Викинг

— Утром, — уточнил уголовник.

— И сразу же решил сдать в милицию?

— Как увидел, так и решил.

— И никаким друзьям-приятелям не носил его показывать, советоваться, что с ним делать дальше?

— Зачем мне искать приключений на свою задницу.

— И сразу пошел в милицию. Ни в какие малины, домой к себе, к девкам не заходил?

— Я же говорю, начальник… — тут Рахит запнулся, он уже почувствовал подвох, но, прежде, чем успел понять, в чем он заключается, старлей радостно подытожил:

— Интересное кино получается. Ручки у тебя не обнаружили, домой ты не заходил, значит, эта записка была написана заранее.

— Я потерял ручку, — попытался вывернуться из уже захлопнувшейся ловушки Рахит.

— Ну, хватит, — напрочь отбросив шутливый тон, сказал старлей. — Я тебе и без всякой экспертизы могу сказать, что написано это не меньше месяца тому назад. Видишь, буквы на сгибах стерлись. Да и бумага не первой свежести. Так что, гражданин Прокопчук, пошутили — и хватит. Сейчас ты мне честно и откровенно расскажешь об убийствах Кравцова и Щукина. Как, с кем, кто приказал, за что — короче, все, что знаешь.

— Ничего я не знаю, — уперся Рахит. — Я пистолет нашел, хотел его сдать, а вы честному человеку дело шьете.

— Ты к этим делам сам себя пришил. Намертво. Конечно, наш суд воспылал какой-то странной любовью к насильникам и убийцам. И чья-нибудь умная голова может решить, что ты этот пистолет действительно нашел не сегодня, а месяца полтора тому назад и тогда же написал записку, чтобы оправдать постоянное ношение оружия. Думаю, адвокат добавит: в целях самообороны. Но голову даю на отсечение, что Кравцов был убит после того, как была написана эта филькина грамота. Ты понимаешь, Рахитеныш, что это значит?

Но, уголовник, не обращая внимания на самые убедительные доказательства старлея, продолжал бубнить:

— Ничего не знаю. Никого не убивал. Пистолет не мой. Я его нашел.

— Ну как хочешь, — поняв, что от Рахита сейчас ничего не добиться, старлей нажал кнопку вызова и коротко бросил: — В камеру его.

Издав душераздирающий скрежет, скорый поезд содрогнулся всем составом и замер. В тот же миг Илья Самойлович Кольцов дробной рысью, столь не соответствующей его возрасту и положению в обществе, припустил к международному вагону. Он успел как раз вовремя. Проводница, открыв дверь, почтительно пропустила солидного мужчину с «дипломатом» в руке. Тот неодобрительно прищурился на выглянувшее солнце и ступил на глотовскую землю.

— Юрий Михайлович, наконец-то! — Кольцов почтительно приблизился к приезжему и замер в ожидании.

— Ну, здравствуй, Илья! — гость сдержанно улыбнулся и небрежно протянул руку.

— Здравствуйте! — Кольцов осторожно пожал протянутую ладонь и тут же удивленно спросил: — Вы один?

— А ты что, ждал целую делегацию?

— Да нет. Я в смысле вашей безопасности. Как бы чего не вышло?

— А кого мне бояться в этом захолустье? Правда, мои друзья, такие же перестраховщики, как и ты, придерживаются несколько иного мнения. Зачем-то позвонили вашему градоначальнику, попросили усилить меры безопасности. А я так думаю, что в случае чего нам и твоих людей вполне хватит.

— Конечно, конечно, — подтвердил Кольцов, мысленно похвалив себя за то, что взял пятерых охранников. Ребята действовали профессионально: под ногами не путались, на пятки не наступали, но всех встречных отсекали быстро и решительно.

— Прошу, — Кольцов распахнул перед гостем заднюю дверцу сверкающего «Мерседеса».

Приезжий при этом едва заметно поморщился.

«Что в Москве, что в провинции — везде одно и то же. Как будто в мире нет других приличных авто», — подумал он.

Надо сказать, что это замечание пришлось не по адресу. «Мерс» принадлежал сыну Кольцова, и отец пользовался им лишь вот в таких особых случаях. А так Илья Самойлович разъезжал в обычной «Волге». Он вообще не любил показного блеска. Кому надо — и так знают что почем, а остальные могут считать его очередным не самым удачливым, но еще держащимся на плаву бизнесменом.

— Пообедаем у меня или заедем в ресторан? А может…

— Нет времени, — оборвал Кольцова гость. — Сначала дело, потом, если все в порядке, где-нибудь перекусим и назад, в Москву.

— Понятно, — ответил Кольцов, хотя чувствовалось, что таким поворотом дел он несколько озадачен.

Но уже через секунду Илья Самойлович совсем другим тоном приказал охране:

— Я поведу сам. Вы проедете за нами до выезда из города и там будете ждать нашего возвращения.

— Никому не доверяешь свои закрома? — шутливо поинтересовался гость, когда они остались вдвоем.

— Закрома Родины, — брякнул Кольцов некстати пришедшее на ум расхожее выражение.

— Ты это брось! — окрысился гость. — Если Родина, не дай бог, наложит свои лапы на этот склад, тебе останется только одно — застрелиться. И чем скорее, тем лучше.

Илья Самойлович промолчал. Ему подумалось, что только горе бывает безмерным. А удача, увы, всегда ограничена в пространстве и времени, не говоря уже о ее финансовом выражении.

Еще несколько лет тому назад Кольцов был вором. Не карманником и не форточником, а специалистом по антиквариату, преимущественно по старинным ювелирным изделиям, хотя не брезговал и современными поделками из драгметаллов, если они попадались под руку. За это, а также благодаря своей фамилии он и получил кличку Перстень, которая бесила его своей вульгарностью. Сам Кольцов предпочитал, чтобы его именовали Антикваром.

Его ловили, но редко. За всю жизнь лишь два раза. Нечего и говорить, что в чужие квартиры он заглядывал гораздо чаще. Поэтому, когда обстоятельства вынудили Илью Самойловича поселиться в Глотове, он очутился там не с пустыми руками. И не спешил проматывать по пустякам наворованное.

А кругом уже бушевала приватизация. Люди, имевшие деньги, государственную власть или уголовный авторитет, остервенело насиловали страну, причем в куда более извращенных формах, чем сексуальный маньяк свою жертву. Перстню тоже хотелось принять участие в этой разнузданной вакханалии. Но чтобы так круто — он даже и не мечтал.

Началось все со звонка старого московского приятеля Ильи Самойловича, который ненавязчиво порекомендовал приобрести участок земли, некогда принадлежавший военной части, а ныне, в связи с тотальным сокращением и обнищанием вооруженных сил, выставленный на продажу. Откуда приятель узнал о существовании близ уездного городка куска бросовой земли и решении его продать, не говоря уже о том, какую ценность эта земля из себя представляет, — все это так и осталось для Ильи Самойловича тайной за семью печатями. Но землю он все-таки купил и тут же отправился ее осматривать. Ничего особенного, земля как земля, только вся изрыта воронками, траншеями, усеяна битым кирпичом, еще какими-то останками военно-хозяйственной деятельности человека. И в центре, как апофеоз рухнувшего милитаризма — развалины бункера, причем, у Кольцова возникло подозрение, впоследствии подтвердившееся, что бункер взорвали, едва успев построить. Забор из колючей проволоки, окружавший большую часть приобретенной Перстнем недвижимости, довершал общую картину тоски и уныния.

— Дурное дело нехитрое, — резюмировал Кольцов итог своей первой попытки выгодно вложить капитал.

Но московский приятель без труда развеял печаль своего провинциального собрата.

— Это же золотое дно, — приговаривал он время от времени, разъясняя Илье Самойловичу суть вопроса.

Дело в том, что бункер, чьими развалинами любовался Кольцов, был секретным.

— Подумаешь! — заметил на это Илья Самойлович, прекрасно знавший, что советская власть плодила секретные объекты с бездумностью трески, которая, как известно, за раз мечет несколько миллионов икринок.

— Не суетись под клиентом, — заметил москвич, неодобрительно взглянув на приятеля. — Понимаешь, в прямом и переносном смысле прикрываясь этим секретным бункером, под ним выстроили другой, уже сверхсекретный объект. Не знаю, с какой целью. Может, здесь в случае угрозы нападения должны были скрываться семьи местных руководящих работников, а возможно, тут, вдали от людских глаз и непосредственного начальства, генералы время от времени устраивали себе маленькие праздники жизни. Короче, когда пришло время, бункер по договору уничтожили, схоронив под обломками тот самый объект. Все, знавшие о его существовании, полагают, что он тоже уничтожен. Ты понимаешь, что это значит?!