Страница 11 из 17
В это время Флоренский занимался не только электротехникой, но и подготовкой к изданию философского труда «У водоразделов мысли», в котором рассматривал, в частности, и вопросы науки.
1.5. Философия науки
Глубокий философский подход к любой деятельности, характерный для Флоренского, позволил ему сформулировать оригинальные мысли о науке и научных исследованиях. Он изложил их во множестве источников: статьях, письмах, в отдельных произведениях, но нет обобщающей книги о философии науки наподобие таких его книг как, например, «Столп и утверждении истины» или «Диэлектрики и их техническое применение».
В своей первой крупной философской работе «Столп и утверждении истины» он уже затрагивает вопрос об условиях возникновении науки: «Два чувства, две идеи, две предпосылки необходимы были для возможности возникновения науки: во-первых, чувство и идея, имеющее своим содержанием возникновение единства…; во-вторых, чувство и идея, утверждающие подлинную реальность…, как таковой. … Эта антиномия, во все своей решительности, является основой современной науки; вне её – нет науки» [9, с. 282]. И хотя это высказывание прозвучало в контексте обсуждения догматов о провидении Единого Бога и творении мира, в сущности, оно отражает реальную сторону науки, когда для понимания научного факта, требующего объяснения, необходима начальная идея о том, как может этот факт быть связан с реальностью.
Этот тезис нашел свое продолжение в подготавливаемой им книге «У водоразделов мысли» где один из разделов был посвящен науке – «Наука как символическое описание», который был опубликован в 1922 году [10]. В этом небольшом по объёму произведении в полной мере проявилась его эрудиция в вопросах развития истории философии науки о том, как менялись представления о науке и ее возможностях. Он щедро цитирует высказывания выдающихся физиков XIX-го века, когда европейская наука совершила великие открытия в физике и появилось представление, что все можно объяснить с научной точки зрения: «Лаплас даже воображал себе ум, могущий предсказать ход природы на всю вечность, раз будут даны массы всех тел, их положения и начальные скорости, … другой исследователь, …объявил задачею механики – "дать наиболее полное и возможно более простое описание движений, происходящих в природе". Это был один из наиболее заслуженных физиков XIX-гo века, знаменитый основатель спектрального анализа, Густав Роберт Кирхгофф… эти совокупные усилия утвердили общество в мысли, что действительно физическая теория есть не более как символическое описание, "упрощенное и упорядоченное описание"».
Собственно, суть его работы – понять правильность этого мнения и сформулировать, что собой представляет научное исследование. Он опирался на высказывания Г. Герца, который утверждал: «…мы создаем себе внутренние образы или символы внешних предметов и создаем мы их такими, чтобы логически необходимые последствия этих образов были всегда образами естественно необходимых последствий, изображенных в них предметов» и, следовательно, по мысли Флоренского: «Предпосылкой возможности этого метода служит требование, чтобы существовало известное согласие между природою и нашим духом…. Образы, о которых мы говорим, суть наши представления о вещах». Рассматривая далее различные подходы к созданию «образов» различными научными школами: с одной стороны – французскими и немецкими, а с другой – английскими, Флоренский сформулировал: «Нам полезнее обратить взор к уму английскому, не терпящему в науке придворной чопорности и условного, задним числом наводимого единства, – к отважной мысли, показывающей себя в не заштукатуренном и не прикрашенном виде, с теми скачками, невязками, противоречиями и отступлениями, которые свойственны живой, не препарированной умственной деятельности, … чтобы легче разобраться в сути научной деятельности». Приняв к рассмотрению английскую модель построения научных образов и рассмотрев примеры одного и того же научного факта, который для различных случаев имеет разную структуру (модель физического явления), он пишет: «Таковы наглядные образы одного и того же. … В английских трактатах нечего искать чего-нибудь аналогичного теориям континентальных ученых, ибо в них – или чувственно-созерцаемые модели-машины, или наглядно-мыслимые математические символы, поддающиеся различным комбинациям и преобразованиям и стоящие в сознании вместо изучаемых процессов». И, сравнив научный подход с подходом «правильности» в искусстве, делает вывод: «Очевидно, и в физике не требования логической стройности определяют научную ценность какого-нибудь Максвелла, а напротив, вольности Максвелла учат о необязательности в науке внешней системы и логического порядка». Но логика научных исследований требует: «Прежде чем объяснить физическое явление, надо установить его. Но установить – это значит опытно открыть, какие именно величины q определяют его, измерить их и связать их между собой и со временем». И, если эти связи установлены, то в дело вступает математика, так как эти параметры могут быть связаны через дифференциальные уравнения, а: «Если даны дифференциальные уравнения параметров, то тем самым явление описано». Но, тем не менее: «все объяснения условны, ибо всякому данному объяснению с равным правом может быть противопоставлено другое, этому – опять новое, – и так до бесконечности.… Ведь объяснение притязает непременно на единственность, между тем как эти модели действительности допускают беспредельный выбор. Объяснение есть точное знание, а эти модели – игра фантазии». По поводу возможности объяснения физических, а в общем случае любых явлений природы на умозрительных моделях, он философски разъясняет: «Объяснение аподиктично, а модели – лишь гипотетичны, и вечно гипотетичны, по природе своей обречены на вечную гипотетичность. …истинный, философский смысл "возможности механического объяснения" есть именно "невозможность", тогда как слово "возможность" может быть употреблено в особом рабочем значении». И развивая эту мысль, пишет: «физика, …есть описание, но описание это может быть воплощено и в абстрактные символы математики, и в конкретные образы механики. Но…, ни математические формулы, ни механические модели не устраняют реальности самого явления, но стоят наряду с нею, при ней и ради нее. Объяснение хочет снять самое явление, растворить его реальность в тех силах и сущностях, которые оно подставляет вместо объясняемого». Понимая, что каждый исследователь хочет дать свое объяснение того или иного явления, который он изучает, зачастую считая, что именно его объяснение наиболее адекватно отражает это явление, Флоренский предупреждает: «Было бы крайней нечуткостью к жизни считать наиболее экономичным один-единственный путь мысли, свой собственный, и не понимать, что экономичность или неэкономичность известного мысленного действия определяется не действием, как таковым, а его местом и назначением в целостной духовной деятельности данного психологического типа и даже данного мыслителя». Соединяя на моделях объяснения понятий явлений природы с искусством, которое в разных своих формах также моделирует реальную жизнь, замечает, что: «…вообще всякий подмен искусства имитацией жизни, вот преступление и против жизни, и против искусства, соответствующее расплывчатости рубежей между научными образами и изучаемой действительностью». Далее он делает очень знаменательный вывод – «Не виртуозность разработки, но аскетическое трезвение в самом буйстве творческих порывов есть признак истинного творчества». Раскрывая логику своих выводов, говорит: «Но что же значит эта обузданность образа, наук ли, искусств ли? … самое описание есть образ или система образов, но взятые критически…» ведь «… описание, как речь, состоит из слов…. Каждому слову, …соответствует некоторая наглядность, и эта наглядность, в сути дела, ничем не отличается от образности физических моделей или математических символов…. Всякий образ и всякий символ, как бы сложен и труден он ни был, мы называем и, следовательно, уже по этому одному он есть слово, входит в описание как слово». Показывая, как одно за другим объяснение на объяснение и т.д., и к чему это приводит, пишет: «…каждое из этих слов может быть раскрыто: образ описуем, математический символ поясним и определим. Значит, вместо образов и символов могут быть подставлены их описания, своим чередом несущие в себе образы и символы, каковые опять-таки могут быть раскрыты подстановкой на место их соответственных им описаний. И так – далее».