Страница 12 из 14
Теперь Ладе нужно было открыть эту дверь. От страха ее всю трясло. Но она должна была это сделать. И тогда либо страшная догадка подтвердится, либо она узнает, что больна паранойей. Пусть уж лучше последнее.
Толкнула ручку двери под оглушительный стук собственного сердца и отпрянула из-за тошнотворного смрада, хлынувшего из комнаты. Подавила рвотный позыв и окинула взглядом открывшуюся картину, освещаемую голой лампочкой, висящей под потолком на черном шнуре. Перед ней был хаос. Повсюду – на кровати, на стульях, на полу – валялись тряпки, которые с трудом можно было назвать одеждой. Из-за них она не сразу заметила тело. Оно сливалось с общим фоном, как правильно подобранный паззл. Тем более, что лежало лицом вниз. Руки раскинуты в стороны, ноги в драных трико согнуты в коленях. Неестественная поза для живого человека. В таком положении долго не пролежишь. Лада с ужасом смотрела на скрюченного на полу отца Ларисы, надеясь уловить признаки дыхания, но их не было. Превозмогая страх и омерзение от жуткой вони, сделала пару шагов вперед. Увидела вокруг головы растекшуюся густую желто-красную массу, и до нее не сразу, но все же дошло, что это его блевотина. Резко подкатившая к горлу тошнота заставила ее попятиться, и внезапно она столкнулась с кем-то, стоящим за спиной. Взвизгнув от ужаса, Лада обернулась и увидела Ларису. Вид у той был, как говорится, краше в гроб кладут. Лицо белое, глаза безумные, нижняя губа закушена, взгляд устремлен на тело.
– Папа, – прошептала она и вдруг завыла белугой. – Па-апа-а! Папочка!
В два прыжка Лариса оказалась возле него, присела на корточки и резким движением перевернула его на спину. Лицо мужчины было искажено смертельной гримасой. Рот был открыт, весь подбородок и грудь покрывала кровавая пена. Сомнений не было, он был мертв.
Лариса забилась в истерике. Лада вышла в коридор и достала телефон, дрожащими пальцами ткнула кнопку разблокировки, чуть не уронив его при этом. Тупо уставилась на вспыхнувший экран, не понимая, куда звонить – в «скорую» или в полицию? Потом все-таки набрала номер дежурной части. Приехали почему-то не только полицейские, но и медики тоже. И начались бесконечные расспросы. «Что вы делаете в квартире погибшего?» Лада растерялась. Что сказать? Пришла проверить, не умер ли отец соседки, которая пришла переночевать к ней? А с чего возникло подобное желание? В общем, пока Лада объяснялась, запутавшись в своих показаниях несмотря на то, что говорила только правду и не пыталась ничего скрывать, наступило утро. Одновременно с ней допрашивали заспанных и ничего не понимающих соседей, а Ларисе сделали успокоительный укол, потому что она оглушительно выла и причитала. Лада была потрясена глубиной ее горя. Надо же, как убивается! А казалось, что она ненавидит своего отца.
Отпустили ее лишь с наступлением утра. Уставшая и одуревшая от вопросов, Лада поднялась к себе в квартиру. Из зеркала в прихожей на нее глянула растрепанная тетка с красными глазами, в которой она не сразу узнала себя. Нужно было собираться на работу, но мысли никак не хотели приходить в порядок, все время возвращаясь к Ларисе и ее отцу. Противное чувство омерзения не отпускало. Из-за него о завтраке нечего было и думать. Перед глазами стояла лужа кровавой блевотины. Но время начала ее урока неумолимо приближалось, и Лада, кое-как умывшись, одевшись и причесавшись, поспешила в школу, с грустью думая о том, что бедная Лариса сегодня там не появится. Решила, что после работы пойдет помогать ей с организацией похорон. Вряд ли сама она справится в таком состоянии. Интересно все-таки, от чего умер ее отец? В разговорах медиков с полицейскими звучали слова «отравление» и «метанол». Но случайно ли он купил «паленую» водку, или кто-то специально подсунул ему ядовитый напиток? А если так, то кто? Кто мог желать смерти запойному пьянице, кроме собственной дочери, измученной его пьянством? Не Лариса ли отравила собственного отца? Не поэтому ли она была такая странная, когда пришла к ней вечером? Не из-за этого ли Лада почувствовала темное нечто, сгустившееся у нее за спиной? Но горе, скрутившее ее, было так неподдельно! Трудно представить, что она способна была на хладнокровное убийство!
Одолеваемая противоречиями, запыхавшаяся Лада влетела в класс вместе со звонком и с удивлением заметила, что детей мало. Не хватает человек шесть! И это при том, что сезон гриппа давно прошел. Интересно, что за событие не позволило явиться на урок четвертой части ее учеников?
«Меркнет даже солнца свет в блеске золотых монет…»
Раиса распустила волосы и посмотрела на себя в зеркало. Раньше смоляные волны, обрамлявшие лицо, ее очень красили. Но не теперь. С возрастом щеки обвисли, от носа к уголкам губ протянулись некрасивые складки. И хотя волосы ее были так же густы и красивы, она прятала их в узел на затылке. Постаревшее лицо они не спасали, а наоборот, словно подчеркивали увядание. Давно бы остригла, если б не Ленька. Он ей не разрешал. Ленька был моложе на пятнадцать лет, и она не понимала, почему он вообще обратил на нее внимание. Молодой тридцатилетний парень был теперь в селе большой редкостью. Все старались уехать в город. А он остался. Устроился электриком. Зарплата маленькая, чуть больше, чем сама Раиса получает на почте. Но зато «левый» заработок есть, и немалый. Правда, платят не всегда деньгами. Дают, кто чем богат – молоко, мясо, мед, варенье. Он все берет. Добрый. И делает на совесть, от души. Не только розетки-лампочки, а еще и гвоздь прибить может, дров наколоть, огород вскопать. В общем, на все руки мастер. Для Раисы, муж которой сам ничего делать не умел, да и не хотел, Ленька был просто палочкой-выручалочкой. Часто приходилось его приглашать. Однажды заработался парень у них допоздна, а идти в другой конец села. Он на велосипеде быстро бы добрался, а тут дождь… Ну, не выгонять же на улицу человека? Остался Ленька на ночь, и с тех пор закрутилось у них. Муж, тот ничего и не понял, а в селе-то сразу все узнали. У местных жителей нюх на такие вещи. Раиса по улице шла и чувствовала, как ее из каждого окна взглядами сверлят. А уж обсуждали-то как! Наверное, мозоли на языках повздувались! «Гляньте на нее, при живом-то муже любовника завела! Да кого! В сыновья ей годится!» – шептали вслед. Ну и что. Мужу донести все равно не осмелятся. А и скажут, ему, поди, все равно. Давно ее не замечает, а если и смотрит, то будто на муху назойливую, случайно в дом залетевшую. Ему бы на диване лежать и в телевизор пялиться. Лодырь, присосался к ней, как пиявка. Живет на всем готовом, палец о палец не ударит. Ест да спит. И выпить любит, на ее, между прочим, денежки. Тоска, а не жизнь, была у Раисы до Леньки. А теперь новыми красками заиграла. Любовь вспыхнула. Ленька такие слова ей говорил, каких она раньше в жизни не слышала. Теперь, когда красота ее поблекла и скукожилась, она вдруг ощутила себя любимой, как никогда прежде. И щедро благодарила своего воздыхателя. Чуть не всю зарплату ему отдавала. Эх, были б деньги, уехала бы куда-нибудь из этого прокисшего села, улетела б вместе с Ленькой на море, на заграничный курорт, какие в рекламе по телевизору показывают. Забыла бы опостылевшего мужа и двуличных соседей, которые в глаза улыбаются, а повернись к ним спиной, и у них яд с языков капать начинает. Вот бы они с Ленькой зажили! Дорогие отели, пляжи, бары-рестораны… Сказка.
Раиса вдруг снова вспомнила письмо странного старика, прочитанное вслух Светкой, с которой они вместе на почте работали. Почему-то оно запомнилось ей. Особенно те слова, что были звездочками отмечены. Интересно, зачем старик их так выделил? Уж неделя с тех пор прошла, а письмо из головы не выходит. Странное такое. Она снова повторила слова, выученные наизусть: «Ясно. Зной. Невмоготу. Аритмия. Юность где? Давно еле корячусь. Лечусь атварами. Думаю когда уже чтоли умру. Маленько асталось». Раиса запомнила даже ошибки, сделанные дедом в помеченных звездочками словах. Вдруг это неспроста? Похоже на ребус. Что-то в этом есть. Какой-то секрет, она подозревала. Было у нее шестое чувство, в которое она верила. Как и у сестры ее старшей, Алевтины. Это у них наследственное. Но только по сравнению с сестринским даром Раисе лишь крохи достались. Так, чуть сильнее развита интуиция, чем у обычных людей. Ничего сверхъестественного. А вот сестра, та прямо ясновидящая. Всегда все про всех знает, но никого не осуждает. Добренькая. Раиса ее недолюбливала. Слишком уж правильная, просто святая. Рядом с нею она особенно остро ощущала собственное несовершенство. Хотя та никогда ее ничем не попрекала, на путь истинный не наставляла. Даже любовную интрижку с Ленькой не упомянула ни разу! Но глаза у нее, господи… Глянет, и душу щиплет, будто крапивой ожгло. Раиса и сама знает, что живет дрянной жизнью, неправильной. Дочку родила, да отказ в роддоме написала. А как растить дите, когда муж-инвалид на шее? И вообще, зачем они, дети? Смотрит Раиса, как другие бабы своим детям жизни посвящают, последнее отдают, а те вырастают, и поминай, как звали. Оперятся да упорхнут, а они, матери, к тому времени старухи уже, никому не нужные, даже собственным мужьям, потому что пока все внимание и любовь детям отдавали, тем не доставалось ничего, и они отвыкли. Не надо им теперь ни любви, ни заботы. А кому надо, те в другом месте нашли. Так-то вот. Жизнь, однако, один раз дается. Раиса считала, что эту ценность не стоит разбазаривать. Но стоило глянуть Алевтине в глаза, и сразу начинали ее мучить мысли о собственной никчемности. Вроде хорошая сестра, добрая, но Раиса избегала ее.