Страница 7 из 10
IЧто называют переводом?Песнь кукушачьего птенца;Лжеца полет перед народомНа бороде у мертвеца;Крик попугая, визг мартышки,Рассудка мелкие интрижкиИ профанацию святынь,Когда вульгарную латыньЗовут псалмом царя Давида.О ты, клекочущий орел!Заткнись, тебя я перевел.Иль пошуми еще для вида,Набоков, двойственный, как герб,Подсчитывая свой ущерб.IIНет зыбче отраженья слова;Так дергаются огонькиНа фоне озера ночного,На черном зеркале реки.Набоков, мудрый мой писатель,Взгляни: вот честный твой предательПеред тобой, главу склонив,Покорный, как инфинитив,Стоит, готовый ко спряженьюВсего со всем – лишь подмигни! –Он будет жить в твоей тениУслужливой, безвольной тенью.Но страшно, если тень рукойВнезапно шевельнет – другой!
Строки, написанные в Фолджеровской библиотеке в Вашингтоне
Летиции Йендл, хранительнице рукописей
Фолджеровской Шекспировской библиотеки
Зима. Что делать нам зимою в Вашингтоне?Спросонья не поняв, чей голос в телефоне,Бубню: что нового? Как там оно вообще?Тепло ль? И можно ли в гарольдовом плащеГулять по улицам – иль, напрягая веки,Опять у Фолджера сидеть в библиотеке…Врубившись наконец, клянусь, что очень рад,Что «я смотрю вперед услышать ваш доклад»,Роняю телефон – и, от одра воспрянув,Бреду решать вопрос: какой из трех стакановПочище – и, сочку холодного хлебнув,Вдыхаю глубоко и выдыхаю: Уфф!Гляжуся в зеркало. Ну что – сойдет, пожалуй.Фрукт ничего себе, хотя и залежалый.Немного бледноват, но бледность не порок(А лишь порока знак). Ступаю за порог.Феноменально – снег! Ого, а это что там,Не баба ль белая видна за поворотом?Хоть слеплена она неопытной рукойИ нету русской в ней округлости такой,Что хочется погла… замнем на полуслове,Тут феминистки злы и вечно жаждут крови!А все же – зимний путь, и шанс, и день-шутник…Сгинь, бес. Толкаю дверь, и вот я в царстве книг.Перелагатель слов, сиречь душеприказчикПоэтов бешеных, давно сыгравших в ящик,Держу в руке письмо, где мой любимый Джон –Уже в узилище, еще молодожен –У тестя милости взыскует… А не надоКрутить любовь тайком, жениться без доклада!Кто десять лет назад, резвясь, писал в концеЭлегии «Духи» о бдительном отце:«В гробу его видал»? Не плюй, дружок, в колодец,Влюбленный человек – почти канатоходец,Пока его несет во власти лунных чар,Он в безопасности; очнуться – вот кошмар.Хранительница тайн косится умиленноНа то, как я гляжу на подпись Джона Донна,Смиренно в уголок задвинутую: – Вот!Постой теперь в углу! – Но страх меня берет,Когда я на просвет след водяного знакаИщу, как врач кисту, и чую, как из мракаСкелет, или верней, тот прах, что в день судаВновь слепится в скелет, сейчас ко мне сюдаЗловеще тянется, чтоб вора-святотатцаДо смерти напугать – и всласть расхохотаться!Скорей в читальный зал. Едва ль Монарх УмаПрилюдно станет мстить. Ученые томаБерут меня в полон и с важностью друг другу,Как чашу на пиру, передают по кругу.Я выпит наконец. Пора пустой объемЗаполнить сызнова веселия вином!Не зван ли я к Илье? Вахтера убаюкавЗаученным «бай-бай» и письмецо от БруковИз дырки выудив, ступаю на крыльцо.Пыль снежная летит, и ветер мне в лицо,Но бури Севера не страшны русской Деве.Особенно когда она живет в Женеве.Уолтер Рэли в темнице
Был молодым я тоже,Помню, как пол стыдливыйЧуял и сквозь одежу:Это – бычок бодливый.С бешеным кто поспорит?Знали задиры: еслиСунешься, враз пропорет –И на рожон не лезли.Марсу – везде дорога,Но и досель тоскуюО галеоне, рогомРвущем плеву морскую.В волнах шатался Жребий,Скорым грозя возмездьем,Мачта бодала в небеДевственные созвездья.Время мой шип сточило,Крысы мой хлеб изгрызли,Но с неуемной силойВ голову лезут мысли.В ярости пыхну трубкойИ за перо хватаюсь:Этой тростинкой хрупкойС вечностью я бодаюсь.Жизнь открывается снова
Жизнь открывается снова на тыща пятьсотдевяносто третьем годе. Сэр Уолтер Ролипишет из Тауэра отчаянное письмо«От Океана к Цинтии». С волидоходят верные слухи, что сэру секир башка,какие бы он не примеривал роли – от пастушкадо Леандра, потерявшего берег из виду.В то же время, но в другом заведении, Томасу Кидуочень и очень не советуют выгораживать своего дружка.И косясь на железки, испуганный драмоделзакладывает другого, а именно КристофораМарло (тоже драмодела), которыйне столько сам по себе интересует секретный отдел,сколько то, что имеет он показатьоб атеизме сказанного Уолтера Ролии его гнусном влиянии на умы.Той порой Марло прячется от чумыв доме Томаса Вальсингама (вот именно!) в Кенте.Что он там сочиняет в последний раз,неизвестно, но выходит ему приказприбыть в Лондон, где ударом кинжала в глазон убит. Потужив о двойном агентелорда Берли и Феба, друзья дописывают последний акт«Дидоны» и историю о Леандре.Чума то уходит, то возвращается какпридурковатый слуга, и театрыто открываются, то закрываются на неопределенный срок,и Шекспир, рано утром поскользнувшись на льду,едва не разбивает голову, которой пока невдомек,какими словами горбун соблазнит вдову,но он знает, что такие слова должны найтись,и он находит их в тот самый миг,как летящий с Ламанша незримый бризоживляет, как куклу, уснувший бриг.