Медная гора

Черная матерая выдра, волоча по песку тяжелый хвост, выползла из речки и притаилась на берегу. Но неожиданно, описав в воздухе крутую дугу, бухнулась в воду.

Орел-белохвост, взмахнув метровыми крыльями, сорвался с высокой скалы и, словно камень, потонул в тумане.

Корнев еще не успел отойти от ночлега, как мощный гул прокатился по лесу и затих где-то вдали. Все стояли притихшие, изумленные, не доверяя своим ушам. Но вслед за первым раздались еще два взрыва — тяжелых, призывных, отчетливых.

Даже Рубцов приподнялся на дрожащих локтях, вытянул шею, прислушался и снова бессильно откинулся на траву.

Корнев и Бедокур неуклюже обнялись и по-русски — щека в щеку — расцеловались на глазах всего отряда.

Все понемногу пришли в себя. Бедокур и Васильич подняли на плечи самодельные носилки с Рубцовым.

Корнев вынул компас и взял направление на взрывы.

— Будет головомойка Угрюмому, — недовольно проворчал он. — Нужно было вдвое меньше динамита заложить.

Вытянувшись цепочкой, отряд двинулся вперед.

В ЛАГЕРЕ

Корнев медленно прохаживается по лагерю. Он любовно гладит рукой туго натянутые полотнища палаток и тихо улыбается. Только позавчера его отряд встретился с Буровым у Шайтан-горы, а вчера все вместе они пришли сюда — в свой постоянный лагерь, в походный полотняный городок.

Ветер шевелит волосы Корнева, обнажает серебристую прядь, но Андрей Михайлович забывает прикрыть ее крылом черных волос. Направо дымится сложенная из грубого камня самодельная печь. Теплый запах свежеиспеченного хлеба щекочет ноздри Корнева. Немного поодаль рабочие калят в жарком костре угловатые камни, складывают их в кучу и натягивают палатку. Они плещут на камни холодную воду. Камни потрескивают, и густой душный пар распирает палатку. Баня готова. До Корнева доносятся возбужденные голоса, шипение горячего пара и удары березовых веников по мокрым телам.

Рабочие чинят одежду, стирают белье, играют в городки на только что расчищенной площадке. Некоторые просто уходят подальше от лагеря, выбирают тенистую уютную лужайку и часами лежат на траве, любуясь солнцем, облаками, летним ласковым днем.

Вчера, сразу же после прихода, рабочие устроили собрание. Они требовали увольнения Галкина.

— У самого поджилки затряслись, так и нас хотел с толку сбить, — больше всех негодовал Бедокур.

— Ну и пусть убирается к лешему, — поддержал Васильич.

Корнев не возражал. Пусть уйдут все, кто слаб духом. Так лучше. Сейчас начинается самое тяжелое время, и чем сплоченнее будет экспедиция, тем успешнее пойдет работа.

К Корневу подходит проводник.

— Ты шибко занят, Андрей Михайлыч?

— В чем дело?

— Ежели шибко, я погожу, а то поговорить надо.

— Ну, идем в палатку.

Зверев садится рядом с Корневым и молчит, как бы не решаясь начать разговор.

— Ты что же, поговорить пришел, а сам воды в рот набрал. Выкладывай что есть.

Старик хмурится. Он жует губами и неохотно говорит:

— Галкин-то Федька нынче уходит… Односельчане мы с ним… Отпустил бы ты уж и меня…

— Что ты, старик! В такое горячее время нас бросать… Белены, что ли, объелся?!

— Пойми ты, Андрей Михайлыч, изробился я. Едва хожу… — монотонно, словно дождевые капли с водостока, роняет слова проводник. Вдруг, переменившись в лице, он вскакивает на ноги. Маленькие глаза бегают из стороны в сторону, нижняя челюсть дрожит, выпячивая острый подбородок, а голос ломается на высоких нотах:

— Думаешь, легко старику? Все пальцами показывают, про озеро Амнеш вспоминают… Ты вот ладно — по тайге много хаживал, понимаешь, что всякое бывает. А другие-то, небось, говорят — завел нас старик да и бросил. А Медная гора все-таки там.

— Гора-то, может, и там, да руды на ней нет, — осторожно вставляет Корнев.

— Как нет? Значит, и ты думаешь — старик обманул? Так выходит?

— Что ты зарядил — обманул да обманул, — смеется Корнев. — Да и для чего тебе обманывать, скажи на милость?

— Ну то-то же, — успокаивается Зверев и достает из кармана небольшой камень: — Вот посмотри, когда тебя искал, около ручья нашел, что у Шайтан-горы бежит.

Корнев осматривает камень, сдувает с него пыль и протягивает только что вошедшему в палатку Бурову:

— Взгляните, Евгений Сергеевич, все та же скарновая порода… Валуны, конечно? — оборачивается он к старику.

— Валуны не валуны — кто их разберет… камни лежат, ну я и отколол кусок… А на Медной горе такая же порода. Я уж знаю.

В течение нескольких минут Буров внимательно рассматривает образец. Потом он вынимает из вьючного ящика куски скарновой породы, найденные им в первом маршруте, и сверяет их с находкой Зверева. Сразу бросается в глаза полное тождество образцов.

— Ну, Евгений Сергеевич, что скажешь? — Корнев берет камень из рук Бурова и ждет ответа.

Буров задумывается. Он знает, что сейчас начнется все тот же бесконечный разговор, который повторяется по три, по четыре раза в день. Каким образом вести разведку? Этот вопрос мучает каждого.

— Валуны, кругом валуны, значит, есть и коренное месторождение, — не дождавшись ответа, говорит Корнев.

— Валуны и приведут нас к месторождению, — собравшись с силами, отвечает Буров.

— Вы, значит, не отказываетесь от своего предположения?

— Совсем наоборот. Чем больше раздумываю, тем сильнее убеждаюсь в своей правоте.

— Валунные поиски! — усмехается Корнев. — В мое время так искали только золото. И то больше надеялись на счастье.

— И счастье вывозило? — точно так же усмехаясь, спрашивает Буров.

— Не всегда. Я завидую вам, Евгений… Евгений Сергеевич, молодости легко решаться на безрассудства. Но ваши «валунные поиски», к сожалению, — детская выдумка, заманчивая яркая фантазия. И я не позволю, слышите, не позволю заниматься глупостями.

— Что ж, ведите съемку от Ялпин-Нёра до Тельпосиза — всего триста километров расстояния. Не правда ли, пустяки? Лет за пять можно кончить, — жестко произносит Буров и тянется к кисету Корнева.

— Дайте и мне, старику, слово сказать, — неожиданно вмешивается в разговор Зверев.

— Ну, говори, говори, — соглашается Корнев.

— Тут и спорить не о чем. Была бы лошадь, а хомут найдется. А хомут и есть Медная гора. От счастья никто не бежит. Только из рук нельзя его выпускать, это известно. Снова на озеро идти надо, вот что.

— Нет, не выйдет по-твоему, старик. У озера Амнеш медной руды нет. Не те породы, не те условия залегания, — качает головой Корнев.

— Природа-то умней человека, она по-разному делает, — ворчит Зверев.

— Ты скажи — разве по тундре елка вырастает? — пытается убедить старика Корнев.

— Где же ей на тундре вырасти.

— То же и камни. Одни в одном месте, другие — в другом.

— То елка, а то камни, — возражает старик. — Дерево свою жизнь имеет, потому и не живет на тундре. А камни что? Камни — они мертвые.

Уже пятый чайник вносит Григорий Хромых в палатку начальника. Он ставит чайник на вьючный ящик, заменяющий стол, и, чтобы не помешать спорящим, незаметно возвращается к костру.

В палатке оплывают свечи. Они горят тускло, неровно, словно шахтерские лампочки в тесном забое. И в сумраке не различить лица Угрюмого, растянувшегося на куче свежих еловых ветвей. Ситцевая короткая рубаха выползла из штанов, ворот до отказа распахнут. Крупные капли пота блестят на его груди, покрытой густой порослью седых волос. Пот грязными тонкими струйками стекает по лицу; Угрюмый вытирает его мокрым рукавом рубахи и наливает себе неизвестно которую кружку чая.

А вверху, под брезентовой крышей, колышется густая сизая пелена. Комары, тонко жужжа, залетают в палатку, но, почувствовав горький запах дыма, на секунду замирают в воздухе и обиженно улетают назад.

В палатке идет техническое совещание, которое должно решить судьбу экспедиции.