Страница 9 из 21
Мужчина на лавочке вдруг засуетился. Мастито сложив пальцы к зубам, он вдруг громогласно свистнул.
Сорока слетела с дерева прочь.
«Эй! Шарик! Ты! Шарик!» – осипшим от долгого молчания голосом окликнул он вздрогнувшего от свиста водителя. «Шарик! Сюда! Ебатъся-кувыркатъся!»
…1997 год, кабинет химии, учительница задерживается, звонок уж прозвенел, и в классе творится вакханалия. Шарик сидит на третьей около окна парты и делает вид, будто занят учебником. Перед доской красуется хулиган – Витя Жоганый. Шарик чтит манеры – при каждой выходке или любом выкрике Вити он комканно улыбается в никуда, будто желая показать: «Я с пацанами, мне смешно, просто занят, но я свой и всё тут сейчас в легитимном порядке». Но Витю трудно обмануть.
Прищурившись, он окликает Шарика:
«Ты што как улыбаешься. Поди сюда быром!»
Шарик с надеждой смотрит на белую дверь кабинета, но Арина Николаевна, очевидно, поднимает сейчас в учительской уже седьмой пряник, обсуждая рабыню Изауру. Помощи ждать неоткуда. Выйдя к доске, оказавшись на арене Колизея, перед голодными до подобных зрелищ патрициями из 9-го Б, Шарик обреченно закрывает голову от налетающих на него, словно американские беспилотники на порядки степных воинов Каддафи, поучающих лещей Вити Жоганого:
«Чухня, петушня, гашня, молофья, получайкин, пиздочайкин, лещевой-хуйсосущий-яйцелижущий», – вошел в поэтический кураж хулиган, подключая к обучению Шарика уже и ноги, и локти. Девочки на первой парте угодливо смеются – Шарик получает пизды очень смешно, гораздо смешнее Чуни – второго чухана, который, на свое счастье, пока гриппует.
Лещевой сель останавливается так же резко, как и начался.
Витя сочувственно наклоняется к лицу Шарика:
«А что скажешь? Нравится тебе Маринка, да? Поёб бы такую? Поёб? Отвечай? Поёб бы?»
Шарик понял, какого ответа ждет от него сейчас Витя Жоганый.
«Д-да, хотелось… но она не разрешит же…» – и неловко улыбнулся, смягчая свою дерзость.
Витя Жоганый удовлетворился ответом. «Кажжжный пацан Маринке хочет сссунуть. Даже чертило этто. А ты, Маринка, ссама бы дала поебать вот ему?»
Марина, привыкшая к таким социальным игрищам, переглянулась с подругой и хрипло рассмеялась: «Нет, уж, Вить… куда Шарику ебать меня… пизду полизать и ту не дала бы».
Витя ухватил за шиворот Шарика: «Ссслышал бабье мнение? Против воли хотел ебать ее, что ли? За насилие знаешь что делается? После уроков шоколадного мороженого получишь!»
Шоколадное мороженое – значит, Жоганый слепит снежка, поручит шестерке макнуть его в собачье говно и смачно зарядит снарядом в покорно стоящего Шарика.
….
– Шаррик! Ты! Шаррик! – сгаснул соплями вправо.
– Я не Шарик, не знаю тебя, но пизды сейчас получишь.
«Чухня, петушня, гашня, алкашня, сиварев, гасилов-хуйсосилов», – вошел в поэтический кураж бывший Шарик, подключая к обучению Жоганого уже и ноги, и локти. Жена угодливо засмеялась – Жоганый получал пизды очень смешно, после каждого удара удивленно моргая на внезапное ненастье снизу вверх.
С дерева на побоище смотрела, скосив голову, сорока.
А снег всё падал и падал.
Гидрометцентр обещал к ночи тройную норму осадков.
– Однако шансы Трампа изрядно возросли после рецидива скандала с теми письмами Хиллари Клинтон.
– Согласен, коллега, информационная гигиена мисс Клинтон оставляет желать лучшего, но как же куда более грандиозный скандал Трампа, его ужасный сексизм, антимексиканский расизм? Единичная ошибка порядочного человека прощаема, но стиль мышления негодяя не позволяет надеяться на исправление.
Интеллигентно рассмеялся:
– Не желаете еще вина, милый друг?.. Впрочем, определенная правда за вами таится, вы по убеждениям совершенный левый человек, легкомысленно требовать от вас прагматичного расчета. Я же ратую за возврат к неким колониальным и честным временам, когда всё называлось своими именами, я, мой дорогой друг, если позволите, антиглобалист консервативного толку и искренне полагаю…
На этих словах дверь рывком открылась, в комнату зашла женщина средних лет. Опухшая от усталости, с двумя сумками в руках. Из правой торчала куриная нога в целлофановом пакете.
С презрением окинув картину застолья – тетрапак вина «Монастырская изба», запечатанная пока бутылка водки, четыре хлебных сухаря да начинающий подсыхать майонезный салатик, – женщина разразилась тирадой:
– Пиздяете всё? Сивота. Я кому сказала на работу идти? Я тебя, алкаша, содержать буду вечно? Устроила в цех – ленивец ебучий, уволили. На корпоративе начал пить – в бокал наблевал, шатун. Меня Николай Евгеньевич за жопу берет в танце, а этот сидит, соленьями роток набивает. Бабы на проходной гогочут за спину. Морда упитая. В субботу принесли – рукава в дерьме по локоть. Мальчишки камнями закидали. Брысь со стола! И алкаша своего уводи. Аж псом в доме разит.
Мужчина негодующе сжимал и разжимал кулаки, ноздри его раздувались на африканский манер, до непоправимого оставались считаные секунды.
Резко встав, мужчина зацепил тетрапак и чуть не уронил его на пол. Взволнованным сбивчивым голосом он лишь смог высказать:
– Ты…Людк…скажешь как…перед людьми…не одни же…не было главное… в дерьме-то…кошка твоя вон. контора твоя…проворовались все…
Тем временем собутыльник начал шумно вылезать из-за стола и бочком-бочком выполз из кухни в прихожую.
– Стой! Да Виктор! Стой! Куда!
– Угу, – флегматично отвечал собутыльник, напяливая калоши.
Выйдя из подъезда, мужчины подставили лицо свежему октябрьскому ветру. Было часов 9 вечера, фонарь на углу дома подсвечивал полуснежную морось, лепящую безбожно с неба.
– Ты, Виктор… баба есть баба… что она… как говорится, осознает… мелочью пробавляется… туда-сюда…
– Да ладно, – равнодушно ответил Виктор, прикуривая, прикрыв папиросу ладошкою.
Закурили. Помолчали.
– Бутылку-то… выцарапай… от жоны… сейчас сядем вон… в детском саду-то.
– А вон что? За курткой-то? Понимаешь? – Мужчина заговорщически выпятил грудь, отчего за сизой куртенкой показался силуэт бутылки.
С чувством собственного достоинства протерли шапкой столик в беседке. Поставили стаканцы. Плеснули. Опрокинули. Закурили вновь.
– А что же, Виктор, ведь ваш глобалистский дискурс будто бы намерен потерпеть поражение? – вновь начал входить в тон консерватор.
– А по какому случаю ты в дерьмецо рукава-то окунул? – съерничал Виктор.
Политический настрой был навсегда утерян.
Беседка располагала к совсем иного рода беседам.
Быль
У Стаса Чекмашева завелась баба. Сперва всё ладно было – готовила тыквенный суп по рецептам из Интернета, музыку вечерами слушала, ходила в университет – послушная была.
Через полгодика шалить начала – собралась к подружке выпить вина.
Ну, Стас не тиран – отпустил бабу. Первые часа полтора она ему в вотсап еще писала, потом установилось молчание. Позвонив ей, Стас узнал, что бабья компания в полном составе отправилась куда-то в Еремеево к некой Алле.
В течение двух часов после звонка Стас получил три сообщения от своей бабы:
1. Постараюсь взять такси к ночи!!
2. Я так тебя люблю!! Блин!!
3. Зай я толькр утросмогу вернктьса!
После бабий телефон оказался наглухо отключен.
Стас Чекмашев был пацан методичного склада, посему планомерно начал обзванивать подруг бабы.
Одна из них сообщила, что действительно все уехали к Алле, но не в Еремеево, а в Малое Бурташово.
Вторая сообщила, что действительно все уехали в Еремеево, но не к Алле, а к Матвею.
Третья подруга сказала, что никто никуда не уехал и все сидят дома и играют в настольную игру «башня».