Маша и Медведь

Напомни дом и квартиру,  он пер вперед, напролом, не желая снова отпускать хвост своего счастья.

Маша сказала цифры, и Миша спешно попрощался, обещая скоро быть. Он быстро оделся и выскочил на улицу, по ходу отправляя матери смс, чтоб не ждали к ужину. Маша жила рядом. Меньше пяти минут для быстрых ног и неугомонной головы.

Поднимись,  откликнулась она в домофон.

Миша дернул дверь и взлетел по лестнице на третий этаж. Он вошел в открытую дверь. Теплые тона обоев прихожей сразу согрели глаз. Маша стояла у зеркала, забирала волосы в хвост.

Ты так быстро,  попеняла она,  Я едва успела одеться.

Только не говори, что сейчас еще будешь мыть голову и укладываться,  заныл Симонов, а сам впитывал, буквально пожирал ее глазами. Сто лет не видел, а она все такая же. Может чуть более настороженная, чем обычно. Менее дерзкая. Или показалось?

Маша провела по губам помадой, а Мишка облизал свои. Ему хотелось сказать, что зря она. Не будет скоро на ее губах ни капли краски. Он собирался целовать ее. Много. Долго. Даже не сомневался, что Машкин рот будет алым к концу их прогулки.

Не буду я ничего мыть. Пойдем.

Симонов картинно выдохнул, изображая облегчение.

Они вышли на улицу, побрели, куда глаза глядят. Родной город словно сделал их снова детьми, заставив забыть все, что было. Гуляли и болтали. Об общих знакомых, которых была тонна. О родителях. О школе. О любимых местах.

Впервые за долгое время Маше было легко. Она не искала повода прицепится к Мишке, огреть тяжелым словцом, послать куда подальше. Ей нравилось идти с ним рядом, говорить о всякой ерунде, смеяться его шуткам. И когда их пальцы случайно столкнулись, Миша взял ее за руку. Крепко. Ясно давай понять, что не отпустит. Маша и не думала вырываться. Слишком приятно было ощущать его горячую мозолистую ладонь своей.

Не сговариваясь, они пришли к парку. К тому самому, где познакомились, где Машка грубила Глебу и пачкалась о свежеокрашенную лавку. Вечерело. Детей уводили домой, оставались преимущественно парочки. Миша повел подругу к реке. Он всегда любил сидеть на лавочке и смотреть, как извивается меж полей и лугов голубая лента. Но, дойдя до вала Симонов так и встал. Маша тоже замерла. Парковая зона оказалась огорожена железным забором-решеткой.

Ну и дебилы,  не сдержался Мишка.

Да уж,  крякнула Маша, тоже неприятно удивленная таким новшестом.

Давно так?

Понятия не имею. Сто лет тут не была.

Вот и я. Жесть. Надо же так испохабить потрясающий вид. Как будто в тюрьме. Ужас.

Согласна,  откликнулась Маша снова,  Но придется наверно

Она отступила чуть назад, намереваясь присесть на лавочку.

Даже не думай,  огрызнулся Симонов.

Он дернул ее за руку, потащил куда-то вдоль забора. Маша почему-то нашла это очень смешным. Словно они мчались искать конец этой радуги строгого режима, чтобы выкорчевать ее ко всем чертям. Конец нашли. Вернее калитку. Мишка протолкнул Машу за территорию парка, и они потихоньку пошли назад вдоль того же забора по валу. Терь лавочки и и дорожка были за решеткой, а вид ничего не портило.

Выбрав лучший обзор на панораму, Мишка остановился, снял свою джинсовую куртку, бросил на траву.

Садись,  велел он.

Ты замерзнешь,  Маша уверенно замотала головой, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. Она облизала губы, оценив, как эффектно Симонов выглядит в простой трикотажной майке с длинным рукавом. Тонкий хлопок потрясающ обтягивал широкие плечи и мощную грудь.

Ты меня погреешь, если что,  ухмыльнулся он.

Сел сам и потянул ее за руку вниз, не принимая более возражений. Разве могла она отказаться? Присела рядом. Места было мало, поэтому они сразу прижались друг к другу.

Хорошо же,  проговорил Миша тихо.

Идеально,  откликнулась Маша, впитывая жар его тела, вдыхая едва уловимый аромат терпкого парфюма.

В этот момент она менее всего обращала внимание на живописный вид с холма. Намного важнее, приятнее было чувствовать, что Мишка рядом. Как он дышит ей в макушку и чуть меняет позу, чтобы оказаться к ней чуть ближе, прижаться теснее.

Маша за эти месяцы тоже измучилась, истосковалась по сильным рукам и низкому ласковому голосу, по бессонным ночам в его объятиях и предательскому желанию никогда и никуда не отпускать своего Медведя.

Услышав, что Симонов подписался на участие в соревнованиях за их команду, она сразу объявила Тульскому, что хочет в отпуск и за компанию пожить с ребятами на знаменитой базе Геллера, которая считалась колыбелью русского кроссфита. Когда Таня отказалась от участия, Маша заменила ее с радостью, зная что сможет быть еще ближе к Мишке.

Иногда она ненавидела себя за эти уловки, слабость, интриги. Время от времени казалось, что нужно все вернуть на круги своя. Маша вспоминала свою пламенную речь после инцидента с Алексеем, вспоминала детские обиды и все препятствия, что велели забыть о Симонове раз и навсегда. Но ее не хватало надолго. Накатывала такая тоска и безнадега, что выть хотелось. Маша ненавидела себя слабость, но быть гордой и одинокой сил в себе не находила.

Увидев Мишин вызов на дисплее телефона, она едва не завизжала от радости. С трудом себя одернула, собралась и даже не набросилась на него в прихожей. На улице было проще. Люди все таки. Неудобно. Но сейчас он сидел так близко, и его рука обнимала так крепко, что у Маши кружилась голова.

Они давно уже не разговаривали. Сначала оба делали вид, что любуются видом. Мише надоело первому. Он уткнулся Маше в шею, жадно вдыхая аромат ее кожи и волос. Водил носом по нежной коже, заставляя девушку дрожать и прижиматься теснее спиной к его груди. Маша склонила голову, чтобы предоставить ему лучший доступ. Симонов не мог игнорировать такую щедрость. Он изучил губами ее шею, целовал, чуть приоткрыв рот, касаясь иногда кончиком языка. Улыбался каждый раз, когда Маша вздрагивала от его легкой ласки.

Солнце начало клониться к закату, рисуя пожаром на кронах деревьев леса вдали и расписывая крыши частного сектора. Время словно остановилось, а потом понеслось галопом назад, возвращая двух взрослых людей в детство. Словно подростки они сидели на вершине холма, дерзко игнорируя забор и другие правила приличия. Двое растворялись друг в друге, словно яркие чернила вечерней зари в реке.

Чувства, ощущения, все усилилось в миллион раз. Тридцатилетним этого не понять. Такая острота и сладость на грани с болью возможны лишь в пятнадцать, шестнадцать, семнадцать лет. Нет речи о сексе или даже откровенных ласках. Одна жажда поцелуя сводит с ума. Близость губ пьянит лучше крепленого вина.

Мишка чувствовал, как кружится голова и пересохло в горле. Он сам себя не помнил, ничего вокруг не видел, не слышал. Только она.

Чуть развернув Машины ноги, он закинул их на свои, чтобы они стали еще ближе, буквально вжались друг в друга.

Я люблю тебя,  проговорил он, прежде, чем коснулся ее губ.

Миш,  Маша вся сразу напряглась, вытянулась в струнку.

Он помотал головой и накрыл ее рот поцелуем, не давая говорить. Тут же отстранился, чтобы взглянуть на нее. Глаза прикрыты, губы дрожат.

Не надо ничего говорить,  прошептал Миша,  Просто я люблю тебя. И все.

Она покивала, так и не взглянув на него, наоборот сильнее зажмурилась. Он усмехнулся и снова завладел теплыми губами.

Кажется, целовались сто лет. То глубоко и страстно, срываясь на стоны, то легко, едва касаясь губ друг друга. Чтобы перевести дух, Мишка целовал ее лицо или просто утыкался носом в волосы Маши. Но потом снова приподнимал ее голову за подбородок и снова ласкал ее рот своим. Пока губы не заболели. Пока солнце не скрылось за горизонтом. Пока Маша не начала дрожать и ежиться от холода.

Встаем,  мягко скомандовал Миша.

Май месяц, конечно, но и его зад слегка примерз из-за сидения на почти голой еще не прогревшейся земле.

Он чуть подтолкнут Машу вверх, встал сам, поднял куртку, которую тут же накинул ей на плечи.

А ты?  она попыталась отказаться от его услуги,  Замерзнешь ведь.