Магия ворона

Я вжалась спиной в доски.

– Я могла бы изменить портрет, – сказала я, понимая, что, скорее всего, только что солгала ему. Даже если моя жизнь – что очень вероятно – зависела от этого, я не могла представить себе, что уничтожу эту совершенную работу. Во всем мире она была единственной в своем роде.

Грач горько рассмеялся.

– Портрет был торжественно открыт в присутствии всего осеннего двора. Все мои придворные видели его.

Все мысли исчезли из моей головы.

– Дерьмо, – выдержав небольшую паузу, красноречиво согласилась я.

– Есть только один способ восстановить мою репутацию. Ты отправишься со мной, предстанешь перед судом осенних земель и ответишь за свое преступление. Сегодня же.

– Подожди…

Грач отпрянул. Ослепленная ярким лунным светом, бившим мне прямо в глаза, я вдруг поняла, что шагаю следом за ним по двору навстречу пшеничному полю. Мои ноги двигались рывками, как у марионетки, которой управляет кукольник. Меня охватила безумная паника. Как бы отчаянно я ни сопротивлялась, мое тело предавало меня, и я продолжала идти.

– Грач, ты не можешь так делать. Ты не знаешь моего настоящего имени.

Он ответил мне, даже не обернувшись:

– Если бы я приворожил тебя, ты бы не знала об этом: ты бы шла за мной добровольно, думая, что это твое собственное решение. А это всего лишь пустяковые чары. Ты, должно быть, и впрямь забыла, кто я такой. Во всем мире есть только два фейри, равных мне по могуществу, и всего один сильнее меня.

– Ольховый Король, – прошептала я. Где-то вдалеке всколыхнулись верхушки деревьев.

Грач остановился. Он повернул голову так, что мне был виден его профиль, но по-прежнему не смотрел на меня, как будто не мог оторвать глаз от чего-то еще.

– Когда мы будем в лесу, – сказал он, – не произноси это имя. Даже не думай о нем.

По моему телу прошла волна холода. Единственным, что я знала об Ольховом Короле, было то, что он правил летним двором – и всем народом фейри – целую вечность. Его влияние распространялось далеко; из-за него в Капризе царило вечное лето. В ту минуту мне показалось, что деревья склоняются друг к другу, чтобы пошептаться. Они ждали, пока я пройду мимо тех ржавых гнутых гвоздей, войду в чащу под сенью их ветвей, чтобы наблюдать и слушать. Я почти подошла к краю нашего двора. Было чувство, будто я сейчас шагну за пределы крохотного пятна фонарного света и окажусь во тьме, полной неисчислимых ужасов.

Нет, это не просто чувство. Так было на самом деле.

Я не могла закричать. Если бы Эмма выбежала наружу, кто знает, что могло бы случиться с ней, и мне становилось плохо от одной мысли о том, что близняшки увидят такое. Но я не собиралась просто пойти за ним прямо в чащу, как безвольная кукла.

Громко сглотнув, я схватилась за юбку и отвесила ему неловкий полупоклон.

Он развернулся на каблуках и поклонился, глядя на меня с такой яростью, как будто готов был прикончить на месте. Как только он снова отвернулся и сделал еще один шаг, я поклонилась вновь. Мы повторили этот странный ритуал четырежды. С каждым разом выражение его лица становилось все более остервенелым, пока я, наконец, не почувствовала, как чары расползаются по моему телу вверх и талию, как у фарфоровой куклы, охватывает паралич. Не сработало.

Мы вышли в поле. Колосья ходили волнами вокруг нас, щекотали и царапали кожу, цеплялись за грубую ткань моей одежды. Я оглянулась через плечо. В доме не горел свет. Неужели это последний раз, когда я увижу его? Мою семью? Серебристая черепица и карнизы, большой старый дуб возле кухонной двери вдруг стали так дороги мне, что на глазах проступили слезы. Грач не заметил этого. Ощутил бы он вообще хоть что-нибудь, если бы увидел мои рыдания? Может быть. А может, и нет. В любом случае стоило попытаться выяснить.

Я сжала пальцы. Хорошо – мои руки все еще были свободны. Я нащупала скрытый кармашек в свободных складках своей юбки и принялась теребить швы.

– Грач, подожди, – позвала я. Еще одна слеза, оставив горячий след, скатилась по моей щеке и упала за воротник. – Если я когда-то была хоть немного небезразлична тебе, остановись на минутку и позволь мне прийти в себя.

Его шаги замедлились, пока он совсем не остановился. Мои ноги продолжали нести меня вперед, пока я не оказалась прямо рядом с ним. Это мне и было нужно.

– Я… – начал он, но я так и не узнала, что он собирался мне сказать.

Я схватила его за руку и крепко сжала так, что кольцо, которое я вытащила из потайного кармашка, коснулось его кожи. Это было не просто кольцо – его выковали из чистого холодного железа. Принц покачнулся, как будто почва ушла у него из-под ног. Потом отдернул руку и отшатнулся, вытаращившись на меня, хищно оскалив зубы. В груди у меня екнуло. За все эти годы, наблюдая за индивидуальными несовершенствами каждого фейри, я примерно представляла себе, как они выглядят, когда чары рассеиваются. Но оказалось, что к такому зрелищу все равно была не готова.

Реальный облик Грача напоминал какое-то дьявольское отродье из самого сердца леса: не отвратительное, по крайней мере не совсем, но ужасающе далекое от всего человеческого. Вся жизнь отлила от его золотистой кожи, оставив ее тошнотно блеклой; щеки ввалились, а волосы обвили лицо, как тени, отброшенные вересковыми зарослями. Взгляд светящихся ястребиных глаз пронизывал душу насквозь, беспощадный, бесстрастный. У жутких длинных пальцев было слишком много суставов, и под одеждой, повисшей на нем мешком, угадывался силуэт, скорее напоминающий скелет. Хуже всего были зубы, заметные под оттянутой верхней губой, – острые, как иглы.

Чары почти сразу вернулись, оживив впалые щеки, взъерошенные волосы и пепельное лицо, но ужасный образ навеки впечатался в мою память.

– Как ты смеешь использовать железо против меня! – проскрежетал он. Ярость чувствовалась в каждом слове. – Ты прекрасно знаешь, что в Капризе оно объявлено вне закона. Мне следует убить тебя на месте!

Я изо всех сил старалась говорить ровно, хоть сердце и колотилось об ребра как сумасшедшее.

– Я знаю, что ваш народ связывают словесные клятвы. Вы высоко цените справедливость. Если ты убьешь меня за ношение железа, не будет ли справедливым и необходимым так же покарать всех, кто виновен в подобном преступлении?

Он поколебался, потом кивнул.

– Тогда, если мне суждено умереть, та же участь должна постигнуть всех до единого в Капризе, до последнего младенца. Каждый из нас тайно хранит при себе железо. С первого дня жизни до самой смерти.

Ах ты гнусная… – При других обстоятельствах его шок был бы довольно комичен. – Сначала ты предаешь меня, а сейчас… сейчас ты говоришь… – Он отчаянно подыскивал слова. Ясное дело, поражения не входили в его привычку. Ведь фейри, конечно же, не могли взять и убить каждого жителя Каприза: они ценили Ремесло слишком высоко, чтобы даже помыслить об этом.

Я сделала глубокий вдох.

– Знаю, что не могу сбежать от тебя. Чары, заставляющие меня идти вслед, ничего не изменят, и ты мог бы направить эту энергию на что-нибудь еще. – Это был, признаю, полнейший блеф, но, судя по тому, как Грач сжал губы, я попала в яблочко. – Так что позволь мне идти свободно, позволь оставить при себе железное кольцо, и я последую за тобой добровольно… как минимум физически.

Он шагнул назад раз, два, три; потом развернулся и двинулся в сторону леса. Спотыкаясь, я поспешила за ним. Освобождение от чар было его единственным ответом.

Мое сознание лихорадочно искало пути побега. Но я знала, что шансы на спасение станут очень малы или вовсе исчезнут, если я попробую ускользнуть сейчас. У меня не было другого выбора, кроме как последовать за ним через поле, по траве, под сень леса, где не ступала нога человека, а если и ступала, то безвозвратно.

Каждой клеткой тела я напряженно ждала какой-нибудь колдовской дьявольщины, но первые препятствия на моем пути оказались удивительно и неприятно обыденными. Дыхание со свистом отдавалось в ушах, и юбки липли к вспотевшим ногам, пока я пробиралась через подлесок. Репьи цеплялись за мои чулки, и я на каждом шагу спотыкалась об корни и камни. Грачу все это нисколько не мешало: он скользил сквозь растительность плавно, как бестелесный фантом. Если ветки зацеплялись за его плечи, то потом, натянувшись, били меня по лицу. Я подозревала, что он делает это нарочно.