Маша и Медведь

Меня любовь греет,  подмигнул Симонов, обнял ее крепко и повел обратно к решетке, на территорию парка.

Пока они медленно брели по узкой дорожке, Маша начала паниковать. Любовь, поцелуи, закат все это здорово и весело в шестнадцать, но ведь это не шутки, когда тебе под тридцать. Она не хотела принимать Мишину нежность, Мишину близость, Мишино признание. Все это давило ей на плечи, как его тяжелая рука, что по-хозяйски обнимала. Маша буквально начала чесаться от его куртки. Словно он пытался запихнуть ее в чужую шкуру, сделать из нее нечто удобное, покладистое.

Симонов же превратился в радар и прекрасно улавливал Машины панические настроения. Он был готов, что она остановится посреди аллеи, посмотрит на него и задаст сакраментальный вопрос:

Миш, что мы делаем?

Он улыбнулся, с легкой издевкой ответил:

Гуляем.

Нет-нет-нет,  Маша замотала головой, словно пыталась что-то вытрясти из нее,  Не надо сейчас твоих шуточек. Ты же понимаешь, что это тупик. Мы все равно упремся. У нас нет перспектив.

Все-то ты знаешь наперед,  пробурчал Мишка,  Ясновидящая что ли?

Прекрати паясничать.

Не могу. Роль серьезного человека с кучей логических причин уже занята тобой. А я просто хочу наслаждаться потрясающим вечером рядом с любимой девушкой.

Миииишаааа,  взмолилась она,  Хоть на минутку стань серьезней.

Не хочу,  вспылил он, повышая голос,  Не буду я серьезным, Маш. Хочу пацаном быть, шестнадцатилетним. Вот встретил девчонку в парке. Вредную, но симпатичную. Гулять с ней хочу, целоваться, за руку держать. Не смог я в шестнадцать себе этого позволить сейчас буду наверстывать. Посмотри

Миша повернул ее лицом к скамейке, которая опять блестела свежей краской на чугунных ножках.

Смотри, Маш, здесь ты испачкалась, здесь мы болтали. Ты мне понравилась, едва рот открыла, но я как дебил думал, что это плохо. Смелости не хватило быть с тобой. Обидеть тебя смог, а полюбить нет. Давай ты не будешь сейчас топтать мои грабли. Не думай. Брось ты этого друга брата Я лучше.

От его пламенной речи Маша готова была разреветься, но концовка о друге брата заставила прыснуть со смеху.

Я с другом брата больше не виделась,  честно выпалила она.

Мишка поднял глаза к небу, благодаря высшие сил.

Так это же прекрасно,  рассмеялся он,  Хотя мне было бы приятно, если бы ты его бросила ради меня.

Замолчи.

Ну а что? Я вот сам предложил Вере расстаться еще на первом курсе универа. Разве не приятно тебе об этом узнать?

Не так приятно, как наткнуться на ее фотки. Она теперь под центнер весит. Надо же так разожраться.

Симонов хохотал долго и громко. Женщины. Он ей о возмездии и высоком, а она кайфует, что былая соперница толстой стала.

Я знаю, плохо злорадствовать, но мне все равно. У нее был ты, а у меня Нет, она мне лично ничего плохого не сделала, но В общем, мне плевать. Но она жирная. Вот.

Пойдем,  Миша снова обнял ее, уводя из парка, признал, отсмеявшись,  Личный тренер Вере не помешал бы. Теперь у тебя он есть, а у нее нету.

Симонов подмигнул, а Машка вздернула нос, гордо вякнула:

Да.

На улице становилось все прохладнее, а еще хотелось есть. Маша была бы не против заглянуть в кафе или ресторанчик перекусить, но у Миши были другие планы. Он вел ее к дому. Сначала она думала, что к своему. Ну не мог Симонов, который регулярно летал на своей потрепанной тачке из Москвы в Тулу, чтобы заняться сексом, остановиться на подростковых поцелуйчиках во время заката.

Ошиблась. Миша действительно проводил ее до дома. Можно сказать, вернул туда, где взял.

До двери провожу, ладно?  проговорил он, протискиваясь за чуть растерянной и разочарованной Машей в подъезд,  Поздно уже. Мало ли

Ага,  откликнулась она, взглянула на время,  Еще и десяти нет.

Значит, мама ругать не будет.

Машка прыснула.

У нас есть еще несколько минут,  проговорил Миша, привлекая ее к себе.

Все те же почтовые ящики и его поцелуи. У Маши кружилась голова. Даже джинсовка под пальцами вызывала эффект дежавю. Она была готова, что сейчас хлопнет дверь подъезда, сосед хохотнет и скажет: «Привет». А Мишка придет в себя и умчится, сверкая пятками. Но не сбылось.

Симонов долго и как-то слишком нежно целовал ее, потом прижал к груди. Обнимал тоже долго. Молча. Но все-таки решился сказать.

Я так виноват перед тобой, Маш. Прости меня.

Хорошо,  она покивала, неожиданно осознав, что не злится больше.

Родной город, теплый вечер и Мишкины поцелуи излечили ее душу от ядовитой обиды, которая столько лет никак не желала рассосаться.

Мы увидимся завтра? Свободна вечером?

Да кажется, да.

Зайду за тобой, наверно, как сегодня.

Она засмеялась тихонько:

Это действительно по-детски. Будем опять гулять?

Ну да. Возможно послезавтра я наберусь смелости и заманю тебя к себе в гости, пока мама с папой на работе, а сестра в универе,  Мишка подмигнул,  Может быть даже буду приставать и склонять к интиму.

Ох, какой ты коварный.

А то.

Маша одновременно и расстроилась, и воодушевилась его мальчишечьими планами. Захотелось усугубить игру в ребячество. Она быстро чмокнула Мишу в губы, вывернулась из его рук и бегом побежала вверх по лестнице.

До завтра тогда. Уже десять. Мне надо домой,  бросила через плечо.

Симонов засмеялся, направляя к выходу. Он приготовился забросать Машку сообщениями в соцсети, чтобы ее пыл не угас. За свой он не волновался. Запала там хватило бы на роту солдат.

А Маша, зайдя в квартиру, прижалась спиной к двери и стояла, вспоминая все, что подарил ей этот вечер. Она зажмурилась, чтобы сохранить, запомнить навсегда, обняла себя руками, еле слышно прошептала:

Я тебя тоже люблю.

Глава 11. Закон целомудрия

Миша позвонил, как и обещал, на следующий день. А потом пришел. Снова увел гулять. Кормил Машу сладкой ватой, сводил с ума поцелуями, смешил до колик историями из детства, студенчества и тренерской практики.

Маша каждый раз с трудом сдерживалась, чтобы вместе с поцелуем на ночь не признаться ему в любви. Обида и злость оставили ее сердце, но никуда не делся страх. Слишком глубоко засела в ней привычка быть осторожной, чтобы со всей душой открыться Симонову. Да он, в общем, ее и не торопил. Держал за руку, целовал, обнимал. Даже, держа слово, затащил к себе в гости, когда никого не было дома.

Маше было немного неуютно и неудобно, но естественные потребности, обострённые постоянным присутствием рядом Миши, брали свое. Она не сопротивлялась, когда его ласки стали смелее, руки нырнули под одежду, губы из, нежных стали жадными, страстными. Мишка уложил ее на свою старую кровать, которая скрипнула. Оба захихикали, как подростки.

Толком не раздев Машу, Симонов полез под юбку платья. Он довольно выдохнул, обнаружив на белье влагу.

Миш,  она вскрикнула.

Нет?  он убрал руку, но продолжал поглаживать внутреннюю сторону бедра.

Даааа!  закричала на него Маша опять, а потом захныкала,  Я взорвусь сейчас Пожалуйста

Мишка довольно улыбнулся, вернул руку.

Тебе хорошо со мной?  этот вопрос не давал ему покоя. Казалась, он снова и снова готов был задавать его Маше.

Хорошо Очень,  запиналась она, притягивая к себе его голову и толкаясь бедрами навстречу Мишиной руке,  Сними их, пожалуйста.

Но Миша не спешил избавляться от ее трусиков. Ему нравилось водить пальцем по мокрому атласу, нравилось, как напрягается и постанывает Маша, когда он надавливает. Увлекся всем эти. Пожалуй даже слишком.

О, боже,  всхлипнула она, вцепилась в его плечи изо всех сил.

Мишка чувствовал, как вибрация ее удовольствия впитывается в него. Он был невероятно рад делить с ней эти ощущения.

Маша почти сразу пришла в себя и потянулась к пуговице на его джинсах. Но ее планам не суждено было сбыться. Скрежет ключа в замке и скрип открывающейся двери, заставил их обоих вскочить и привести себя в порядок.

Боже мой, боже мой, боже мой,  тараторила Маша, одергивая платье и приглаживая волосы,  Только не говори, что это твои родители.