Страница 7 из 16
Маша чувствовала, что здесь-то её и застигли врасплох. Ей было нечего сказать. В учении она всегда была прилежна и, взгромоздившись на старый, пахнущий плесенью и дубом письменный стол деда, строго задавала сама себе задания. Ей позволяли копаться в фамильной библиотеке. Она то вскарабкивалась на самые верхние полки, то ползала на коленях по потёртому паркету, извлекая очередное сокровище из нижних недр. Библиотека в основном состояла из русских и французских классиков, которые и открывали ей мир. Мир идеальный и осмысленный, чудовищный и опасный. В книгах она и находила жизнь с прописными истинами, безапелляционными заявлениями и полной зыбкой бессмыслицей сущего. Мысленно она соглашалась или отвергала прочитанное, внимательно вглядываясь в разного рода деликатные материи, но вот сама от уверенных суждений пока что воздерживалась. Сейчас она стояла, боясь очертя голову рухнуть в этот неправдоподобный и реальный мир вместе со своими неожиданными знакомыми, она боялась выглядеть глупо, оказавшись среди тех, кто творил этот мир, где красота и добро, мучительные, трагические скорби и ощущение разбитой жизни – всё, всё сливается воедино. Быть одиноким странником, или даже зрителем, наблюдать со стороны, решила Маша, намного безопаснее, чем самостоятельно мыслить о жизни и творчестве и говорить об этих вещах вслух. И даже несмотря на свой слишком юный возраст, она всегда боялась быть идеалисткой, рассуждающей отвлеченно и восторженно, но и отстранённый цинизм ей тоже казался вовсе неуместным. Пока ей оставалась лишь наивная, зато безопасная познавательная созерцательность. Но сказать об этом она не посмела.
Увидев растерянность на открытом детском, трогательном личике, Марина, пожав плечами, просто сказала:
– Много читающий человек не может быть счастлив, Мари. Книги – это гибель, счастье всегда бессознательно. Чем больше читаешь, тем меньше умеешь, книги уводят от реальности.
– Эй, Мара! – кричали издалека юноша и девушка. Они шли вдоль кромки воды и приветственно махнули рукой Марине. Та в ответ нетерпеливо замахала и, повернувшись к Маше, небрежно бросила:
– Это Сергей, мой жених, и его сестра. Знаете, что я вам скажу? Этой весной в Гурзуфе в меня был влюблён одиннадцатилетний мальчик. Его звали Осман. Это была наивная, безоглядная и преданная любовь. Не каждому дано любить бескорыстно, Мари, а вот Сергею, как и тому мальчику, дано.
Мария молчала, изо всех сил прижимая к груди то ли томик Бодлера, то ли собственное сердце, чтобы нечаянно не выронить на землю.
– Не смущайтесь, Мари, каждая встреча начинается наощупь, люди идут вслепую, и нет, по мне, худших времён в любви, дружбе, чем пресловутые первые времена. Не худших времён, а более трудных времён.
Маша согласно кивнула, да, в начале знакомства бывает, что смотришь ошибочно и, как ей казалось, видишь совсем, совсем не то. Всё выглядит поверхностно и даже легкомысленно, как, например, туника на мужском, волосатом теле, но это совершенно ничего не значит. Главное, не спешить с преждевременными выводами.
Дом был огромного размера и, казалось, дремал, разморившись под южным, июньским солнцем. Он был в несколько этажей, со множеством опоясывающих деревянных галерей, и от этого походил на настоящий корабль, только окружённый не синей водной гладью, а цветущими кустами и поблёскивающей шелковицей. На узкую террасу вела утоптанная тропинка, видно было, что дом этот всегда открыт для гостей. Кое-где по белёной стене вился дикий виноград. Маша осторожно ступала по неровно уложенному кирпичному полу длинной террасы, внимательно осматриваясь вокруг. На террасе стоял стол, показавшийся очень большим, с дощатыми лавками вокруг. Внизу к стене почему-то был прибит самодельный фанерный ящик, похожий на обычный почтовый. За столом сидели странно одетые люди перед пустыми кофейными чашками и о чём-то разговаривали, не обращая на неё никакого внимания. Быстро подбежала рыжая, помятая собака ужасающего вида, похожая на фокстерьера, и подозрительно уставилась на Машу мутными глазами, и та замерла на месте.
– Бояться не стоит, это Тобик, пёс Миши, он вполне безобиден, Макс утверждает, что в нём течет кровь гасконца, – сказал кто-то из-за стола, – ещё есть чёрный пёс Гайдан, но тот послабее будет, оттого-то его и защищает Мара. Она вообще защищает всех слабых собак и кошек.
Но Маша не имела ни малейшего представления, кто такой Миша и почему не следует опасаться его страшной собаки, и на всякий случай отошла в сторону. Она продолжала скромно стоять и разглядывать ящик, недоумевая, почему его прибили в таком неподходящем месте, ведь ему бы полагалось находиться на подступах к дому. На террасу вышла Марина. Она была в широких шароварах, туго стянутых на талии.
– Не удивляйтесь, Мари, недавно у Макса был день рождения, и он собственноручно смастерил это сооружение и предложил всем желающим опускать в ящик любые стихи и рисунки, разные пожелания, смешные и серьёзные. Сам тоже опустил подарок для всех и для себя – семь сонетов, я вам их обязательно прочту. Вы тоже можете опустить туда что-нибудь по своему желанию и вкусу. А сейчас пойдёмте в дом, я вас познакомлю.
В большие окна деревянного дома с закруглённой центральной частью смотрело море. Из какой-то двери появилась странная женщина, она была ни стара, ни молода, от сорока пяти до шестидесяти лет, или даже больше. Словом, неопределённого возраста, довольно стройная, с седеющими волосами в парадной, ярко-красной кофте, вышитой гладью геометрическими узорами. Она походила на татарку, но только с голубыми глазами, могущественную правительницу феодальных времён, со всеми полагающимися украшениями, вышивкой, яркими цветастыми тканями и уверенным, свободным лицом.
– Позвольте вас представить друг другу. Это мама Макса, безраздельная владычица дома и наша кормилица, – быстро говорила Марина, – а это наша новая знакомая, Мария Дмитриевна Лытневская, юный почитатель поэзии. Она живет неподалёку, так что комната ей не нужна, тем более, что они и так все заняты, – зачем-то добавила Марина.
Маша не очень разобрала, о каких комнатах речь, но была тронута. Она благодарно улыбалась, изучая почтенную, свободную хозяйку дома, совсем не похожую на её строгую, собранную маму, а больше походившую на атаманшу. Маша немного смущалась, оттого одновременно с приветствиями разглаживала воротничок на своём платье.
– Зовите меня просто «Пра».
– Разве вы уже успели стать прабабушкой? – наивно спросила Мария и тут же одернула себя за столь неблагопристойную ребячливость.
– Пра – от «праматерь». Прародительница, так вам будет удобнее, так меня называет вся молодёжь. У Макса даже есть сонет на эту тему, он так и называется «Пра».
– У вас очень красивый и… необычный дом, похожий на корабль, внутри он ещё красивее, чем снаружи.
– Я сама его строила на свой вкус, Макс мне не мешал.
Откуда-то пахло то ли борщом, то ли тушёной говядиной с кислой капустой, Маша точно не разобрала. Видно было, что хозяйка одновременно умело управляется со всеми этими кулинарными обязанностями и успевает принимать гостей, весь её вид говорил о какой-то мужской твёрдости, непреклонной проницательности, несмотря на свою худощавость. Маша подумала, что такая женщина собьёт спесь с кого угодно, но отчего-то совсем не испугалась, а, наоборот, как-то приободрилась. Макс не был похож на свою мать, так, во всяком случае, показалось Марии, в нем, несмотря на грозную внешность, больше было женской мягкости.
Маша бродила по этому большому дому, населенному удивительными людьми. Много маленьких, побелённых комнат, смотрящих окнами то на море, то на вулканический массив горы, то на остроконечную скалу. Она поднялась по деревянной лестнице в двусветную башенку, в которой располагалась художественная мастерская, весь второй этаж был занят полками книг до самого потолка. В нише, между диванами стоял алебастровый слепок египетской царицы, с восточным лицом и загадочной улыбкой на полных губах. Вокруг – полки с кистями, красками, акварелями, кусками базальта и какими-то корневищами. В открытое высокое окно доносился рокот моря, смешанный с неразборчивыми мужскими и женскими голосами, пахло морем и горькой полынью. Приоткрытая дверь на антресолях вела в кабинет, в проёме виднелись гипсовые Пушкин, Гоголь, химеры Нотр-Дама и снова книги, книги. Маша взялась за дверную ручку, но в этот момент раздался хриплый звук, точно ребёнок дул в маленькую трубу. Это был призыв к столу. Со всех сторон послышались голоса и смех и шум чьих-то спешащих ног.