблатт, что Перл пойдет своим путем и в шестнадцать лет лишится девственности, наверное, она избавилась бы от иллюзий и отправила дочку в самую обычную школу.