Страница 6 из 16
Флотские офицеры держались с Константином свободно, скидку на годы, конечно, делали, но отдавали должное уму и сообразительности юного генерал-адмирала. Потому лишь вежливо покивали на заявление великого князя, — дескать, будущее флота, за паром и пароходами, а парусники хороши лишь в океанских плаваниях, на Балтике же надо по примеру англичан, только что достроивших первый океанский пароход полностью «железный», завести отдельную эскадру из кораблей снабжённых машинами. И непременно чтоб без парусов, и учить, учить, учить матросов и офицеров, готовя кадры для нового флота. Далее Костя начал размахивать руками и нахваливать пароход Черноморского флота «Метеор», отличившийся в русско-турецкую войну 1828–1829 годов. «Метеор», в безветренную погоду, немало потрудился, поспособствовал скорейшему взятию Анапы. Такие корабли, не зависящие от капризов погоды, и составят флоты будущего!
Фёдор Петрович, слушая питомца, согласно кивал головой, Литке привязался к Константину, искренне считал его надеждой России и лучшим кандидатом на престол, нежели чем мечтатель и романтик Александр, изрядно накуролесивший с фрейлинами и спешно отправленный мудрым родителем в большое путешествие по стране.
Неожиданно по городам и весям России за братом увязался Пушкин. Очевидно, потребовалась Александру Сергеевичу хорошая встряска, поднадоела сытая петербургская жизнь, острых ощущений захотелось. А быть может повидаться с друзьями, ссыльными декабристами решил поэт, кто знает. Но батя против променада Пушкина с цесаревичем не возражал, наоборот, всячески убеждал ехать, напирая на то, что гений, вдохновится просторами и мощью державы-исполина и создаст эпическое произведение о России матушке.
Да, не моя эпоха, не моя. Попасть бы в 1903 год, накануне Русско-японской — там за пару сотен человек могу рассказать кто и что делать будет, едва ли не по дням и часам, вплоть до атаки японскими миноносцами Артурской эскадры и заключения Портсмутского мира…
А это время очень посредственно знаю. Помню, вроде батя ухлёстывал за Натальей Николаевной по версии одних пушкинистов, но другие сие решительно опровергали. Хрен их знает — что там было, чего не было. А если у спасённого мною поэта «переклинит» и он, посчитав себя рогоносцем, станет цареубийцей? Гении они такие, непредсказуемо-прибабахнутые. Так что — езжай с цесаревичем, Александр Сергеевич и пиши, пиши, пиши. Ну а коварный Константин твои рифмы от 1837 и позже заучит и «перекинувшись обратно» затроллит поклонников Пушкина иной реальности, в 21 веке. Как же охренеют исследователи творчества поэта — ведь не бывал ТАМ, У НАС, Пушкин в ряде городов, которые он ЗДЕСЬ посетит с наследником престола и наверняка чего-нибудь да напишет. А стиль мастера ни с кем не спутать. Ох, знатный ржач приключится!
Однако же — грех жаловаться, прижился я в этом времени, уже отождествляю себя с Костиком, родителей и братьев-сестёр люблю и чту. И не было ни малейшего желания (хотя есть возможность) приготовить «обратный эликсир». Зачем? Впереди столько интересного, Крымскую войну надо, нет, не переиграть, — предотвратить, Аляску отстоять, привязать её покрепче к России-матушке. Ну а там видно будет.
По калифорнийскому форту Росс работу вёл неспешно. Для начала на огромной карте отметил флажками населённые пункты в американских владениях, а когда венценосный папенька зашёл пожелать сыну доброй ночи, то застал Костика у географической карты, как раз втыкающего флажок на место форта Росс.
— Хорошо придумал, Костя, — папе моя затея с флажками явно понравилась, — смотри какая большая наша Россия — величайшая в мире держава.
— Да, папа! И там где поднят русский флаг, он никогда не будет спущен! А на карте ещё много мест где можно основать российские поселения.
— Сынок, ты не по годам умён, — батя расчувствовался, — когда вырастешь, встанешь во главе флота и отобьёшь у нехристей Константинополь. Будешь там царствовать! Константин в Константинополе! Как твоя великая прабабка завещала!
— Царьград оставим брату Саше, а я стану основателем нового города, Константинополя Тихоокеанского, на американском материке!
И воткнул загодя припасённый флажок то ли в Орегон, то ли в север Калифорнии. Ну, в место на карте, где этим штатам положено быть созданными в ТОЙ, моей родной реальности.
Эмоциональный папаня скомкано пожелал доброй ночи продвинутому сыну и поспешно удалился. Мне «морские командировки» нравились. Как здорово вырваться из дворца, набитого соглядатаями и подхалимами, пообщаться с офицерами флота, людьми образованными, имеющими кучу прожектов по присоединению к Российской империи отдалённых территорий. Очевидно, через них на Константина и вышли осенью 1837 года представители Российско-Американской компании. Во всяком случае, пришли они с Литке.
Мнение юного генерал-адмирала о необходимости сохранить форт Росс и укрепить позиции России в Калифорнии «русские американцы» горячо разделяли, но сетовали на безденежье, малолюдье и «наезды» испанцев и мексиканцев. На Карла Васильевича Нессельроде, что интересно, не жаловались. А ведь именно эта сволочь преизрядно нагадила Российско-Американской компании, «зарубив» в 1825 году проект переселения купленных компанией крепостных крестьян в Русскую Америку, с предоставлением им там свободы, да и в иных многих случаях пакостил, сволочь. Нет, надо думать, что делать с Нессельроде, на посту министра иностранных дел Карлуша будет херить все начинания молодого Константина, папенька верит этой мерзкой обезьяне. А то Карл Васильич уже топит в бесконечных бюрократических согласованиях дальневосточные экспедиции, постоянно откладываемые, по тем или иным надуманным причинам. Подстилка австрийская! Первый кандидат на устранение! Отправлю, непременно отправлю Нессельроде «в гости к Пушкину».
Да, увы, — Александр Сергеевич роковой 1837 год не пережил. Не судьба видно, не судьба. Путешествуя с братом Сашей поэт «отпустил тормоза». Начал неумеренно выпивать он ещё в Петербурге, видно потому и решился уехать подальше от нотаций жены, встряхнуться.
И вот, в славном городе Казани, будучи вдрабадан упоен почитателями таланта, пристал с домогательствами к правильной и приличной вдове чиновника. Женщина вырвалась из объятий пьяного стихотворца и побежала по улице. Поручик Храпов, служивший в местном пехотном полку, удержал Пушкина от погони, за что был бит по лицу и вызван на дуэль. Брат Саша в это время куролесил со свитскими где-то за городом и не мог вмешаться. По показаниям свидетелей, Храпов сам писал стихи, и, будучи большим поклонником Александра Сергеевича, всячески пытался примириться с разбушевавшимся Пушкиным, но, не вынеся оскорблений и не желая стать убийцей гения, там же и застрелился. Мгновенно протрезвевший литератор ушёл к себе в номер, написал покаянное письмо-завещание и разрядил пистолет «в хладный лоб»…
Мда, такая вот штука — история, ты её меняешь, «прогибаешь» а она обратно в своё русло норовит. Вот тебе и альтернатива. Эх, брат Пушкин, как про тебя бард пел: «При цифре тридцать семь, с меня слетает хмель»… Тридцать семь лет, тридцать седьмой роковой год…
Неужели ничего не получится, и позорной Крымской войне быть, и Аляску сдать придётся, как ни крутись, ни исхитряйся?!
К чёрту сопли! Собраться, Костя. Мы ещё повоюем!
Брат спешно прервал поездку и вернулся в Петербург, загоняя лошадей. В гибели Пушкина многие «доброхоты» начали обвинять цесаревича — мол, не предотвратил, не отнёсся к Александр свет Сергеичу с должным почтением. Дантеса в нашей реальности так не третировали как здесь Сашу. А ведь это наследник престола!
Александр после долгого разговора с отцом наедине, заперся в своих комнатах и никого не принимал. По столице ползли невероятные слухи. Гроб с телом поэта медленно и торжественно передвигался из Казани в Петербург, засыпаемый цветами встречавшей печальную процессию «прогрессивной общественности».
После трёх дней затворничества Саша пошёл к отцу и заявил о сложении с себя высокого звания наследника престола в пользу брата Кости. Батя, очевидно, ждал такого афронта, изругал старшего отпрыска и послал за мной.