Жулики. Книга 4

– Прозвище тако. Кудряшов я Иван Савельев сын,– Кудеяр чуть не подавился пирогом и закашлялся.

– Да ты не суетись, Иван Савельевич. Теперь так зваться будешь. И документы оформим на тебя по этому имени. Кудеяр, конечно, круто, но Иван Савельевич как-то понадежнее и пообстоятельнее,– улыбнулся Мишка, увидев как затряслись руки у атамана и даже кружку тот поставил на стол, чтобы не выронить.

– По батюшке величать станете?– не поверил он.

– Станем,– Мишка опять улыбнулся.

– Ну, Михаил, да я,.. да,.. за Вас, да,..– Кудеяр опять шмыгнул носом по-мальчишечьи.

– Все проехали. Потом расскажешь. Ну а вот ты кто Ноздря – это ведь тоже кликуха?

– Вестимо,– Ноздря дотронулся рукой до носа с рваными ноздрями.– Как вот на люди таким появляться? Только по лесам и шастать. А коли еще на лоб клеймо ляпнут, то и вовсе кроме как в лесу и быть нигде нельзя.

– Что ты заладил "лес", да "лес". Зовут-то как?

– Иваном також, как Кудеяра и Фамилия Иванов,– пробормотал Ноздря.

– Ага, и по батюшке, небось, тоже Иванович?– высказал Мишка предположение.

– Откель узнал?– простодушно изумился Ноздря.– Иваном отца звали. У нас все старшие всегда Иваны. Так повелось. Да вот на мне видать пресечется,– вздохнул Ноздря.– Кому такой красавец-то нужен?

– За что наказан?– спросил Мишка.

– Усадьбу барску ктотось пожег, а искать виноватых не стали. Кажному десятому на деревне ноздри рванули. Мне еще повезло, не шибко прихватили, а некоторым оторвали напроч, нос-от. Кровью изошли. Двадцать человек нас всего таких-то… Построили деревню в шеренгу и барин сам кажного указал.

– Это кто ж такой?– полюбопытствовал Мишка.

– Немец – Шмит Карла Йоганыч. Шибко лют…

– Ну ладно, Бог с ним со злодеем. Что умеешь? Грамотен?

– Нет, Михайло, не учен. А работу всяку могу исполнять. Кузнец я потомственный. У нас все при кузне испокон. Что хошь скую,– Мишка чиркнул карандашом в блокноте:

– Хорошо. Ну а ты, Игнат, кто по фамилии?– задал он вопрос следующему члену шайки.

– По ревизской сказке я Игнат Борисов, а отца с матерью не помню, потому, как барин меня еще малолетним запродал вместе с родителями другому барину, а там холера. Вопчем все померли и никто не вспомнил потом, что я да как. Записали Борисов, потому как деревня Борисова. А хлебопашеством всю жизнь промышлял. Пока барщина не допекла. А тут вот их в лесу встренул ну и айда,..!!! Безграмотен опять жа.

– Отчество тебе Борисович запишем. Запомни,– Мишка пометил в записной книжке.

– Ну и Касьян остался.

– Этот у нас грамоте-ей. Все науки превзошел. Семинарию в Москве закончил, да вот с епископом не ужился,– Кудеяр хмыкнул.– Им ведь после окончания положено матушку найти иначе приход не дают. А Игнату вокурат 25-ть и стукнуло, а он не женится, вот его в звонари и поставили в наказание. А жалование там… В общем разругался он с настоятелем, да и подался в лес.

– Что-то больно гладко. Сам-то, что без языка что ли?– Мишка хлопнул Касьяна по плечу.– Не робей.

– Да я и не сробел, Михаил Петрович, просто слово ведь вставить не дает атаман-то наш бывший.

– Откуда отчество мое узнал?– взглянул на него пытливо Мишка.

– Крестьяне в толпе так назвали, вон, мол, боярин Михайла Петрович с Катериной.

– Грамотен значит? Нам учителя нужны. Согласен ли? Да назовись.

– Пушкин Касьян Сергеевич,– улыбнулся бывший семинарист расстрига. Мишка карандаш чуть не выронил:

– Ну, брат, фамилия у тебя знатная. Хорошо хоть, что не Лермонтов.

– А это кто ж таков?– спросил Касьян и отхлебнул чайку.

– Да, есть такая знаменитость. Это я так к слову,– Мишка оторвал взгляд от блокнота.– Ну, вот и все, братцы, сейчас отправимся выполнять поручение Екатерины, а все остальное уже в Москве. Бумаги и прочее. Пока рядом будьте, чтобы недоразумений не было. Переоденем вас, во что-нибудь в лавке у Сидоровича. Уж больно выглядите непрезентабельно. Непотребно, в смысле неказисто.

В Москву выехали ранним утром и к обеду уже подъезжали к особнячку. Жизнь здесь бурлила. За месяц тихий домик превратился в маленький вулкан. Гриня, встретивший их у ворот, кинулся открывать дверцу кареты:

– Молодые возвернулись!– крикнул сам себе, потому что никого больше рядом не было.– Здравия желаю!– вытянулся он, открыв дверь и молодцевато поднес руку к картузу.

– Чего это ты, Гринь, ровно солдат нас приветствуешь?– Мишка выпрыгнул из кареты и подал руку супруге.

– Так тяперича так здеся все здороваются, потому как мы Училище. ФЗУРМ.

– Чего мы "тяперича"?

– ФЗУРМ – Фабрично-заводско училище расейской молодежи. Вона и вывеска соответственная.-

Мишка с Катюшей повернули головы и увидели над входом "соответственную" вывеску.

– Однако, тут время зря не теряют. А мы новых сотрудников привезли. Гринь, найдется, где обустроить или как тут нынче с площадью?

– С площадью плохо, все для кадетов. Спальни, классы. Могу временно пустить в свои хоромы. Выделю комнатенку, коль не на долго,– Гриня хмыкнул.– Марфуша уже привыкла в трех-то горницах хозяйничать. Ежели возражать не будет.

– А говорил "куда столь", – напомнил Мишка.– Ты, Гринь, скажи Марфуше, что на недельку и заплатим за постой, как положено. Ребята смирные, вежливые, богобоязненные. Знакомься,– четверо новых "сотрудников", бывшие разбойнички, переодетые в новые зипуны, подошли, спрыгнув с телеги и степенно поклонились Грине.

– Вы тут пока побудьте, я с начальством переговорю и представлю вас, как полагается,– озадачил их Мишка и ушел с Екатериной в особняк, а мужики, столпившись вокруг Грини, принялись его расспрашивать, что здесь и как. А тот с удовольствием принялся хвастаться "своим хозяйством".

Внутри особняка стояла тишина, которую нарушал только голос Федора Леонидовича.

– Урок ведет,– шепнул Мишка Катюше на ушко.– Пошли на кухню с Марфушей поздороваемся.

На кухне они застали не только Марфушу, но и Тихоновну с Силиверстовичем.

Силиверстович сидел за столом и с видимым удовольствием прихлебывал из чашки чай. Женщины суетились у плиты.

– Мишаня, с Катюней…– всплеснула руками Тихоновна и кинулась обнимать молодоженов. – Ну, как там в деревне?

– Хорошо, тетушка, а вы тут, гляжу, развернулись во всю Ивановскую? Много ли кадетов набрали?

– Здорово, племяш,– Силиверстович радостно улыбаясь, обнял Мишку и Катюшу.– Садитесь, перекусите с дороги. Мать, корми ребят. А кадетов сорок человек нынче здесь. По распорядку живем. У Петра Павловича не забалуешь. Ох, строг. Все по часам у него. Везде их понавесил, чтобы, значит, никто не мог отпереться не знанием. Даже вон Марфушу заставил научиться циферблат понимать. Застрашал девку так, что у бедной целую неделю глаза, как пуговицы круглыми были,– развеселился Силиверстович.– Выучила! Марфуш, скажи пожалуйста сколь сейчас время?

– Двенадцать сорок семь,– торопливо ответила Марфуша, глянув на ходики висящие над столом.

– Молодец!– Мишка подмигнул Силиверстовичу.– И чем же это Петр Павлович запугать смог бедную Марфушу аж до глаз "пуговицами"?

– Сказал, что пока цифирь эту не усвою как след – в церкву, чтоб ни ногой. Грех-то какой!– пригорюнилась Марфа.

– И долго ли училась?

– Цельный день, Михайло Петрович. Спасибо Тихоновне – разъяснила. Самой бы мне и за седмицу не сообразить,– вздохнула Марфа.

– Что ж он так насел-то на тебя, Марфуш?– посочувствовал ей Мишка.

– С обедом припозднилась, урок задержала и расписания регламентна сорвалась, по ту пору. И все навроде, как я виной,– пожала плечиками Марфуша.

– А кто же на самом деле?

– Дак кто ж знат? Я ить при кухне завсегда. Может, зашел кто чужой, да сорвал? Двери не заперты. За чужой грех пострадала, Михайло Петрович. Вы бы сказали, батюшке-то своему, чтоб не гневался.

– Скажу, Марфуш, покормишь нас с Катюшей, и тогда обязательно словцо за тебя замолвим,– пообещал Мишка.– Силиверстович, по-моему, не прав Петр-то Павлович? Невинного человека обвинил, Бог знает, в каких преступлениях,-