Магия ворона

В Капризе всегда стояло лето. Здесь времена года не сменяли друг друга по прошествии времени, как в Запредельном Мире. Даже представить себе такое было трудно. Странные разноцветные деревья с той картины, что я увидела, преследовали мое сознание, как недавний сон. Осень казалась мне пугающим временем: увядание мира, исчезновение птиц, обесцвеченные листья, падающие с деревьев на землю, как мертвые. Конечно, то, что происходило у нас, было намного лучше. Безопаснее. Бесконечно голубые небеса и вечно золотая пшеница могли наскучить, но я повторяла себе, уже не в первый раз, что глупо стремиться к чему-то другому. Были вещи и похуже скуки. Люди из Запредельного Мира знали эти страдания не понаслышке.

Неожиданное дуновение ветра, принесшего запах гнили, выдернуло меня из размышлений. Здесь моя тропа вилась вдоль края леса, и я бросила настороженный взгляд в сторону тенистой глуши. Густые заросли жимолости и цветущего шиповника преграждали путь как живая изгородь. Давным-давно, во времена куда менее спокойные, когда железо еще не было объявлено вне закона, фермеры рисковали жизнями, забивая железные гвозди в деревья на границе леса, чтобы отвадить зловредных фейри. Эти старые изогнутые гвозди, заржавевшие и истерзанные до неузнаваемости, всегда казались мне жутковатым зрелищем.

Снова бросив взгляд в тени подлеска, я не заметила ничего странного. Скорее всего, из колеи меня выбил труп какой-нибудь белки, гниющий неподалеку. Немного успокоившись, я наклонилась, чтобы уже в четвертый или пятый раз проверить свою сумку и убедиться, что я ничего не оставила в магазине. Странная привычка, ведь я никогда ничего не забывала. Когда я снова подняла голову, что-то было не так. На следующем холме, под одиноким дубом, который отмерял половину пути до моего дома, стояло какое-то существо.

Сначала я приняла его за оленя. Невероятно огромного, но форма тела была более-менее похожей: четыре ноги, два ветвистых рога. Но потом оно повернулось ко мне, и я сразу поняла, что ошиблась.

Все вокруг изменилось в одночасье. Ветер стих; воздух застыл и стал невыносимо душным и горячим. Птицы перестали петь, кузнечики – стрекотать, и даже колосья поникли в неподвижном воздухе. Запах гниения сделался нестерпимым. Я бросилась наземь, но было уже поздно.

Не-олень следил за мной.

Несмотря на жару, лихорадочная волна холода пробежала по моей коже и свернулась в клубок где-то в желудке. Я знала, что это было за существо. Я также знала, что мне не жить. Никто не мог убежать или спрятаться от такого чудовища. Оно выбралось из могильного кургана – гротескное слияние магии фейри и древних человеческих останков. Некоторые такие существа служили или охраняли своих хозяев. Некоторые выползали из-под земли без приглашения. Один из таких монстров убил моих родителей, когда я была маленькой – так жестоко, что Эмма не позволила увидеть их тела. И теперь мне была уготована такая же смерть. Мое сознание не могло справиться с этой мыслью, поэтому следующим, о чем я подумала, было то, что не следовало тратить деньги на новые пигменты: использовать их мне уже все равно было не суждено.

Чудовище опустило голову и оглушительно заревело. Это был глубокий, поразительный и в то же время отвратительный звук – как будто кто-то подул в древний, когда-то драгоценный охотничий рог, до краев набитый гниющим мхом. Тяжеловесное тело заходило ходуном, когда он, выставив рога вперед, бросился вниз с холма.

Я подскочила на ноги и бросилась бежать. Не в сторону дома, который уже виднелся вдалеке, в километре отсюда, а в противоположном направлении, в поле. В последние мгновения своей жизни стоило сделать хоть что-то небесполезное: например, отвести эту тварь как можно дальше от семьи.

Пшеница расступалась вокруг моих юбок. Стебли гнулись под подошвами башмаков, и зрелые колосья до рубцов хлестали меня по голым рукам. Тяжелая сумка болталась из стороны в сторону и била меня по бедрам, затрудняя бег. Сначала я не слышала ничего, только собственное лихорадочное дыхание. Все казалось нереальным. Как будто я бежала по полю в этот прекрасный солнечный день просто для удовольствия.

Потом холодная тень накрыла мою взмокшую спину, и тьма окутала меня. Пшеница билась, как волны океана в грозу. Копыто врезалось глубоко в землю рядом со мной. Я отшатнулась, оступилась и упала, барахтаясь в высоких стеблях. Чудовище нависло надо мной.

По обманчивому облику оленя прошла рябь, как блики солнца на воде. В темных дырах иллюзии стало заметно скелетоподобное создание из разлагающейся древесной коры, обвитой лозами, похожими на щупальца: выхолощенный череп вместо лица и гигантские рога из пары кривых шипастых веток длиной в человеческий рост. Существо было поражено болезнью: когда оно фыркнуло и подняло одну из дрожащих ног, кусочки коры откололись и посыпались на землю. Блестящие жуки разбежались от них во все стороны, заползая мне в чулки. Меня замутило от вкуса гнили во рту.

Чудовище поднялось на дыбы, заслоняя солнце. «Последним, что я увижу, – подумалось мне, – будет это созвездие личинок, расползающихся у него по животу».

Я не сразу поняла, что произошло, но в следующий момент чудовище вдруг просто упало наземь передо мной, превратившись в обмякшую кучу древесины, изъеденной червями. Многоножки длиннее моей руки уползли в траву; вспорхнули два огромных пятнистых мотылька. Кузнечики снова начали стрекотать, как будто ничего не произошло, а я продолжала лежать на земле. Все мое тело дрожало, и в ушах стучала кровь. С воплем отвращения я пнула кучу останков. Кости рассыпались во все стороны вместе с корой. Человеческий труп, на котором существо паразитировало, был уничтожен.

– Я выслеживал его целых два дня. Мог бы и не нагнать, если бы вы не привлекли его внимание, – произнес теплый, жизнерадостный голос. – Оно называется тан, если вам это интересно.

Я перестала смотреть на останки чудовища и вскинула голову. Передо мной стоял мужчина; солнце било ему в спину, поэтому я не могла разобрать черт его лица, только то, что он был высок, тонок и сейчас как раз возвращал обнаженный меч в ножны.

– Привлекла его… – Я запнулась в смятении, пораженная этими оскорбительными словами. Он говорил, как будто для него это было каким-то спортом, как будто моя жизнь ничего не значила. Это, впрочем, все объясняло. Незнакомец, может, и выглядел как человек, но он им определенно не был.

– Спасибо, – опомнилась я, не собираясь более протестовать. – Вы спасли мне жизнь.

– Неужели? От тана? Что ж, полагаю, да. В таком случае был рад помочь… О, я не знаю вашего имени.

Дрожь беспокойства пробежала по коже, как гром в ночи. Он не узнавал меня, а это значило, что Каприз он посещал редко. Кем бы он ни был, он должен быть опаснее всех фейри, с кем я когда-либо встречалась. И, как и все представители своего вида, он не мог не спросить у меня мое настоящее имя. Я помедлила, оценивая свой разум и чувства, и пришла к выводу, что он не наложил на меня никаких чар, развязывающих язык и заставляющих открывать опасные секреты. В Капризе никто не использовал имя, данное при рождении. Это могло сделать человека уязвимым для действия приворота, позволяющего фейри вечно контролировать тело и душу смертного так, что тот даже не будет об этом догадываться, – такое могущество крылось всего в одном тайном словечке. Это была самая опасная форма магии фейри, и ее боялись больше всего.

– Изобель, – представилась я, поднимаясь на ноги и делая книксен.

Если он и понял, что я дала ему свое ненастоящее имя, то не показал виду. Перешагнув через кучу останков чудовища одним махом, мужчина низко поклонился и взял меня за руку, потом слегка поднял и поцеловал. Я скрыла свое недовольство. Если уж ему так надо было прикоснуться ко мне, мог бы хотя бы позволить сначала встать.

– Был рад помочь, Изобель, – произнес он.

Прикосновение его губ к моим костяшкам было холодным. Когда он стоял так, со склоненной головой, я могла видеть только его волосы – непослушные, курчавые и темные, с едва заметным в солнечном свете красноватым отблеском. Эта отчетливая неопрятность делала его похожим на сокола или ворона, чьи перья раздул случайный порыв ветра. И, как и с Оводом, я чувствовала его запах: пряность хрустящих сухих листьев, прохладных ночей под ясной луной, дикость, тоску. Мое сердце все еще колотилось из-за встречи с чудовищем и – не менее опасной – встречи с фейри в безлюдном поле. Поэтому прошу простить мою глупость, но внезапно подумалось, что этот запах – то, чего бы мне хотелось больше всего на свете. Мне хотелось его, и эта жажда была практически пугающей. Не конкретно его, этого незнакомца, нет, но чего-то великого и таинственного, с чем был связан этот запах, – обещания, что где-то там, далеко, мир был иным.